друг!" - и покажу я тебе свое лицо противное, свое тело безобразное. А коли
станет невмоготу тебе больше у меня оставатися, не хочу я твоей неволи и
муки вечныя: ты найдешь в опочивальне своей, у себя под подушкою, мой золот
перстень. Надень его на правой мизинец, и очутишься ты у батюшки родимого и
ничего обо мне николи не услышишь". Не убоялась, не устрашилася, крепко на
себя понадеялась молода дочь купецкая, красавица писаная. В та поры, не
мешкая ни минуточки, пошла она во зеленый сад дожидатися часу урочного, и
когда пришли сумерки серые, опустилося за лес солнышко красное, проговорила
она: "Покажись мне, мой верный друг!" - и показался ей издали зверь лесной,
чудо морское; он прошел только поперек дороги и пропал в частых кустах, и
не взвидела света молода дочь купецкая, красавица писаная, всплеснула
руками белыми, закричала источным голосом и упала на дорогу без памяти. Да
и страшен был зверь лесной, чудо морское: руки кривые, на руках когти
звериные, ноги лошадиные, спереди-сзади горбы великие верблюжие, весь
мохнатый от верху до низу, изо рта торчали кабаньи клыки, нос крючком, как
у беркута, а глаза были совиные. Полежамши долго ли, мало ли времени,
опамятовалась молода дочь купецкая, красавица писаная, и слышит: плачет
кто-то возле нее, горючьими слезами обливается и говорит голосом жалостным:
"Погубила ты меня, моя красавица возлюбленная, не видать мне больше твоего
лица распрекрасного, не захочешь ты меня даже слышати, и пришло мне умереть
смертью безвременною". И стало ей жалко и совестно, и совладала она с своим
страхом великиим, и с своим сердцем робкиим девичьим, и заговорила она
голосом твердыим: "Нет, не бойся ничего, мой господин добрый и ласковый, не
испугаюсь я больше твоего вида страшного, не разлучусь я с тобой, не забуду
твоих милостей; покажись мне теперь же в своем виде давишнем; я только
впервые испугалася". Показался ей лесной зверь, чудо морское в своем виде
страшныим, противныим, безобразныим, только близко подойти к ней не
осмелился, сколько она ни звала его; гуляли они до ночи темныя и вели
беседы прежние, ласковые и разумные, и не чуяла никакого страха молодая
дочь купецкая, красавица писаная. На другой день увидала она зверя лесного,
чудо морское, при свете солнышка красного, и хоша сначала, разглядя его,
испугалася, а виду не показала, и скоро страх ее совсем прошел. Тут пошли у
них беседы пуще прежнего: день-деньской, почитай, не разлучалися, за обедом
и ужином яствами сахарными насыщалися, питьями медвяными прохлаждалися,
гуляли вдвоем по зеленым садам, без коней каталися по темным густым лесам.
x x x
И прошло тому немало времени: скоро сказка сказывается, не скоро дело
делается. Вот однова и привиделось во сне молодой купецкой дочери,
красавице писаной, что батюшка ее нездоров лежит; и напала на нее тоска
неусыпная, и увидал ее в той тоске и слезах зверь лесной, чудо морское, и
вельми закручинился и стал спрашивать: отчего она во тоске, во слезах?
Рассказала она ему свой недоброй сон и стала просить у него позволения:
повидать своего батюшку родимого и сестриц своих любезныих; и возговорит к
ней зверь лесной, чудо морское: "И зачем тебе мое позволенье? Золот
перстень мой у тебя лежит, надень его на правый мизинец и очутишься в дому
у батюшки родимого. Оставайся у него, пока не соскучишься, а и только я
скажу тебе: коли ты ровно через три дня и три ночи не воротишься, то не
будет меня на белом свете, и умру я тою же минутою, по той причине, что
люблю тебя больше, чем самого себя, и жить без тебя не могу". Стала она
заверять словами заветными, и божбами, и клятвами, что ровно за час до трех
дней и трех ночей воротится во палаты его высокие. Простилась она с
хозяином своим ласковым и милостивым, надела на правый мизинец золот
перстень и очутилась на широком дворе честного купца, своего батюшки
родимого. Идет она на высокое крыльцо его палат каменных; набежала к ней
прислуга и челядь дворовая, подняли шум и крик; прибежали сестрицы любезные
и, увидамши ее, диву дались красоте ее девичьей и ее наряду царскому,
королевскому; подхватили ее под руки белые и повели к батюшке родимому, а
батюшка нездоров лежал, нездоров и не радошен, день и ночь ее вспоминаючи,
горючими слезами обливаючись; и не вспомнился он от радости, увидамши свою
дочь милую, хорошую, пригожую, меньшую, любимую, и дивился он красоте ее
девичьей, ее наряду царскому, королевскому. Долго они целовалися,
миловалися, ласковыми речами утешалися.
Рассказала она своему батюшке родимому и своим сестрам старшиим,
любезныим про свое житье-бытье у зверя лесного, чуда морского, все от слова
до слова, никакой крохи не скрываючи, и возвеселился честной купец ее житью
богатому, царскому, королевскому, и дивился, как она привыкла смотреть на
свово хозяина страшного и не боится зверя лесного, чуда морского; сам он,
об нем вспоминаючи, дрожкой-дрожал. Сестрам же старшиим, слушая про такие
богатства несметные меньшой своей сестры и про власть ее царскую над своим
господином, словно над рабом своим, индо завистно стало.
День проходит как единый час, другой день проходит как минуточка, а на
третий день стали уговаривать меньшую сестру сестры старшие, чтоб не
ворочалась она к зверю лесному, чуду морскому: "Пусть-де околеет, туда и
дорога ему..."
