Автор: Лесков Н.С.
Лесков Н. С.
ГОЛОС ПРИРОДЫ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Известный военный писатель генерал Ростислав Андреевич Фаддеев, долго сопутствовавший покойному фельдмаршалу Барятинскому, рассказывал мне следующий забавный случай.
Проезжая с Кавказа в Петербург, князь однажды почувствовал себя в дороге нездоровым и позвал доктора. Было это, если я не ошибаюсь, кажется, в Темир-Хан-Шуре. Доктор осмотрел больного и нашел, что опасного в его состоянии ничего нет, а что он просто утомился и ему необходимо отдохнуть один день без дорожной качки и тряски в экипаже.
Фельдмаршал послушался доктора и согласился остановиться в городе; но станционный дом был здесь прескверный, а частного помещения, по непредвиденности такого случая, приготовлено не было. - Явились неожиданные хлопоты: куда поместить на сутки такого именитого гостя.
Пошла суета да беганье, а нездоровый фельдмаршал тем временем поместился в почтовой станции и улегся на грязном диване, который для него только чистою простынею покрыли. Между тем весть об этом событии, разумеется, скоро облетела весь город, и все военные побежали поскорее чиститься и парадиться, а штатские - сапоги наваксили, виски припомадили и столпились против станции на другом тротуаре. Стоят и фельдмаршала высматривают - не покажется ли в окно?
Вдруг, ни для кого неожиданно и негаданно, один человек всех сзади распихал, выскочил и побежал прямо на станцию, где фельдмаршал на простыне на грязном диване лежал, и начал кричать:
- Я этого не могу, во мне голос природы воздымается!
Посмотрели на него все и подивилися: что за нахал такой! Местные обитатели все этого человека знали, и знали, что сан у него не велик - так как он был не штатский, не военный, а просто смотрителишка при каком-то местном маленьком интендантском или комиссариатском запасе, и грыз вместе с крысами казенные сухари да подошвы, и таким манером себе как раз через дорогу против станции хорошенький деревянный домик с мезонином нагрыз.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Прибежал этот смотритель на станцию и просит Фаддеева, чтобы непременно о нем доложить фельдмаршалу.
Фаддеев и все другие стали его отговаривать.
- Зачем вам, - это совсем не требуется и никакого приема чинов тут не будет, - фельдмаршал здесь только для временного отдыха от своей усталости и, как отдохнет, опять уедет.
А интендантский смотритель на своем стоит и еще больше воспламенился - просит, чтобы непременно о нем князю доложили.
- Потому что я, - говорит, - не славы ищу и не почестей, а в том самом виде именно и предстою, как вами сказано: не по службе, а по усердию моей ему благодарности, так как я всем на свете князю обязан и теперь во всем моем благоденствии, голосом природы возбуждаем, желаю ему благодарно долг отдать.
Его спросили:
- А в чем ваш долг природы заключается?
А он отвечает:
- Таков мой долг благодарной природы, что князю здесь в казенной неопрятности нехорошо отдыхать, а у меня как раз отсюда визави дом, свой дом с мезонином, и жена у меня из немок, дом наш содержится в чистоте и опрятности, то у меня для князя и для вас есть на мезонине комнаты светлые, чистые, везде на всех окнах занавески белые с кружевами, и на чистых постелях тонкое белье полотняное. Я желаю с большим радушием принять у себя князя, как отца родного, потому что я всем в жизни ему обязан и без того отсюда не пойду, чтобы ему не было доложено.
Так он настойчиво на этом стоял и не хотел уходить, что фельдмаршал из другой комнаты услыхал и спрашивает:
- Какой это шум? Нельзя ли мне доложить: о чем такой разговор слышно?
Тогда Фаддеев все доложил, а князь пожал плечами и говорит:
- Решительно не помню, какой такой это человек и чем он мне обязан; а впрочем, посмотрите его комнаты, которые он предлагает, и если они лучше этой лачуги, то я приглашение его принимаю и за беспокойство ему заплачу. Узнать - сколько хочет?
Фаддеев пошел мезонин у интенданта осмотрел и докладывает:
- Помещение очень спокойное и чистота необыкновенная, а про плату хозяин и слышать не хочет.
- Как так, и отчего? - спросил фельдмаршал.
- Говорит, что он много вам обязан и голос природы его побуждает за счастье выразить вам долг благодарности. А иначе, - говорит, - если платить хотите, то я и дверей своих открыть не могу.
Князь Барятинский засмеялся и этого чиновника похвалил.
- Однако, я замечаю, - говорит, - он молодец и с характером - это в нашей стороне стало редко, и я таких людей люблю: вспомнить, чем он мне обязан, я не могу, но к нему перейду. Давайте вашу руку и идем отсюда.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Перешли улицу и... во двор; а у калитки уже фельдмаршала встречает сам смотритель - припомажен, приглажен, на все пуговицы застегнут и с лицом самым радостным.
Князь как оглянулся вокруг - видит, все чисто, светло сияет, за палисадником зелень веселая и розы в цвету. Князь и сам развеселился.
Спросил:
- Как хозяина зовут?
Тот отвечал что-то вроде Филипп Филиппов Филиппов.
