"Оп!" - крикнул Азарий и катнул бревно с плеча, я ж чуток припоздал. Бревно ударилось комлем в землювершина же пришлась мне по носу. Я как не был на ногах. Круги передоной разноцветные закатались, в контуженой голове зазвенело еще веселей. Приоткрыл глаз - Азарий мне к носу снег прикладывает, тесть топчетсвблизи. "Ну ладом же надо!.." - выговарива- ет.
Пока шли домой, нос мой съехал набок, переносица посинела, и Азарий все спрашивал: "Ну как?" - "Да ничего вроде, - бодрился я. - Бывало и хуже..." Дома, разрумянившиеся, шустрые, теща и жена моя собрали на стол, попотчевали свежей стряпней, в которой каошек было больше, чем теста, трудягам дали выпить мутной, еще не выодившей браги. С мороза, с совместного труда чувствовал я себя за столом смелее и свойски. Азарий и Тася, пришедшая с работы, нет-нет да и пркали, глядя на мой своро- ченный нос, жена меня жалела, хотя тоже через су, чувствовал я, сдер- живала смех. Теща всплескивала руками, поругивала сына, подкладывала мне еду и сулилась на ночь сделать примочку. Тестперестал ворчать на Аза- рия, поглаживал бороду, все пытался вклинитя в разговор - нет ли и в Сибири городу Витебску, в котором он когда-то служил солдатом. И когда узнал, что Витебск в Белоруссии, был под врагом и шибко разрушен, тесть горестно покачал головой:
"Гляди-ко, варнаки и дотудова добралися!.. - после чего свернул ци- гарку, пустил бело-сизый дым и сказал: - Ступайте, робята, наверх. Сту- пайте. Я тут накурил-надымил, дак..." Так мирно и ладно завершился мой первый трудовой день на новой для меня и древней для всех уральской зем- ле.
* * * Примочку на ночь теща мне сделала, но гда и при каких обстоя- тельствах она спала с моего лица и оказалась подо мною, сказать не могу, так как был молод, совсем недавно женат, да иодрой браги с вечеру поч- ти ковш выпил - мне, как раненному, выпала добавка, отчего в голове заб- родило и внутрях получилось броженье.
Мирная жизнь не начиналась. Мирная жизнь брала за горло и заставляла действовать, иначе пропадешь с голоду. При демобилизации я получил сто восемьдесят четыре рубля деньгами, две пары белья, новую гимнастерку, галифе, пилотку, кирзовые сапоги, бушлат, который, как уже сообщалось, тут же обменял на форсист шинель канадского сукна цвета осеннего неба. Жена моя получила то же самое, только все в переводе на женский манер, и еще шапку, поскольку слила в войсках более ценных, чем какая-то артил- лерия и связь, да и звание имела повыше - старший сержант, так денег ей дали восемьсот с чем-то рублей, да она еще с зарплаты маленько подкопи- ла, и получилось тысячи полторы у нас совместного капиталу. Однако дальняя дорога и дороговизна на продукты до того истощили наши капиталы, что явились мы в чий дом жены без копейки, что, конечно, не вызвало у родителей востоа.
Пелагия Андреевна, вечная домохозяйка, не получала никакой пенсии. Семен Агафонович, как бывший железнодорожник и - о, судьба-кудесница! - имевший тже профессию, что и я до фронта - составителя поездов, поп- росту иез форсу говоря, сцепщика, - имел пенсию рублей, может, триста или около того. Денег тех хватало лишь на отоваривание продуктовых ижди- венчеих карточек да для уплаты за свет. Налоги же, займы и прочие свои и гударственные расходы покрывались за счет Девки - так звали в этом уральском семействе корову. О корове той речь впереди, потому как место она в жизни многолюдной семьи занимала большое, временами - главное.
Азарий работал на заводе, получал неплохие деньги, имел рабочую кар- точку, да еще ночами прирабатывал: ремонтировал пишущие машинки, арифмо- метры и другие какие-то технические мудреные прееты, не гнушался и грязного труда.
Работал много, спал мало, собирался жениться на какой-то Соне, под- капливал деньжонок, питался в кой-то энтээровской столовой, куда сда- вал продуктовую и хлебную карточки, домой отдавал лишь дополнительную, льготную. Я помню, очень удивлялся, сколь за мое отсутствие было изобре- тено и выдумано всякого льготго, отдельного, дополнительного, преми- ального, поощрительного - за тяжелое, горячее, вредное, за сверхурочное, за высокопроизводительное.. За высокоидейное тоже давали, но пока еще жидко, неуверенно: всему свой час
- исправят и эту оплошность блюстители порядка, направители морали, главными они едоками сделаются и неутомимыми потребителями всяческих благ.
