Потом приходит Лисагор. Хлопает дверью. Заглядывает в сковородку. Останавливается около меня.
- Ну? - спрашиваю я.
- Разжаловали и - в штрафную.
Больше об Абросимове мы не говорим. На следующий день он уходит, ни с кем не простившись, с мешком за плечами.
Больше я никогда его не видел и никогда о нем не слыхал.
26
Ночью приходят танки. Шесть стареньких, латаных и перелатаных "тридцатьчетверок". Долго фырчат, лязгают гусеницами по берегу, маскируются. Сразу как-то веселей становится.
Мы их давно уже ждем. Дней десять носятся слухи. Говорили, целая дивизия танковая идет из тыла, прямо с завода. Потом уменьшили до полка, до батальона. Приходит же всего шесть видавших виды старушек, и не из тыла, а с "Красного Октября", где они чуть ли не с первого дня обороны воюют. Но все это чепуха. Все же танки, техника... И вид у них довольно грозный...
К утру они должны быть уже на передовой. Майор приказывает мне просмотреть и подготовить дорогу для них. Придется подорвать две железнодорожные платформы, загораживающие дорогу у шлагбаума. Посылаю туда Лисагора и Агнивцева.
Трое танкистов заходят ко мне погться - два лейтенанта и сержант,- черные, грязные, промасленные с головы до ног.
- Поесть ничего нет? - спрашивает старший из них с испещренным шрамами лицом - обгорел, должно быть.- С утра во рту ничего не было...
Валега подает на стол остатки именинного зайца. Лейтенанты с аппетитом уплетают его за обе щеки.
- Ну как? Воюете? - спрашивают.
- Воюем понемножку,- отвечаю я.
- Баков до сих пор не взяли?
- Баков не взяли. Голыми руками не очень-то...
Танкисты пересмеиваются.
- На нас надеетесь?
- А на кого ж? Без техники все-таки...
Лейтенант с густой, небритой, чуть не до глаз бородой смеется.
- А знаешь, где эта техника только не перебывала?
- По машинам видно, что поработали основательно. На Юго-Западном были?
- Ты спроси, где мы не были.
- Под Харьковом были?
- Под Харьковом? А ты что, был там?
- Был.
- Непокрытую, Терновую знаешь?
- Еще бы. Мы там в наступление шли.
- Тоже мне-шли... Из-за вас, пехтуры, и Харьков прозевали. Мы на Тракторном уже были... Зайца нет больше?
- Весь. Шкура только осталась.
- Жаль. А то спирт у нас есть...
- А мы сообразим чего-нибудь.
Я посылаю Валегу к Чумаку.
- Скажи, чтоб приходил. И закуску тащил с собой. У вас сколько спирту?
- Хватит. Не беспокойся.
Валега уходит. Сержант тоже.
- А вы как боги живете,- говорит лейтенант с шрамами, указывая глазами на толстого амурчика на зеркале.- Как паны...
- Да, на жилплощадь пожаловаться не можем.
- И книжечки почитываете.
- Бывает.
Он перелистывает "Мартина Идена".
- Я уже и не помню, когда читал. В Перемышле, что ли? В субботу перед войной. Читать, вероятно, уже разучился,- и смеется.- После войны придется заново учиться.
Потом приходит Чумак. Заспанный, почесывается, в волосах пух.
- Инженер называется... Посреди ночи водку пить... Придет же в голову. На, бери.
Он вынимает из-под бушлата два круга колбасы и буханку хлеба.
- Валега твой пошел за старшиной моим. Тушенки пару банок притащит.
Смотрит на танкистов.
- Ваши коробки на берегу?
- А чьи же?
- Я б и сесть на них постыдился. До передовой не доберутся - рассыплются.
Бородатый обижается.
- А это уж наше дело.
- Конечно ж, не мое. Мое дело водку пить и танкистов ругать, что воюют плохо.
- А ты кто?
