Автор: Грибоедов А.С.
ТЕМА ЛЮБВИ В «ГОРЕ ОТ УМА» А. С. ГРИБОЕДОВА
Ах, если любит кто кого,
Зачем ума искать и ездить так далеко?
А. С. Грибоедов
«Горе от ума» - - пьеса политическая. По крайней мере, так принято считать. Чацкий вступает в конфликт с косным, невежест¬венным, ретроградным обществом, терпит поражение, которое при¬нято почему-то считать моральной победой, и уезжает, нет, бежит «искать по свету»... Чего? Политических союзников? Философов-единомышленников? Нет, «чувства». Вернее, уголка, приюта для своего «оскорбленного чувства». Чувства к кому? К Софье.
Пушкин считал, что вся комедия должна была «вертеться» на чувстве, да и главного героя, как известно, Пушкин счел весьма не¬умным человеком. Зато «чувствительным» Чацкий представляется очень и очень неглупой служанке Лизаньке, которую можно (после Чацкого и Фамусова) назвать резонером № 3. Она не говорит умных монологов, но все ее реплики — верх остроумия, проница¬тельности и особой женской чуткости.
Итак, попробуем рассмотреть ситуацию в пьесе как любовную коллизию. Во-первых, в нарушение всяких канонов классицизма вместо любовного треугольника мы видим, по меньшей мере, четы¬рехугольник. Чацкий любит Софью, Софья — Молчалина, Молча¬лин заигрывает с Лизой (вслед за Фамусовым), а Лизанька неравно¬душна к Петруше. При такой сложной любовной линии единство действия нарушается, да еще все это перемешивается с так назы¬ваемой общественной интригой. Но в том-то и дело, что обществен¬ный конфликт и вовсе бы утих, не успев начаться, если бы Софья ответила на любовь Чацкого. По крайней мере, если логически про¬должить мысль Пушкина, можно прийти именно к таким выводам.
В целом же и любовный, и общественный конфликт — лишь проявления другого конфликта, внутреннего конфликта Чацкого с самим собой (недаром он восклицает: «Ум с сердцем не в ладу!») и вообще философского конфликта пьесы, который можно обозначить так: конфликт наших представлений о жизни с самой жизнью.
У Грибоедова все герои, которые намечают цель в жизни, тер¬пят крах. Горе от ума, если понимать ум как разработанный план действий, стремление «делать жизнь» с кого-то, постигает и Фамусова, и Молчалина, и Репетилова. И, конечно, в первую очередь, Чацкого и Софью.
В самого деле, Фамусов, призывавший всех смотреть, «как дела¬ли отцы», совершенно уничтожен скандалом с Софьей. Во всяком случае, хлопот с ее замужеством теперь будет много. Тугоуховские тоже просчитались: хотели найти выгодного жениха хоть для какой-нибудь из дочерей... но: «Князь, князь, назад!» Молчалин, конечно, сильно осложнил свою карьеру именно тем, что очень уж по расчету действовал: ухаживал за Софьей, она влюбилась не на шутку, потом прогоняет из дома, где было так спокойно и тепло... Графиня-внучка разочарована в балах и кавалерах (а зачем ехала к Фамусовым, если знала наперед, что будут «какие-то уроды с того света»?). Она тоже действует по схеме: выезжать в свет не для того, чтобы веселиться, а чтобы найти выгодную партию. Репетилов вроде бы недавно нашел эту выгодную партию для себя, разработал план, почти как Молчалин, но... «приданого взял шиш, по службе ничего...».
