Из норы вылезает боец с ведром. Высыпает землю.
- Что-то мягче грунт стал. Пошло дело...- И опять уползает под землю.
Через час приходит Чумак с четырьмя разведчиками. Точно на парад собрались - подтянуты, бляхи поясов сверкают, тельняшки выстираны.
- Будем ордена зарабатывать, а, инженер? - улыбается Чумак, разваливаясь у печки.
- Давай, дело хорошее.
- Первым пустишь меня?
- Полезай, коли охота есть...
- Пехоты сколько будет?
- Шесть.
- Тоже по ходу?
- Нет, вторым эшелоном - из недорытой траншеи.
- Закурим по этому случаю.
Закуриваем.
- Что на берегу слышно? - спрашиваю.
- Ничего. Пусто - хоть шаром покати. Одна Рита почтальонша.
- Газету не догадался принести?
- Ничего интересного. Фрицы там, западнее, пачками сдаются, а здесь вот сидят, сволочи.
- А в Африке?
- Ни хрена. Французы где-то, не помню уже где, флот свой подорвали. Линкоры, крейсера...
- Зачем?
- Откуда я знаю. Взорвали, и все. Немцы, что ли, захватить хотели...
Вваливается Лисагор. Отряхивает снег.
- Принимай, инженер.
- Кончил?
- Кончил.
- Отправляй тогда людей. Тугиева только оставь. И мин противопехотных с полдесятка. Дивизионному саперу скажи, чтоб завтра приходил водку пить, если живы останемся. Шнур проложил?
- Гаркуша тянет.
- Ладно. Когда кончит, скажешь.
Лисагор уходит. Вскоре приходит Ширяев, за ним Фарбер и Синицын. Опять закуриваем, поглядываем на часы. Остается полчаса. Двадцать минут... Пятнадцать...
Без десяти выходим. Опять снег пошел - густой, за десять шагов ничего не видно. Батальонные бойцы в белых маскхалатах топчутся около туннеля - толстые, неуклюжие, точно медведи. Подходит Лисагор:
- Можно поджигать?
Я поворачиваюсь к Чумаку.
- Твои готовы?
- Готовы.
- Твои, Синицын?
- Готовы.
- Фарбер?
- Готовы.
Все отвечают почему-то шепотом. Я докладываю Ширяеву.
- Начинай,- тоже шепотом говорит он.
Лисагор, поскрипывая валенками, подходит к туннелю, садится на корточки. Долго что-то возится. Зажигает. Чумак протягивает мне финку: "Возьми, пригодится" - и подходит к туннелю. Я за ним. Как долго тянутся эти пятнадцать секунд. Я успеваю снять рукавицы, засунуть их за пояс, вынуть пистолет, взвести, осмотреться по сторонам: все точно вкопанные - белые солдаты, черные в своих бушлатах разведчики...
Считаю - раз-два-три-четыре-пять...
Страшный взрыв сотрясает землю и воздух. На какую-то неуловимую долю секунды все озаряется ослепительным, режущим глаза светом. Плоское, с зажмуренными глазами лицо Лисагора... Сыплется земля сверху...
- Пошли!
Чумак скрывается в черной дыре. Я за ним. Быстро-быстро перебираю руками и ногами. Ход тесный. За шиворотом полно земли. Кто-то, вероятно Тугиев, сопит за моей спиной.
Лезем, лезем, лезем... Конца нет этому ходу .. Жарко и воняет толом... Стоп... Чумак стал. Разгребает землю... Пошел... Видно небо... Морозный воздух... Конец... Чумак выскакивает... Воронка как от 200-килограммовой бомбы... Справа вверху танк - покосившийся, белый на черном небе... Вот он, сукин сын, шагов пять-шесть всего.
Чумак бросает гранату... вторую... Бежит по ходу сообщения... Исчезает. Я проваливаюсь куда-то... Хватаюсь за холодное, липкое от мороза железо танка... Чей-то крик... Кто-то наваливается на меня, хватает за горло... Ударяю финкой-раз-два... Свалилось... Лезу дальше... Крик... Сип... Выстрелы... Что-то с силой ударяет меня по ноге... Ни черта не пойму...