- Я? А ты инженера спроси. Он тебе скажет.
- Разведчик, должно быть. По морде видать.
- По какой морде? - Чумак сжимает кулаки.
- Поосторожнее, малый. Спирт-то чей будешь пить?
- А что? Ваш?
- Наш.
- Тогда все. Молчу. И про танки беру обратно. Возьмете завтра баки. На таких машинах и не взять...
Танкисты смеются. Чумак потягивается, хрустит пальцами. Бородатый смотрит на часы.
- Куда же это Приходько запропастился?
- Бачки отвязывает, должно быть. Или посуду ищет. А вода у тебя есть, инженер? А то крепкий, девяносто шесть.
- За водой остановки не будет. Волга под боком.
- Вы что - завтра в атаку? - спрашивает Чумак.
- Бог его знает. Ведено стать на исходные, а там посмотрим.
- Навряд ли завтра. Нам ничего еще не говорили.
- Скажут еще.
- Если не завтра,- задумчиво ковыряя ножом стол, говорит Чумак,- немцы вас за день прямой наводочкой, знаешь, как разделают...
- Там, говорят, склон, не видно будто.
- Говорят, говорят... А "мессеры" зачем?
- А противотанковой артиллерии много у них? - настораживается бородатый.
- На вас хватит.
В коридоре что-то с грохотом летит. Кто-то ругается. Потом вваливается сержант, нагруженный фляжками.
- Какой дурак у вас там лопаты раскидал. Чуть все фляжки не пококал.
Он кладет фляжки на койку. Поворачивается, сияющий, веселый.
- Что мне за новость будет?
- Какую новость?
- Мировую. Скажите, что будет,- расскажу.
- Сто грамм лишних,- морщится Чумак, пробуя спирт на язык.- Силен, черт...
- Мало.
- Тогда держи при себе. Все равно после первой стопки разболтаешь. Давай кружки, инженер.
Я подаю кружки. Их всего две. Придется по очереди. Чумак разливает. Льет воду из чайника.
- Ну - что за новость? - спрашивает лейтенант со шрамами.
- Сказал, что мировая. В шестнадцатой машине передачу только что слушал.
- Гитлер сдох, что ли?
- Почище...
- Война кончилась?
- Наоборот. Началась только...- и, выдержав паузу: - Наши Калач заняли. Потом эту, как ее. Кривую... Кривую...
- Кривую Музгу?
- Музгу... Музгу. И еще что-то на Г...
- Неужто Абганерово?
- Вот, вот... Абганерово...
- А ты не врешь?
- Зачем вру? Тринадцать тысяч пленных... Четырнадцать тысяч убитых!
- Елки-палки!..
- Когда же это?
- Да вот за эти три дня. Калач, Абганерово и еще что-то. Целая куча названий.
- Ну, все. Фашистам капут!
Чумак так ударяет меня ладонью промеж лопаток, что я чуть не проглатываю язык.
- За капут, хлопцы!
И мы пьем все сразу из кружек и фляжек, запивая водой прямо из носика чайника.
- Вот дела! Вино хлещут...
В дверях Лисагор. Даже рот раскрыл от удивления.
- Я там вагоны рву, а они водку дуют. Я протягиваю ему кружку. Он залпом выпивает.
Закрывает глаза. Крякает. Ощупью берет корку хлеба.
Нюхает.
- Разлагаетесь здесь, а в пять наступление. Знаете? Батальонам уже завтрак повезли.
- Врешь...
- Посмотрите, что на берегу делается. Танкисты срываются, не дожевав колбасы.
- Ширяев ругается, что с проходами задерживаем.
- Какой Ширяев?
- Как - какой? Начальник штаба. Старший лейтенант.
- Господи... Откуда ж он взялся?
- Всю войну так прозеваете...- смеется Лисагор.- Из медсанбата прибежал. Разоряется уже там на берегу.