Тася училась на курсах счетных работников, получала маленькую стипен- дию и "служащую" карточку на шестьсот граммов хлеба. Вася заканчивал ФЗО в группе маляров-штукатув, уже проходил практику на строительстве за- водских общежитий, питался в училище и дома, ему, заморенному, с детства недоедающему, мать выделяла вареных картошек да молочка. Парень он был в отца, рослый, мослатый, молчаливо-застенчивый, читал много и без разбо- ра. Мы его застали в тот момент, когда он ночи напролет читал толстый том Карла Маркса, ниче, как оказалось потом, в нем не понимая. Просту- дившись на строительных лесах, он переболел гриппом, затем тяжелейшим после него осложнением - теперь это зовется менингитом - и страдал уже тяжким, неизлечимым недугом. Но про менингит нам никто не сказал, и о надвигающейся трагедии мы долго ничего не знали. Да и не до "мелочей" нам было в ту пору, не до чужих недугов...
* * * Надев военную шапку жены свою форсистую шинель, под нее папа- шину душегрейку, я снес на базар запасную пару белья и, потолкавшись среди военного в основном люда, роящегося между двумя дощаты торговыми павильонами на холодном пустыре, обнесенном черным от коти забором, реализовал свой товар. На вырученные за белье деньги тут же, на базаре, в дощатой будке сфотографировался на паспорт, купил полбки серого смя- того хлеба и стриганул домой, радуясь тому, что жене выдали шапку, что головы у нас одного размера, вот только характеры разн. Совсем разные. Разительно разные. Но Бог свел, соединил нас, и родители ее доказали всей своей жизнью, что женитьба есть, а разженитьбы нет.
Через три дня я получил фотокарточки и отправился в райвоенкомат - сдавать военные и получать гражданские документы и обретать уже пол- ностью гражданскую свободу.
Военкомат от дома тестя был в полуквартале, располагался он тоже в полораэтажном, характерном для уральцев доме - нижний этаж или полуэ- таж, точнее, сложен из кирпича. Дом просторный, крепкий, в елочку обши- тый по стенам, украшенный тяжелыми и широкими воротами, на которых, вочем, были кем-то и когда-то сняты створы, вышиблены или убраны рез- ные надбровники и прочие украшения, но сам массивный остов ворот упорно стоял, ветрам и времени не поддавался, также и пиле, потому что видне- лось по низу столбов несколько уже почерневших подрезов.
Я подумал, что дом этот купеческий. И не ошибся.
Как только ступил я в этот просторный дом, так сердце мое и уло и вовсе бы на пол вывалилось, да крепко затянутый на тощем брюхевоенный поясок наподобие конской подпруги, с железной крепкой пряжкой удержал его внутри. В доме было не просто тесно от людей. Дом не просто был за- полнен народом, он был забит военным людом и тачным дымом. Гвалт тут был не менее, может, и более гулкий, разноголосый, чем тот, которым встречали царя Бориса на Преображенской площади, где чернь чуть не ра- зорвала правителя на клочки.
Солдатня, сержанты, старшины и офицерики-окопники сидели на скамьях, на лестницах, на полу. Сидели по-фронтовому, согласно месту: первый круг - спинами к стене, второй - спинами и боками к первому, - и так вот, словно в вулканической воронке серо-пыльного цвета, в пыль ращенное, отвоевавшееся войско обретало гражданство. В долгих путях, в грязных ва- гонах, в заплеванных вокзалах защитный цвет приморился, пог, и это че- ловеческое месиво напоминало магму, обожженную, исторгнут извержением из недр, нет, не земли, а из грязных пучин огненной вой.
В эпицентре воронки, на малом пятачке затоптанного и заплеванного по- ла нижнего этажа, стоял старый таз без душек, полный окурков. На полу же - цинковый бачок ведра на три с прикованной за душку собачьей цепью пол-литровой кружкой.
Наверху располагались отделы военкомата, и путь к ним преграждался на крашеной лестнице поперек откуда-то принесенным брусом, запиравшимся на колду, еще там двое постовых были, чтоб никто под брус не подныривал щеколду не отдергивал.
Подполковник Ашуатов опытный был командир иес по части знания пси- хологии военных кадров. Бывший командиром бальона и полка, он понимал, что сухопутный русский боец в наступлении ь в обороне ничего себе, ра- ботящ, боеспособен, порой горяч, хитер, но на ответственном посту несто- ек, скучна ему стоячая служба, лежачая еще куда ни шло, но стоячая, пос- вая...
Может постовой уйти картошку варить, но скажет, что оправлятьсялибо с бабенкой какой прохожей разговорится и такие турусы разведет, такого ей арапа заправлять начнет о никудышной его холостяцкой жизни - и про службу забудет, бдительность утратит и запросто дивизию врагов в боевые порядки пропустит.
Ашуатов поставил у "шлагбаума" двух моряков. Те наадились, надраи- лись и стоят непреклонно, грудь колесом, вытаращив глаза, подражая, ви- дать, любимому своему капитану. Ни с какого бока к этой паре не подсту- пишься, ничем не проймешь. Они и словом-то не обмолтся, только надмен- но кривят губы, удостаивают фразой-другой лишь стших по званию да де- вок из военкоматского персонала.
Стой бы пехотинец или артиллерист либо танкист, даже летчик - тех воспоминаниями можно растрогать, до слез довеи, выкурить вместе цигар- ку.