- Юрка, ты?
- Я...
- Спички есть?
- Фонарик.
- Зажигай.
Никак не могу вытащить фонарик. Запутался в кармане. Сзади кто-то наседает.
- Это вы, товарищ лейтенант?
- Стой... не лезь.
Зажигаю фонарик. Лицо Чумака. Из носу у него течет кровь. Убитый немец с открытыми глазами. Пулемет. Все кругом забито отстрелянными гильзами.
- Здесь все... Полезли назад.- Чумак отпихивает меня и лезет назад. Поворачиваюсь и чувствую вдруг, что правая нога прилипла к земле... Что за черт... Неужели... Освещаю фонариком ногу. Ниже колена в сапоге крохотная дырка... Хочу поднять ногу... В глазах круги...
- Чумак!
Никого. Мертвый фриц, пулемет и гильзы. Это все. Ползу на локтях и левом колене к выходу... Опять круги... Снаружи стрельба, взрывы гранат... Стиснув зубы, ползу дальше. Еще один фриц. Блестят шипы на подошвах сапог. С трудом перелезаю через него. Он лежит ничком, поджав руки под живот. Еще теплый...
Вверху небо. Трассирующие очереди. Чувствую, что дальше ничего не выйдет. Вытягиваюсь. Жду.
Хлоп... Кто-то прыгает прямо на меня. Ч-черт!
- Кто это?
В ответ только ругаюсь.
- Товарищ инженер, вы?
- А кто же...
- Ранены? - Кто-то наклоняется надо мной.
- Вроде...
- Федька, давай скорей пулемет и прыгай... Кто-то еще прыгает в траншею. Это последнее, что я помню. Все кругом застилает что-то черное и тяжелое... Мне удобно и уютно. Никуда не хочется. Заснуть бы только... Крепко-крепко. 5
Все позади... Танк, Лисагор, Ширяев, землянка с шипящим самоваром...
Надо мной мутное, затянутое тучами небо. Где-то луна. Под низом мягко. Ушанка налезла на самые брови, и почему-то опущены уши. В рот лезет что-то шершавое вроде шинели. Прямо передо мной спина - широкая, в тулупе... Куда-то везут... Скрипят полозья. Приятно укачивает... Засыпаю... Просыпаюсь... Все та же спина... Чья же это спина? Мне лень спрашивать, и я опять засыпаю...
Потом кто-то осторожно берет меня под мышки и под зад, и вместо широкой спины - крупы двух лошадей, помахивают хвостами. Чьи-то незнакомые лица.
- Поосторожней там, хлопцы... Видите, нога переломана...
Как будто голос Гаркуши - грудной, низкий. Несут куда-то. Палатка - большая, светлая, на боковых стенах длинные черные тени.
- Передовая карточка есть? - спрашивает кто-то.
- Есть, есть...- опять голос Гаркуши.
Но я его не вижу - только голос слышу. Что он здесь делает?
- Кладите сюда.
Опять подымают. Я оказываюсь на столе, совсем голый. Знобит. Под спиной холодная, противная клеенка.
Теперь я вижу уже Гаркушу. Черноусый, в расстегнутом тулупе, в сдвинутой на затылок ушанке, он улыбается во весь рот.
- Ты чего здесь? - спрашиваю я, и голос мой как будто доносится из другой комнаты.
- Вас привез, товарищ лейтенант...- И все улыбается.- В дом отдыха привез.
- Медсанбат, что ли?
- Так точно. Медсанбат.
- Танк взяли или нет? - пытаюсь припомнить я последние события.
- Как же. При мне майор Бородин комдиву звонил.
- А мне что - ногу перебило?
Я приподымаю голову. Правая нога ниже колена распухла и замазана кровью. Раны на таком расстоянии не видно.