Я натягиваю сапоги. Ищу пистолет. Смотрю на часы. Без четверти три.
- Проходы сделал?
- Сделал.
- На всю ширину?
- На всю. Как миленькие проедете.
Танкисты уже заводят моторы, суетятся. Весь берег белый. Опять снег пошел. Откуда-то слева доносится голос Ширяева. Кричит на кого-то:
- Чтоб через пять минут пришел и доложил... Понятно? Раз-два...
Пробегает Чумак, застегивая на ходу бушлат.
- Дает дрозда новый начальник штаба. Держись только, инженер...
Ширяев стоит у входа в штабную землянку. Рука забинтована, в косынке. Белеет бинт из-под ушанки. Увидев меня, машет здоровой рукой.
- Галопом на передовую, Юрка! Танкистам помогать... Никто не знает, где там проходы ваши...
- Как рука? - спрашиваю.
- Потом, потом... Топай... Два часа осталось.
- Есть, товарищ старший лейтенант. Разрешите идти?
- Топай... А Лисагора ко мне...
Я козыряю, поворачиваюсь через левое плечо, прищелкивая каблуком, руку от козырька отрываю с первым шагом.
- Отставить! Два часа строевой...
Холодный крепкий снежок влепляется мне прямо в затылок. Рассыпается, забирается за шиворот.
Я вскакиваю на переднюю машину. Валега уже там, прицепляет фляжку к поясу.
Один за другим вытягиваются танки вдоль берега. Минуют шлагбаум, взорванные платформы. Выезжают на брусчатку. Сейчас немцы огонь откроют - танки неистово громыхают.
Медленно кружась в воздухе, падают снежинки.
Громадной тяжелой глыбой белеет впереди Мамаев курган.
До наступления осталось час сорок минут.
27
Атака назначена на пять. Без двадцати пять прибегает запыхавшийся Гаркуша.
- Товарищ лейтенант...
- Ну, чего еще?
Он тяжело дышит, вытирает взмокший лоб ладонью.
- Разведчики вернулись.
- Ну?
- На мины напоролись.
- Какие мины?
- Немецкие. Как раз против левого прохода. Метров за пятьдесят. Какие-то незнакомые.
- Тьфу ты, черт! Чего же они вчера смотрели?
- Говорят, не было вчера.
- Не было?.. Где этот... Бухвостов?
- В петеэровской землянке сидит.
- Ширяев, позвони в штаб, чтоб сигнал задержали. Я сейчас.
Бухвостов, рябой, щупленький командир разведвзвода саперного батальона, разводит руками:
- Сегодня ночью, очевидно, поставили. Ей-богу, сегодня ночью. Вчера собственными руками все обшарил - ничего не было. Ей-богу...
- Ей-богу, ей-богу! Чего раньше не доложил? Всегда в последнюю минуту. Много их там?
- Да штук десять будет. И какие-то незнакомые, первый раз вижу. Вроде наших помзов, но не совсем. Взрыватель где-то сбоку.
- Гаркуша, тащи маскхалаты. А ты... поведешь.
На наше счастье, луны нет. Ползем через танковый проход, отмеченный колышками. Рябой сержант, Гаркуша, я. Мелькают перед носом подбитые подковами гаркушинские каблуки. Проползаем за линию . немецких траншей. Сержант останавливается. Молча указывает рукавицей на что-то чернеющее в снегу. Помза! Самая обыкновенная помза - насеченная болванка, взрыватель и шнурок. А сбоку добавочный колышек, чтобы крепче стояла. А он его за взрыватель принял. Шляпа, а не разведчик.
Гаркуша, лежа на животе, ловко один за другим выкручивает взрыватели. У меня замерзли руки, и я с трудом отвинчиваю только два. Сержант сопит.
"Пш-ш-ш-ш..." Ракета...
Замираем. Моментально пересыхает во рту. Сердце начинает биться как бешеное. Увидят, сволочи.