мне, что краше его нет на белом свету? Буду стараться, а на гостинце не
взыщи". И отпустил он дочерей своих хорошиих, пригожиих, в ихние терема
девичьи. Стал он собираться в путь, во дороженьку, в дальние края
заморские. Долго ли, много ли он собирался, я не знаю и не ведаю: скоро
сказка сказывается, не скоро дело делается. Поехал он в путь, во
дороженьку. Вот ездит честной купец по чужим сторонам заморскиим, по
королевствам невиданным; продает он свои товары втридорога, покупает чужие
втридешева; он меняет товар на товар и того сходней, со придачею серебра да
золота: золотой казной корабли нагружает да домой посылает. Отыскал он
заветный гостинец для своей старшей дочери: венец с камнями самоцветными, а
от них светло в темную ночь, как бы в белый день. Отыскал заветный гостинец
и для своей средней дочери: тувалет хрустальный, а в нем видна вся красота
поднебесная, и, смотрясь в него, девичья красота не стареется, а
прибавляется. Не может он только найти заветного гостинца для меньшой,
любимой дочери, аленького цветочка, краше которого не было бы на белом
свету. Находил он во садах царских, королевских и султановых много аленьких
цветочков такой красоты, что ни в сказке сказать, ни пером написать; да
никто ему поруки не дает, что краше того цветка нет на белом свете; да и
сам он того не думает. Вот едет он путем-дорогою, со своими слугами
верными, по пескам сыпучиим, по лесам дремучиим, и откуда ни возьмись
налетели на него разбойники, бусурманские, турецкие да индейские, нехристи
поганые, и, увидя беду неминучую, бросает честной купец свои караваны
богатые со прислугою своей верною и бежит в темные леса. "Пусть-де меня
растерзают звери лютые, чем попасться мне в руки в разбойничьи, поганые и
доживать свой век в плену, во неволе". Бродит он по тому лесу дремучему,
непроездному, непроходному, и что дальше идет, то дорога лучше становится,
словно деревья перед ним расступаются, а часты кусты раздвигаются. Смотрит
назад - руки не просунуть, смотрит направо - пни да колоды, зайцу косому не
проскочить, смотрит налево - а и хуже того. Дивуется честной купец, думает
не придумает, что с ним за чудо совершается, а сам все идет да идет: у него
под ногами дорога торная. Идет он день от утра до вечера, не слышит он реву
звериного, ни шипения змеиного, ни крику совиного, ни голоса птичьего;
ровно около него все повымерло. Вот пришла и темная ночь: кругом его хоть
глаз выколи, а у него под ногами светлехонько. Вот идет он почитай до
полуночи, и стал видеть впереди будто зарево, и подумал он: "Видно, лес
горит, так зачем же мне туда идти на верную смерть, неминучую?" Поворотил
он назад - нельзя идти, направо, налево - нельзя идти; сунулся вперед -
дорога торная. "Дай постою на одном месте, может, зарево пойдет в другую
сторону, аль прочь от меня, аль потухнет совсем". Вот и стал он,
дожидается; да не тут-то было: зарево точно к нему навстречу идет, и как
будто около него светлее становится; думал он, думал и порешил идти вперед.
Двух смертей не бывать, одной не миновать. Перекрестился купец и пошел
вперед. Чем дальше идет, тем светлее становится, и стало почитай как белый
день, а не слышно шуму и треску пожарного. Выходит он под конец на поляну
широкую, и посередь той поляны широкия стоит дом не дом, чертог не чертог,
а дворец королевский или царский, весь в огне, в серебре и золоте и в
каменьях самоцветныих, весь горит и светит, а огня не видать; ровно
солнушко красное, инда тяжело на него глазам смотреть. Все окошки во дворце
растворены и играет в нем музыка согласная, какой никогда он не слыхивал.
Входит он на широкий двор, в ворота широкие, растворенные; дорога пошла из
белого мрамора, а по сторонам бьют фонтаны воды, высокие, большие и малые.
Входит он во дворец по лестнице, устланной кармазинным сукном*, со перилами
позолоченными; вошел в горницу - нет никого; в другую, в третью - нет
никого, в пятую, десятую - нет никого; а убранство везде царское,
неслыханное и невиданное: золото, серебро, хрустали восточные, кость
слоновая и мамонтовая. Дивится честной купец такому богатетству
несказанному, а вдвое того, что хозяина нет; не токмо хозяина, и прислуги
нет; а музыка играет не смолкаючи; и подумал он в те поры про себя: "Все
хорошо, да есть нечего", и вырос перед ним стол, убранный, разубранный: в
посуде золотой да серебряной яства стоят сахарные и вина заморские и питья
медвяные. Сел он за стол без сумления: напился, наелся досыта, потому что
не ел сутки целые: кушанье такое, что и сказать нельзя - того и гляди что
язык проглотишь, а он, по лесам и пескам ходючи, крепко проголодался; встал
он из-за стола, а поклониться некому и сказать спасибо за хлеб за соль
некому. Не успел он встать да оглянуться, а стола с кушаньем как не бывало,
а музыка играет не умолкаючи. Дивуется честной купец такому чуду чудному и
такому диву дивному, и ходит он по палатам изукрашенным да любуется, а сам
думает: "Хорошо бы теперь соснуть да всхрапнуть", - и видит, стоит перед
ним кровать резная, из чистого золота, на ножках хрустальныих, с пологом
серебряным, с бахромою и кистями жемчужными; пуховик на ней как гора лежит,
пуху мягкого, лебяжьего. Дивится купец такому чуду новому, новому и
чудному; ложится он на высокую кровать, задергивает полог серебряный и
видит, что он тонок и мягок, будто шелковый. Стало в палате совсем темно,
ровно в сумерки, и музыка играет будто издали, и подумал он: "Ах, кабы мне
дочерей хоть во сне увидать", - и заснул тое ж минуточку.
