-- Вас?! Да мы воспитываем его "по Виктору Макаровичу". Так Римма недавно сказала.
-- И какой результат?
-- Учится плохо.
-- Вот те на!
-- А в остальном я доволен. Добрый... Играет на мандолине. Мы его с младенчества музыке обучаем. Сами, домашними средствами... Ведь вы нам внушили, что музыка -- радость, а иногда и спасение.
Виктор Макарович снова обратился к фотографии, висевшей на стене:
-- Но почему же не привели его?
-- Стыдились... В дневнике -- тройка на тройке. С математикой очень не ладит.
-- Я с ней тоже не ладил, -- сказал Виктор Макарович.
-- И я с ней не лажу! -- с гордостью сообщил я.
-- Ты, оказывается, нас слушаешь? -- спохватился Виктор Макарович. -- Музыкант -- это призвание. Он может, в конце концов, позволить себе... А "объявляла" должен успевать по всем дисциплинам.
-- Мы ведь знаем, что с тройками в Дом культуры не полагается... -- грустно сказал Димуля. -- Всегда говорят: "Сначала -- отметки, а потом уж кружки!"
-- Может быть и наоборот... Не при Мишеньке будь сказано! -- возразил Виктор Макарович.
-- Мы сходили к директору Дома. Так, для очистки совести...
-- К Дирдому? -- воскликнул я.
-- У него такое прозвище? -- почему-то обрадовался Димуля. -- Он нам решительно отказал.
-- На каком основании? -- спросил Виктор Макарович.
-- Мы, говорит, должны думать о репутации Дома культуры. О его лице!
-- Тут бы вы ко мне и зашли!
-- Постыдились мы... Подошли к Малому залу, в щелочку поглядели. Все как прежде... И Маргарита Васильевна за роялем. Римма заплакала -- и пошли домой.
-- Как же так? Как же так? -- допытывался Виктор Макарович у фотографии на стене.
-- А через три дня Римма в больницу слегла. И это тоже на Володьку списали.
-- Кто списал?
-- Так получилось... Он двойку за контрольную по алгебре получил. Ну, Римма покричала на него. Как полагается... А слышимость у нас в доме прекрасная! Сосед один за стеной живет...
-- Знаю его, -- вставил я.
-- Он на следующий день утром сказал: "Таких, как ваш сын, в газетах трудными детьми называют". А вечером с Риммой приступ случился... Не из-за Володьки, конечно. Но приписали ему! Он с сумками по двору идет, а ему вслед: "Сперва уложил, а теперь беспокоится!" Если что-нибудь случается, говорят: "Из компании Мандолины!" Разве он может отвечать за всех... которые вокруг него собираются? Как-то обидно...
Когда мы вышли на улицу, Виктор Макарович попросил меня проводить его.
Но разговаривал он по дороге с самим собой. Часто останавливался, тер икры ног. Даже присаживался на скамейки. И продолжал рассуждать:
-- Удивительно! Постыдились... Будто я их в певцы готовил. Люди хорошие получились -- и замечательно! Получились хорошие люди?
-- Получились, -- ответил я.
Но он задал вопрос самому себе и на мой ответ не обратил никакого внимания.
-- Человек с тройками не должен петь! Надо же до такого додуматься... Не справился с алгеброй -- бросай мандолину. Где тут логика?
-- Нету логики, -- тихо ответил я.
-- И почему все думают, что я готовлю певцов? Гриша Дубовцев стал начальником конструкторского бюро, заслуженным деятелем науки. А сообщает об этом так, будто извиняется, что стал заслуженным деятелем, а не заслуженным артистом республики. Хотя один из моих учеников все-таки и в заслуженные артисты пробился... Горжусь!
Виктор Макарович остановился и воскликнул:
-- Прекрасно, Мишенька! Я знаю, что надо делать.
-- Что? -- спросил я.
-- Мы выпустим Володю в наших отчетных концертах. Пусть это будет сюрпризом!
-- Для Дирдома?
-- И для него тоже! Представь себе... "Дунайские волны"! Или, допустим, гурилевский "Колокольчик"... Исполняют мандолина и хор... Великолепно! Ведь тембр мандолины, Мишенька близок к детскому голосу. Особенно в среднем регистре. Та-ак... -- Виктор Макарович ничего не откладывал в долгий ящик... -- Вернемся обратно! И сообщим...
-- Я могу сам зайти.
-- Нет, я должен сделать официальное приглашение! Мы побежали обратно. 4
Трудно было определить, кто готовится к отчетным концертам -- я или мама.
Мама вслух произносила фамилии композиторов и названия песен, стараясь подсказать мне, как они должны прозвучать со сцены.
Она заставляла меня по вечерам пить валерьяновый чай, чтобы я хорошо спал и вообще привел в порядок свою нервную систему.
-- Ни один годовой бухгалтерский отчет не стоил мне такого напряжения, как отчеты вашего хора! -- говорила мама. И тоже пила этот чай.
О предстоящих концертах мама регулярно напоминала всем нашим знакомым. И если оказывалось, что кто-то болен или уезжает в командировку, она очень расстраивалась.
Возле телефона лежал разделенный надвое красной чертой лист бумаги. В одной графе значилось -- "Дети", в другой -- "Взрослые". Мама записывала имена всех, кого следовало пригласить на утренник и на вечерний концерт.
