Автор: Жид А.
Прежде чем объяснять мою книгу другим, я жду, что они сами объяснят ее мне. Объяснять ее заранее - значит заранее сужать ее смысл; ибо если мы знаем, что намеревались сказать, нам не дано знать, только ли это сказано. Говоришь всегда больше, чем ЭТО. И особенно мне в ней интересно то, что я вложил в нее помимо воли, - та доля бессознательного которую я назвал бы долей Божественного Провидения. Книга всегда плод сотрудничества, и тем выше книга ценится, чем меньше вложил в нее переписчик, чем больше участие в ней Бога. А посему давайте подождем отовсюду толкования о сути вещей; а от публики - толкования наших творений.
Юбер
Вторник
К пяти часам на дворе посвежело; я закрыл окна и снова принялся писать.
В шесть часов пришел мой большой друг Юбер; он возвращался из манежа.
Он сказал:
- Вот как! Ты работаешь?
Я ответил:
- Я пишу "Топи".
- Что это такое?
- Книга.
- Для меня?
- Нет.
- Чересчур ученая?..
- Скучная.
о- Так зачем ее писать?
- А иначе кто же ее напишет?
- Опять исповеди?
- На сей раз почти нет.
- Тогда что же?
- Садись.
И когда он сел:
- Я прочел у Вергилия две строки:
Et tibi magna satis quamvis lapis omnia nudus
Limosoque palus obducat pascua junco.
Я перевел:
- Это разговор пастуха с пастухом; один говорит другому, что хотя на его поле, конечно, многовато камней и болот, оно тем не менее его устраивает; он вполне им доволен и поэтому счастлив. Согласись, ничего умнее и не придумаешь, когда нельзя сменить поле...
Юбер ничего не ответил. Я продолжил:
- "Топи" - это история одного человека, который лишен возможности путешествовать; у Вергилия его зовут Титир; "Топи" - это история человека, который, владея полем Титира, не хочет избавляться от него, а, напротив, вполне доволен своей судьбой; вот так...
Рассказываю:
- В первый день он констатирует, что доволен своим полем, и размышляет, что же с ним делать? На второй день, рано поутру, когда над полем пролетает стая диких уток, он убивает четырех птиц и на ужин съедает двух, изжарив их на слабом огне из веток кустарника. На третий день он строит себе лачугу из тростника - целое развлечение. На четвертый день он съедает двух оставшихся уток. На пятый день он разрушает свою лачугу и умудряется построить дом попросторней. На шестой день...
- Хватит! - сказал Юбер, - я понял, дорогой друг, ты можешь писать. - И он ушел.
Уже совсем стемнело. Я сложил бумаги. Я еще не обедал; я вышел из дому; к восьми часам я был у Анжель.
Анжель еще была за столом, доедая фрукты; я сел рядом и принялся очищать для нее апельсин. Принесли конфитюр, и, когда мы снова остались одни:
- Что вы делали сегодня? - осведомилась Анжель, готовя мне тартинку.
Мне не припомнилось никаких дел, и я ответил: "Ничего", но, тотчас сообразив, что этот неосмотрительный ответ потребует долгих объяснений, я вспомнил о визите и воскликнул: "Мой большой друг Юбер приходил ко мне в шесть часов!"
- Он только что был здесь, - вновь заговорила Анжель; и тут же соскользнула на наш старый спор: - Он-то по крайней мере хоть что-то делает, - сказала она. - Хоть чем-то занимается.
Я уже говорил, что я-то не делал ничего; я разозлился: "Что? А что такого делает он?" - спросил я... И ее понесло:
- Много чего он делает... Прежде всего он ездит верхом... и потом, вы же хорошо знаете, он член четырех промышленных компаний; вместе со своим двоюродным братом руководит еще одной компанией, по страхованию от града, -я только что подписала страховку. Он посещает курсы популярной биологии и каждый вторник вечером сам выступает с публичными докладами. Он достаточно знает медицину, чтобы оказать помощь при несчастном случае. Юбер делает еще и не такое! Пять неимущих семей обязаны ему тем, что вообще сумели выжить; он устраивает рабочих, которым не хватает работы, к предпринимателям, которым не хватает рабочих. Больных детишек он направляет в деревню, в оздоровительные заведения. Чтобы обеспечить работой молодых незрячих людей, он создал мастерскую по набивке старых кресел соломой. Несомненно, по воскресеньям он охотится... А вы, что делаете вы?
- Я, - сказал я в некотором смущении, - я пишу "Топи".
- "Топи"? Что это такое? - спросила она.
Мы закончили нашу трапезу; я возобновил разговор уже в салоне.
Когда оба мы оказались в углу у камина:
- "Топи", - начал я, - это история одного холостяка, живущего в башне, окруженной болотами.
- А! - сказала она.
- Его зовут Титир.
- Гадкое имя.
- Вовсе нет, - возразил я, - это же из Вергилия. Что до меня, то я не умею придумывать.
- Почему холостяк?
- О!.. Потому что так проще.
- И это все?
- Нет, я рассказываю, что он делает.
- И что же он делает?
- Он осматривает болота...
- Зачем вы пишете? - спросила она после небольшой паузы.
- Я? Я не знаю, да, наверно, затем, чтобы что-то делать.
- Прочтите мне это, - сказала Анжель.