Князь продолжает с ним разговор и говорит:
- Очень у тебя хорошо, Филипп Филиппыч, - и мне нравится; только одного я никак припомнить не могу: где и когда я тебя встречал или видел, и какое я тебе мог одолжение сделать?
А смотритель отвечает:
- Ваша светлость меня очень видели, а когда - это если забыли, то после объяснится.
- Зачем же после, когда я сейчас тебя хочу вспомнить.
Но смотритель не сказал.
- Прошу, - говорит, - у вашей светлости прощения: если вы сами этого не вспомнили, то я сказать не смею, но голос природы вам скажет.
- Что за вздор! какой "голос природы", и отчего ты сам сказать не смеешь?
Смотритель отвечает: "так, не смею", и глазами потупился.
А тем временем они пришли на мезонин, и здесь еще лучше чистота и порядок: пол весь мылом вымыт и хвощом натерт, так что светится, посередине и вдоль всей чистенькой лестницы постланы белые дорожки, в гостиной диван и на круглом переддиванном столе большой поливанный кувшин с водою, и в нем букет из роз и фиалок, а дальше - спальная комната с турецким ковром над кроватью, и опять столик и графин с чистой водой и стакан, и снова другой букет цветов, а еще на особом столике перо, и чернильница, и бумага с конвертами, и сургуч с печатью.
Фельдмаршал сразу окинул все это глазом, и очень ему понравилось.
- Видно, - говорит, - что ты, Филипп Филиппыч, человек полированный, знаешь, что как следует, и я тебя действительно как будто где-то видел, но не могу вспомнить.
А смотритель только улыбается и говорит:
- Не извольте беспокоиться: через голос природы это все объяснится.
Барятинский рассмеялся:
- Ты, - говорит, - братец, после этого и сам не Филипп Филиппович, а "голос природы", - и очень этим человеком заинтересовался.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Лег князь в чистую постель - ноги и руки вытянул, и так хорошо ему стало, что он сразу же задремал: проснулся через час в прекрасном расположении, а перед ним уже стоит прохладный шербет вишневый, и этот самый хозяин просит его выкушать.
- Вы, - говорит, - на лекарства медиков, ваша светлость, не полагайтесь, а у нас природа и вдыхание атмосферы пользуют.
Князь весело ему отвечает, что все это, говорит, очень хорошо, но я тебе должен признаться - я у тебя прекрасно спал, но, черт меня возьми, и во сне все думал: где же я тебя видел, или никогда не видал?
А тот отвечает:
- Нет, - говорит, - вы изволили очень хорошо меня видеть, но только совершенно в другом виде природы и потому теперь не признаете.
Князь говорит:
- Хорошо, пусть так; но теперь здесь, кроме меня и тебя, никого нет, если же там в соседней комнате кто есть - то вышли всех их вон, пусть на лестнице постоят, а ты мне откровенно скажи без всякой секретности: кто ты такой был и в чем твоя преступная тайна, - я могу тебе обещать выпросить прощение и обещание свое исполню, как есть я истинный князь Барятинский.
Но чиновник даже улыбнулся и отвечал, что за ним ровно никакой провинной тайности нет и никогда не было, а он не смеет только "сконфузить" князя за его непамятливость.
- Так и так, - говорит, - я вашу светлость за ваше добро постоянно помню и на всех молитвах поминаю; а наш государь и вся царская фамилия постоянно кого раз видели и заметили - того уж целый век помнят. Потому дозвольте, - говорит, - мне вам словесно о себе ничего не вспоминать, а в свое время я все это вам в ясных приметах голосом природы обнаружу - и тогда вы вспомните.
- А какое же ты к этому средство имеешь голосом природы все обнаруживать?
- В голосе природы, - отвечает, - все средства есть.
Князь улыбнулся чудаку и говорит:
- Это твоя правда, - сказал князь, - забывать скверно, и наш государь и царская фамилия действительно удивительно какие памятливые; но у меня память слабая. Не снимаю с тебя воли, делай как знаешь, только я желаю знать: когда же это ты будешь мне свой голос природы обнаруживать, потому что я себя теперь в твоем доме уже очень хорошо почувствовал и после полуночи, холодком, хочу выехать. А ты мне должен сказать: чем тебя наградить за мой покой, который я у тебя имел, - потому что на это уже таков есть мой обычай.
Смотритель отвечает:
- Я до полуночи успею вашей светлости вполне весь голос природы открыть, если только вы в рассуждении моей награды не откажете мне то, что я составляю себе за драгоценнейшее.
- Хорошо, - отвечает князь, - даю тебе свое слово, что все, о чем попросишь, я тебе сделаю, но только не проси невозможного.
Смотритель отвечает:
- Я невозможного просить не стану, а у меня такое желание больше всего на свете, чтобы вы явили мне протекцию - сошли ко мне в нижние покои и сели с нами за стол и что-нибудь скушали, или даже хоть просто так посидели, потому что я нынче справляю мою серебряную свадьбу, после двадцати пяти лет, как я на Амалии Ивановне женился по вашему милосердию. А будет это к вечеру в одиннадцатом часу; в полночь же, как вам угодно, вы можете благопристойно холодком выехать.
Князь согласился и слово дал, но только все-таки опять никак не мог вспомнить: что это, и откуда этот человек, и отчего он двадцать пять лет тому назад женился на Амалии Ивановне по его милосердию?