-- Подведем баланс! -- заявляла она. -- Практически я включила всех!
А через минуту она бежала дополнять список новыми именами. Из-за этого маме приходилось то и дело обращаться к администратору Дома культуры, который распределял пригласительные билеты.
Собираясь наполовину заполнить зал своими знакомыми, мама тем не менее предупреждала:
-- Не повторяй моих ошибок: не смотри в нашу сторону. И вообще не вспоминай о том, что мы тебя слушаем. Сразу же возникнут натянутость и неестественность. А это практически все сводит на нет! Поверь моему опыту...
Мама часто перенимает у людей, которые ей нравятся, их любимые словечки и выражения. "Практически" -- это было слово Лукьянова. Еще он любил говорить -- "пройденный этап" и короткое слово "дело".
Я никогда не видел Лукьянова, но мне казалось, что я узнал бы его, даже встретив где-то на улице. Особенно если б это было поблизости от управления строительством, где Лукьянов работал. Я бы сразу понял, что это он: солидный, стремительный, никогда не оглядывающийся назад. И его манера говорить, его любимые выражения тоже были мне хорошо известны, потому что у мамы есть еще одна интересная особенность: разговаривая, она иногда повторяет последние фразы своего собеседника. Ну, например, обсуждая с Лукьяновым по телефону разные финансовые вопросы, она задумчиво повторяла его последние мысли: "Значит, вы считаете, что это практически пройденный этап?", "Для пользы дела мы должны считать это пройденным этапом? Вы так считаете?..."
Повторяя за собеседником его последние слова, мама как бы обдумывает, верны они или нет, может ли она согласиться или должна возразить. С Лукьяновым мама порою вступала в решительный спор. И чем больше горячилась, тем чаще употребляла его словечки:
"Практически вы не правы! Если думать о пользе дела, мы должны..."
Споры иногда заканчивались и маминой победой. Но она не ликовала по этому поводу: она уважала Лукьянова.
-- Ну что ты волнуешься? -- сказал я маме в день первого отчетного концерта, на который были приглашены дети. -- Ведь я всего-навсего объявляю...
-- Всего-навсего объявляешь? -- повторила мама. -- Нет уж! На этих концертах ты должен доказать всем и самому себе, что ты вовсе не "объявляла", что ты -- артист!
Наверно, из-за того, что я должен был это доказать, мама и испытывала такое большое нервное напряжение.
-- Особое внимание обрати на пересказ содержания песен, которые вы исполняете на иностранных языках, -- предупредила мама. -- Мы должны почувствовать, что с твоей помощью путешествуем по земному шару...
Путешествовать наша семья привыкла! А папа волновался за Мандолину:
-- Если будет провал...
-- Виктор Макарович тоже за него беспокоится, -- сказал я. -- Вы садитесь, пожалуйста, рядом с Димулей!
-- Ты бы узнал все-таки его имя и отчество. Нам с мамой не очень удобно... Ведь мы с ним не пели в хоре!
Чтобы Володька недолго мучился, Виктор Макарович выпустил его в начале программы. "Дунайские волны" были нашим четвертым номером.
Я громко назвал Володьку "Владимиром" и "солистом". Он вышел, сел, склонился над своей мандолиной, как над ребенком... И словно бы стал баюкать ее.
Как только я вернулся за кулисы, на меня налетел Дирдом. Каким образом он успел за две минуты добраться из ложи до меня -- до сих пор понять не могу. Вид у Дирдома был такой, будто он только что выпил стакан рыбьего жира.
-- Ему... -- он указал на Виктора Макаровича, который, казалось, плыл в этот момент по Дунаю, -- ему я не могу сейчас высказать... Но у тебя же в руках программа, которая утверждена! Где тут "Дунайские волны"? Покажи мне...
-- Это идет сверх программы, -- объяснил я.
-- А кто это "сверх" утвердил?
-- Мандолина -- одаренная личность! -- сказал я. -- Послушайте, как он играет...
-- Есть правила приема в хор! Есть утвержденный порядок! Я объяснил это его родителям. А они, значит, с черного хода?
У Дирдома была манера долго втолковывать людям то, что они уже давно поняли. Он продолжал объяснять мне, что правила на свете для всех одни, что не может быть исключений... Проверил, не вписано ли в программу еще что-нибудь такое, чего он не слышал.
-- У нас во дворе... -- начал я.
-- Здесь не двор! -- вскрикнул Дирдом.
И тут "Дунайские волны" кончились. Как Володька играл, я, к сожалению, не услышал. Но важней для меня было другое...
-- Послушайте! -- снова воскликнул я.
Я знал, что ребята из нашей школы сейчас будут кричать "бис!" и скандировать. Об этом мы твердо договорились.
Они начали кричать... И даже слишком громко. Некоторые стучали ногами, о чем уговора не было.
-- Триумф! -- сказал я.
Но Дирдом испарился. Он не хотел быть свидетелем нашей победы.
Володька заиграл снова... На "бис" в первом отделении исполнялись только "Дунайские волны". А Виктору Макаровичу Дирдом ничего не сказал о Мандолине. Ни слова... "Значит, мы действительно победили!..." -- ликовал я.
Но главным в тот день было не это...
5
Главным было то, что я услышал от Виктора Макаровича, когда мы возвращались домой.
Он очень устал. Останавливался чаще, чем всегда, и дольше, чем всегда, растирал икры ног.