______________
* Кармазинное сукно - тонкое ярко-красное сукно.
Просыпается купец, а солнце уже взошло выше дерева стоячего. Проснулся
купец, а вдруг опомниться не может: всю ночь видел он во сне дочерей своих
любезныих, хорошиих и пригожиих, и видел он дочерей своих старшиих: старшую
и середнюю, что они веселым-веселехоньки, а печальная одна дочь меньшая,
любимая; что у старшей и середней дочери есть женихи, и богатые, и что
сбираются они выйти замуж, не дождавшись его благословения отцовского;
меньшая же дочь, любимая, красавица писаная, о женихах и слышать не хочет,
покуда не воротится ее родимый батюшка. И стало у него на душе и радошно и
не радошно; встал он со кровати высокия, платье ему все приготовлено, и
фонтан воды бьет в чашу хрустальную; он одевается, умывается и уж новому
чуду не дивуется; чай и кофей на столе стоят, и при них закуска сахарная.
Помолившись богу, он накушался, и стал он опять по палатам ходить, чтоб
опять на них полюбоватися при свете солнышка красного. Все показалось ему
лучше вчерашнего. Вот видит он в окна растворенные, что кругом его дворца
разведены сады диковинные, плодовитые и цветы цветут красоты невиданной,
неописанной. Захотелось ему по тем садам прогулятися.
Сходит он по другой лестнице из мрамора зеленого, из малахита медного,
с перилами позолоченными, сходит прямо в зелены сады. Гуляет он и любуется;
на деревьях висят плоды спелые, румяные, сами в рот так и просятся, индо
гляди на них слюнки текут; цветы цветут распрекрасные, махровые, пахучие,
всякими красками расписанные; птицы летают невиданные: словно по бархату
зеленому и пунцовому золотом и серебром выложенные, песни поют райские;
фонтаны воды бьют высокие, индо глядеть на их вышину - голова
запрокидывается; и бегут и шумят ключи родниковые по колодам хрустальныим.
Ходит честной купец, дивуется; на все такие диковинки глаза у него
разбежалися, и не знает он, на что смотреть и кого слушать. Ходил он так,
много ли, мало ли времени - неведомо: скоро сказка сказывается, не скоро
дело делается. И вдруг видит он на пригорочке зеленыим цветет цветок цвету
алого, красоты невиданной и неслыханной, ни в сказке сказать, ни пером
написать. У честного купца дух занимается, подходит он ко тому цветку,
запах от цветка по всему саду, ровно струя бежит; затряслись и руки и ноги
у купца, и возговорил он голосом радошным: "Вот аленький цветочек, какого
нет краше на белом свете, о каком просила меня дочь меньшая, любимая". И,
проговорив таковы слова, он подошел и сорвал аленький цветочек. В тое ж
минуту, безо всяких туч, блеснула молонья и ударил гром, индо земля
зашаталася под ногами, - и вырос как будто из земли перед купцом зверь не
зверь, человек не человек, а так какое-то чудовище страшное и мохнатое, и
заревел он голосом дикиим: "Что ты сделал? Как ты посмел сорвать в моем
саду мой заповедный, любимый цветок? Я хоронил его паче зеницы ока моего, и
всякий день утешался, на него глядючи, а ты лишил меня всей утехи в моей
жизни. Я хозяин дворца и сада, я принял тебя как дорогого гостя и званого,
накормил, напоил и спать уложил, а ты эдак-то заплатил за мое добро? Знай
же свою участь горькую: умереть тебе за свою вину смертью безвременною..."
И несчетное число голосов дикиих со всех сторон завопило: "Умереть тебе
смертью безвременною!" У честного купца от страха зуб на зуб не приходил;
он оглянулся кругом и видит, что со всех сторон, из-под каждого дерева и
кустика, из воды, из земли лезет к нему сила нечистая и несметная, все
страшилища безобразные. Он упал на колени перед наибольшиим хозяином,
чудищем мохнатыим, и возговорил голосом жалобныим: "Ох ты гой еси, господин
честной, зверь лесной, чудо морское, как взвеличать тебя - не знаю, не
ведаю! Не погуби ты души моей христианския, за мою продерзость безвинную,
не прикажи меня рубить и казнить, прикажи слово вымолвить. А есть у меня
три дочери, три дочери красавицы, хорошие и пригожие; обещал я им по
гостинцу привезть: старшей дочери - самоцветный венец, средней дочери -
тувалет хрустальный, а меньшой дочери - аленький цветочек, какого бы не