Маленькая, с туго закренными вокруг головы черными косами девушка,- должно быть, докторша,- наклонилась надо мной. Натирает живот чем-то холодным. Пахнет эфиром. Почему живот? Ага, от столбняка - с этого всегда начинают. В ее руках шприц - большой и блестящий. Я вижу, как медленно тает в нем мутная, неприятная жидкость. Ее вгоняют мне в живот, но это совсем не больно.
Докторша щупает ногу - зачем-то тянет ее. Фу-ты черт... Вырвать, что ли, хочет?
- Осторожней, черт вас возьми!
- Новокаин,- не подымая головы, говорит кому-то докторша и быстро-быстро маленькой ваткой смывает кровь с ноги.
- Запишите, Шура: средняя треть правой голени. Перелом. Огнестрельная, сквозная. Раны чистые. Потеря крови незначительная. Первичная обработка...- Круто поворачивается ко мне: - Санрота?
- Санрота,- вставляет Гаркуша - он все тут же, не уходит.
- Пишите - санрота.
Она опять берет в руки шприц и четыре или пять раз подряд втыкает его в ногу ниже колена, деликатно оттягивая кожу. После этого я уже ничего не чувствую в ноге - даже когда маленьким, сверкающим ланцетом аккуратные пулевые дырочки превращаются в длинные, кровоточащие разрезы.
- Противостолбнячная сыворотка введена. Рассечение входного и выходного. Риванол. Иммобилизация - шиной Крамера.
Все это она говорит быстро и отрывисто, как заученный урок, и на меня - не на ногу, а на меня - обращает внимание, только когда прямая, как палка, нога обмотана бинтами от пятки до таза.
- В госпитале гипс наложат. Страшного ничего. Месяца полтора-два отдохнете, а там опять...- И на лице ее - только сейчас я замечаю, какое оно утомленное,- появляется улыбка.- Следующий...
Меня снимают со стола.
В палатке - другой уже, поменьше - Гаркуша взбивает солому, раскладывает одеяла - оказывается, он их штук пять с собой привез.
- Спасибо, Гаркуша. Иди. Мне хорошо.
- Там под подушкой я фляжку положил. Чтоб не скучали.
- Спасибо, Гаркуша. Не беспокойся.
- Это командир взвода Лисагор передали. Чтоб нас вспоминал, сказал.
- Спасибо. Поблагодари его. Не забудь.
- Обязательно.- И потоптавшись еще вокруг меня: - Не холодно?
- Нисколько. Все хорошо. Иди, иди. Он просовывает свою шершавую руку мне под одеяло и пожимает пальцы.
- А жар у вас все-таки есть.- И немного еще помявшись: - Ну, поправляйтесь... А кончится, еще привезем. Чтоб не скучно было.
И, весело подмигнув мне, уходит
6
Госпиталь, в который я попадаю после медсанбата,- незавидный госпиталь. Маленький, тесный, бывшая школа. Лежат в коридорах прямо на соломе. Одеял не хватает, простынь тоже, халатов и тапочек нет. Мы долго лежим в приемной, ждем, когда натопят баню. Ругаемся на чем свет стоит. В машине намерзлись, повязки сбились - сто километров по ухабистой дороге, держась за борта, стиснув зубы - удовольствие ниже среднего.
Потом баня. В ней холодно, санитарок, чтоб обмыть нас, не хватает, в перевязочную очередь. Ходячие захватили лучшее белье, а мы, лежачие, лежим в рваных рубахах, засунув истории болезни под повязки. Опять ругаемся и ждем своей очереди на стол. Сквозь поминутно хлопающую дверь видно, как суетятся врачи в соседней комнате.
Раненых много, большинство из 64-й и 57-й армий, с той стороны кольца, с юга, с севера.
- Пять суток везли... Всю душу вытрясли...- ворчит кто-то в углу.
- Шоферов бы всех этих на передовую. Разжирели... Торопятся куда-то...- Это откуда-то уже из другого угла.
- И без курева все время... Там, говорят, получите. Дождешься...
- Повязка вся промокла к чертовой матери...
- Сестра, а, сестра... Двое суток не оправлялся.. Дала бы утку...