- Как вам будет угодно. У меня как раз с собой четыре или пять листочков. - Я тотчас извлек их из кармана и прочел как можно более вяло: ДНЕВНИК ТИТИРА, ИЛИ "ТОПИ"
Лишь голову приподнимешь слегка - в окне виден сад, которого я еще не успел как следует рассмотреть; справа - дерево, с которого облетают листья; дальше, за садом, равнина; слева - пруд, о котором я еще скажу.
Еще недавно в саду цвели мальвы и водосборы, но из-за моей нерадивости все теперь тут страшно заросло; со стороны пруда на сад наступали камыши и мхи; тропинки исчезли в траве; для прогулок уцелела только большая аллея, проложенная от дома до равнины, и как-то раз я решил по ней пройтись. Вечером лесное зверье пересекает аллею, чтобы напиться воды из пруда; в сумерках я различаю только серые силуэты, а так как вскоре наступает ночь, то кажется, что звери никогда не возвращаются с водопоя.
- На меня все это нагнало прямо-таки страху, - сказала Анжель, -однако продолжайте - это написано очень хорошо.
От усилия, которого потребовало от меня это чтение, я чересчур напрягся.
- О, это почти все, - сказал я ей, - дальше у меня не написано.
- Так прочтите ваши заметки, - вскричала она, - это всегда самое интересное! По ним куда лучше видишь, что хочет автор сказать, чем потом он сам напишет об этом.
Тогда я продолжил - даже не пытаясь скрыть своего огорчения и, хуже того, стараясь придать каждой фразе незаконченный вид:
Из окна своей башни Титир может удить рыбу... - Вот видите, это всего лишь заметки...
- Да продолжайте же!
Скучное ожидание клева; нехватка наживки, увеличение количества удочек (символ) - по необходимости он ничего не может поймать.
- Почему?
- Ради правды символа.
- Ну а если он в конце концов что-нибудь поймает?
- Тогда это будет другой символ и другая правда.
- Да никакой правды тут нет, вы подстраиваете факты так, как вам самому хочется.
- Я подстраиваю факты таким образом, чтобы они выглядели скорей правдоподобно, чем реально; слишком сложно вам сразу все объяснить, но нужно быть уверенным в том, что события и характеры связаны друг с другом; в этом-то и секрет хороших романов; все, что происходит с нами, не может предназначаться другому. У Юбера тут уже был бы потрясающий улов! А у Титира даже не клюет: в этом психологическая правда.
- Ну ладно, продолжайте.
Под водой все те же береговые мхи. Неясность отражений; водоросли; плавает рыба. Говоря о рыбе, стараться не называть ее "непроницаемое изумление".
- Еще бы! Но все же, с какой стати эта запись?
- Потому что мой друг Гермоген уже зовет так карпов.
- Я не нахожу это выражение удачным.
- Тем хуже. Так я продолжу?
- Да, прошу вас, ваши заметки очень интересны.
На рассвете Титир замечает белые шишки, усеявшие равнину; соляные копи. Он выходит из дому посмотреть, что там делается. Несуществующий пейзаж; очень узкие насыпи между двумя солончаками. Поразительная белизна соляных бункеров (символ); это лучше всего заметно именно в тумане; темные очки, предохраняющие глаза рабочих.
Титир сует горсть соли в карман и возвращается в свою башню.
- Это все.
- Все?
- Все, что я написал.
- Боюсь, что ваша история может показаться немного скучной, - сказала Анжель.
Нависла продолжительная тишина - и тогда я воскликнул с чувством: "Анжель, Анжель, умоляю вас, когда же вы поймете, что такое сюжет книги? Это то чувство, которое в конечном счете осталось у меня от жизни, его-то я и хочу выразить: скука, суета, однообразие - мне-то все равно, ибо я пишу "Топи", - но Титир ведь вообще ничего не делает; уверяю вас, Анжель, наши жизни намного тусклей и ничтожней".
- Но я-то так не считаю, - сказала Анжель.
- Лишь потому, что вы об этом не думаете. Это и есть сюжет моей книги; нельзя сказать, чтобы Титир был недоволен своей жизнью; ему доставляет удовольствие созерцать болота; стоит перемениться погоде, как меняются и они, - ну а теперь взгляните-ка на себя! Взгляните на вашу жизнь! Сколько времени вы живете в этой комнате? - Квартплата! Квартплата! И ведь вы не одна! Окна на улицу, окна во двор; видишь перед собой только стены или других людей, которые смотрят на тебя... Или вот я сейчас обругаю ваше платье - уверены ли вы, что после этого мы сможем друг друга любить?
- Девять часов, - сказала она, - сегодня вечером Юбер устраивает чтение, извольте же меня отпустить.
- Что он будет читать? - спросил я машинально.
- Уж будьте уверены, не "Топи"!
Она ушла.
Возвратившись к себе, я попробовал переложить на стихи начало "Топей" - получилось четверостишие:
Лишь голову приподнимешь слегка -
В окне что зимой, что летом:
Поляна среди леска,
В вечную грусть одета.
После этого я заснул, и так закончился мой день. АНЖЕЛЬ
Среда
Вести записную книжку; расписывать по дням, что необходимо сделать за неделю, чтобы как можно разумней распорядиться своим временем. Все дела решаешь сам; когда они намечены заранее и по возможности строго, это дает уверенность в том, что по утрам ты нисколько не зависишь от погоды. Из своей записной книжки я черпаю чувство долга; я расписываю свои дела на неделю вперед, чтобы иметь достаточно времени забыть о них и потом делать себе сюрпризы, что при моем образе жизни необходимо; таким образом, я каждый вечер засыпаю перед неизвестным для меня завтра, которое, однако же, мною уже предрешено.