Что же получается? Как только начинаем действовать по плану — жизнь наша не упорядочивается, а разрушается. Особенно это заметно на примере Чацкого и Софьи. Почему Чацкий вообразил, что Софья будет ждать его, влюблена в него? А у него, видите ли, был план. Он поездит по свету, наберется ума, и, когда он станет еще умнее и образованнее, сделается для Софьи совершенно неотразимым. Он потому ей и не писал, что слишком уверен в непо¬грешимости и в правильности собственной составленной схемы. И еще он очень хорошо знает, что Софья умна. Кого же ей еще и вы¬брать, как не его? Она же не полюбит дурака Скалозуба. Правиль¬но. Но жизнь идет вовсе не по плану. А тем более любовь, о которой было давно сказано: «Тайна сия велика есть». И Софья не влю¬билась, конечно, в Скалозуба. Она оказалась даже еще умнее, чем предполагал Чацкий, и влюбилась... в Молчалива. Почему «умнее»? Потому, что оказалась способной подойти к любви так же, как Чацкий, то есть составить схему дальнейших действий. За Скалозуба она бы вышла по воле отца, если была бы уж совсем по¬хожа на шестерых безликих княжон Тугоуховских. Нет, Софья хочет все решить своим умом. Идеал героев и героинь Руссо и Ри¬чардсона — любовь к бедному, незнатному (бедной, незнатной), но чувствительному. Подгонять свою жизнь (и чужую тоже) под идеал, требовать от жизни, чтобы она походила на роман, могут на¬туры возвышенные, разумные, благородные. Словом, совершенные, прекрасные, просто идеальные люди. Беда только в том, что при этом самой жизни как-то не остается места в этой прекрасной схеме. «Ах, тот скажи любви конец, кто на три года вдаль уедет!» — снова обобщает Чацкий. А жизнь идет себе и идет. С этой точки зрения Грибоедову милее те, кто не пытается жизнью управ¬лять — ни общественной, ни личной. Самый противный с этой точки зрения персонаж — Наталья Дмитриевна. Она даже хуже Молчалива, потому что добилась всего. «Мой муж — чудесный муж, вот он сейчас войдет». И он, точно, входит. Алле, гоп! — и муж едет на скучнейший вечер. Еще команда — и он кутается и бе¬режется от сквозняков, потому что жене угодно продемонстриро¬вать заботу и пылкие чувства. А вот он послушно готов признать, что «весело у Фамусовых было». Однако мы чувствуем, что план, построенный и вроде бы осуществленный самодовольной дурой, на грани полного краха. Платон Михайлыч уже напоминает зомби. Еще немного — и он либо умрет от чахотки (ведь заботливая жена уверила, что он «здоровьем очень слаб»), либо сопьется, либо вооб¬ще пропадет без вести...
Итак, Софья, глядя на свою подругу Наталью Дмитриевну, дрессирует себе шпица... простите, мужа из Молчалина. Однако план дрессировки и здесь терпит крах, но по другой причине, Мол-чалин-то, пожалуй, перехитрит Софью и подыщет себе какую-ни¬будь Татьяну Юрьевну, которая «балы дает нельзя богаче».
Так любовная линия пьесы показывает нам одну нехитрую ис¬тину. Жизнь не рынок сбыта товаров, будь этот товар самой полно¬ценной личностью. Жизнь — сокровенное горение, тайный полет. Так или почти так говорил в одной из своих лекций замечательный современный психолог В. Леви. И еще сказал же Бернард Шоу: «Что такое жизнь, как не цепь вдохновенных безрассудств?»
Грибоедов, по-моему, написал пьесу о жизни, а не о политике. И о самом главном в жизни — о любви. И наконец, о том, что ни¬какие рецепты в этом деле не помогут. Ни вычитанные из романов, ни почерпнутые в путешествиях, ни услышанные от Натальи Дмитриевны. А тот, кто в любви строит планы и копирует схемы, полу¬чит горе... не от любви, а от ума. Позволим себе одно сравнение на¬последок. Счастьем или горем была в жизни Андрея Болконского его любовь к Наташе? И бал, и лунная ночь, и — потом — измена, унижение, последняя горькая встреча, когда уже ничего нельзя было поправить... Если бы мы могли спросить самого Болконского, он ответил бы: «Но и мученья этого я не отдам ни за что в мире» («Война и мир», том II, часть 3, глава XXII). И — сквозь боль и бред, умирая, — он повторял Наташе слова, которые она, несмотря на свое счастье с Пьером, пронесла в душе через всю жизнь. Это слова князя Андрея о том, что, «ежели бы он был жив, он бы бла¬годарил вечно Бога за свою рану, которая свела его опять с нею» («Война и мир», том VI, часть I, глава XVI).
Это совсем другая любовь, чем у «чувствительного» Чацкого, который, увидев, что его отвергла даже не невеста (потому что Софья ничего не обещала Чацкому), а просто девушка, которой он отвел некоторое место в своих умствованиях, но без которой он спо¬койно жил три года, понес, извините, ахинею, глубоко оскорбился и отправился по свету искать уголок для своего «оскорбленного чувства». Разве Чацкий смог бы благодарить Бога за свою (далеко не смертельную) «рану»? Нет, Чацкий сделает весь мир виноватым в том, что жизнь не похожа на его так разумно придуманный план...
Грибоедов при всем своем огромном уме жил чувством, безрас¬судством (одни его дуэли чего стоят), риском, игрой... Ни он, ни его якобы политическая пьеса не похожи на умника — резонера, эта¬кого брезгливого очкарика, который — увы! — смотрит на нас с по¬ртрета в учебнике..