И прогневалась на сестер старшиих дорогая гостья, меньшая сестра, и
сказала им таковы слова: "Если я моему господину доброму и ласковому за все
его милости и любовь горячую, несказанную заплачу его смертью лютою, то не
буду я стоить того, чтобы мне на белом свете жить, и стоит меня тогда
отдать диким зверям на растерзание".
И отец ее, честной купец, похвалил ее за такие речи хорошие, и было
положено, чтобы до срока ровно за час воротилась к зверю лесному, чуду
морскому, дочь хорошая, пригожая, меньшая, любимая, а сестрам то в досаду
было, и задумали они дело хитрое, дело хитрое и недоброе: взяли они да все
часы в доме целым часом назад поставили, и не ведал того честной купец и
вся его прислуга верная, челядь дворовая. И когда пришел настоящий час,
стало у молодой купецкой дочери, красавицы писаной, сердце болеть и щемить,
ровно стало что-нибудь подмывать ее, и смотрит она то и дело на часы
отцовские, аглицкие, немецкие, - а все рано ей пускаться в дальний путь; а
сестры с ней разговаривают, о том о сем расспрашивают, позадерживают;
однако сердце ее не вытерпело; простилась дочь меньшая, любимая, красавица
писаная, со честным купцом, батюшкой родимыим, приняла от него
благословение родительское, простилась с сестрами старшими, любезными, со
прислугою верною, челядью дворовою и, не дождавшись единой минуточки до
часа урочного, надела золот перстень на правый мизинец и очутилась во
дворце белокаменном, во палатах высокиих зверя лесного, чуда морского, и,
дивуючись, что он ее не встречает, закричала она громким голосом: "Где же
ты, мой добрый господин, мой верный друг? Что же ты меня не встречаешь? Я
воротилась раньше срока тобою назначенного целым часом со минуточкой".
Ни ответа, ни привета не было, тишина стояла мертвая; в зеленых садах
птицы не пели песни райские, не били фонтаны воды и не шумели ключи
родниковые, не играла музыка во палатах высокиих. Дрогнуло сердечко у
купецкой дочери, красавицы писаной, почуяла она нешто недоброе, обежала она
палаты высокие и сады зеленые, звала зычным голосом своего хозяина
доброго - нет нигде ни ответа, ни привета, и никакого гласа послушания;
побежала она на пригорок муравчатый, где рос, красовался ее любимый
цветочек аленький, и видит она, что лесной зверь, чудо морское, лежит на
пригорке, обхватив аленький цветочек своими лапами безобразными.
И помстилось ей, что заснул он, ее дожидаючись, и спит теперь крепким
сном.
Начала его будить потихоньку дочь купецкая, красавица писаная: он не
слышит; принялась будить покрепче, схватила его за лапу мохнатую, и видит,
что зверь лесной, чудо морское, бездыханен, мертв лежит... Помутилися ее
очи ясные, подкосилися ноги резвые, пала она на колени, обняла руками
белыми голову своего господина доброго, голову безобразную и противную, и
завопила источным голосом: "Ты встань, пробудись, мой сердечный друг, я
люблю тебя как жениха желанного..." И только таковы словеса она вымолвила,
как заблестели молоньи со всех сторон, затряслась земля от грома великого,
ударила Громова стрела каменная в пригорок муравчатый, и упала без памяти
молодая дочь купецкая, красавица писаная. Много ли, мало ли времени она
лежала без памяти - не ведаю; только, очнувшись, видит она себя во палате
высокой, беломраморной, сидит она на золотом престоле со каменьями
драгоценными, и обнимает ее принц молодой, красавец писаный, на голове со
короною царскою, в одежде златокованой, перед ним стоит отец с сестрами, а
кругом на коленях стоит свита великая, все одеты в парчах золотых,
серебряных, и возговорит к ней молодой принц, красавец писаный, на голове
со короною царскою: "Полюбила ты меня, красавица ненаглядная, в образе
чудища безобразного, за мою добрую душу и любовь к тебе; полюби же меня
теперь в образе человеческом, будь моей невестой желанною. Злая волшебница
прогневалась на моего родителя покойного, короля славного и могучего,
украла меня, еще малолетнего, и сатанинским колдовством своим, силой
нечистою, оборотила меня в чудовище страшное и наложила таковое заклятие,
чтобы жить мне в таковом виде безобразном, противном и страшном для всякого
человека, для всякой твари божией, пока найдется красная девица, какого бы
роду и званья ни была она, и полюбит меня в образе страшилища, и пожелает
быть моей женой законною, и тогда колдовство все покончится, и стану я
опять по-прежнему человеком молодым и пригожиим; и жил я таковым
страшилищем и пугалом ровно тридцать лет, и залучал я в мой дворец
заколдованный одиннадцать девиц красныих, а ты была двенадцатая.
Ни одна не полюбила меня за мои ласки и угождения, за мою душу добрую.
Ты одна полюбила меня, чудище противное и безобразное, за мои ласки и
угождения, за мою душу добрую, за любовь мою к тебе несказанную, и будешь
ты за то женою короля славного, королевою в царстве могучием".
Тогда все тому подивилися, свита до земли преклонилася. Честной купец
дал свое благословение дочери меньшой, любимой и молодому
принцу-королевичу.
И проздравили жениха с невестою сестры старшие завистные и все слуги
верные, бояре великие и кавалеры ратные, и, немало не медля, принялись
веселым пирком да за свадебку, и стали жить да поживать, добра наживать.
Я сама там была, пиво-мед пила, по усам текло, да в рот не попало.