- Куда?
- А кто его знает теперь куда... Карта есть? У меня ни черта не осталось. Ни карты, ни планшетки, ни связного. Пришлось Лазаренко с собой взять.
- А Афонька что, убит?
- Ранен... Может, и умер уже... В живот попало... Направил в медсанбат, а тот тоже вдребезги...
- И медсанбат?
- И медсанбат. И рота связи дивизионная, и тылы все... Дай еще воды...
Он делает еще несколько глотков, полощет рот. Сейчас я только замечаю, как сильно он похудел за эти два дня. Щеки провалились. Цыганские глаза блестят, волосы спиральками прилипли ко лбу.
- Короче говоря, в полку сейчас человек сто, не больше. Вернее, когда я уезжал, было сто. Это вместе со всеми - с кладовщиками и поварами. Саперы твои пока целы. Один, кажется, только ранен... У тебя горит?
Он прикуривает, придерживая пальцами мою цигарку. Глубоко затягивается. Выпускает дым толстой, сильной струей.
- В общем, Максимов сказал - разыскать вас и на соединение с ним идти.
Ширяев вытаскивает карту.
- На соединение с ним? В каком месте?
- Со штадивом связь потеряли.- Игорь скребет затылок мундштуком.- Максимов сам принял решение. По-видимому, штадив от нас отрезан. Последнее место его было километров двадцать от Ново-Беленькой. Но до Ново-Беленькой мы так и не дошли.
- А где сейчас немцы?
- Немцы? Яичницу жрут километрах в десяти - двенадцати отсюда. И шнапсом запивают...
- Много их?
- Хватит! Машин сорок насчитали. Все пятитонки, трехосные. Считай по шестнадцать человек - уже шестьсот пятьдесят.
- И куда движутся?
- Мне не докладывали. Оттуда две дороги. Одна сюда, другая - вроде грейдера - на юг...
- Максимов куда приказал?
- Максимов? - Игорь тычет пальцем в карту.- На Кантемировку. Вернее, до села Хуторки. Если там не застанем, тогда строго на юг, на Старобельск.
Мы подымаем бойцов.
С большой дороги сворачиваем. Идем проселком. Кругом, насколько хватает глаз, высокие, сгибающиеся под тяжестью зерен хлеба. Бойцы срывают колосья, растирают ладонями и жуют спелые, золотистые зерна. Высоко в небе поют жаворонки. Идем в одних майках - в гимнастерках жарко.
Оказывается, все произошло совершенно неожиданно. Пришли в какое-то село, расположились. Игорь был с третьим батальоном. Второй где-то впереди, километрах в пяти. Стали готовить обед. Проходящие через село раненые бойцы говорили, что немец далеко - километрах в сорока, сдержали как будто.
И вдруг оттуда, из села, где второй батальон расположился,- танки. Штук десять - двенадцать. Никто ничего не понял. Поднялась стрельба, суматоха. Откуда-то появились немецкие автоматчики. Во время перестрелки убило майора и комиссара. Три танка подбили. Автоматчиков из села выгнали. Заняли круговую оборону. Тут-то Максимов и послал Игоря за нами. Как раз когда он выезжал из села, немцы перешли в атаку - десятка два танков и мотопехота, машин с полсотни. По пути Игоря обстреляли, ранили лошадь. Откуда у него царапина на щеке, он и сам не знает, он ничего не чувствовал.
Пересекаем противотанковый ров. Громадными зигзагами тянется он по полю, теряясь где-то за горизонтом. Земля еще свежая,- видно, недавно работали. Траншеи чистенькие, аккуратные, растрассированные по всем правилам, старательно замаскированные травой. Трава зеленая, не успела еще высохнуть.
Все это остается позади - громадное, ненужное, никем не использованное.
Так идем целый день. Иногда присаживаемся где-нибудь в тени под дубом. Потом опять подымаемся, шагаем по сухой, серой дороге. Воздух дрожит от жары. Одолевает пыль. Проведешь рукой по лбу - рука черная. Тело все чешется от пота. Гимнастерки у бойцов мокрые насквозь, портянки тоже. Даже курить не хочется. Неистово звенят кузнечики.
В каком-то селе бабы говорят, что час тому назад проехали немцы. Машин двадцать. А вечером мотоциклистов видимо-невидимо. И все туда, за лес.
Положение осложняется. С повозками приходится расстаться. Снимаем пулеметы, патроны раздаем бойцам на руки. Часть продуктов тоже оставляем, ничего не поделаешь.
Ночью идет дождь, мелкий, противный.
6
На рассвете наталкиваемся на полуразрушенные сараи - каменные, без крыш, только стропила торчат. По-видимому, здесь когда-то была птицеферма: кругом полно куриного помета. День начинается пасмурный, сырой. Мы озябли, в сапогах хлюпает, губы синие. Но костров разжигать нельзя, сараи просматриваются издалека.
Я не успеваю заснуть под натянутой Валегой плащ-палаткой, как кто-то носком сапога толкает меня в ноги.
- Занимай оборону, инженер... Фрицы.
Из-под палатки видны только сапоги Ширяева, собранные в гармошку, рыжие от грязи. Моросит дождь. Сквозь стропила видно серое, скучное небо.
- Какие фрицы?
- Посмотри - увидишь.
Ширяев протягивает бинокль. Цепочка каких-то людей движется параллельно нашим сараям километрах в полутора от нас. Их немного - человек двадцать. Без пулеметов,- должно быть, разведка.
Ширяев кутается в плащ-палатку.
- И чего их сюда несет? Дороги им мало, что ли? Вот увидишь, сюда попрут, к сараям...
Подходит Игорь.
- Будем жесткую оборону занимать? А? Комбат?
Он тоже, по-видимому, спал,- одна щека красная и вся в полосках. Ширяев не поворачивает головы, смотрит в бинокль.
- Уже... Подумали, пока вы изволили дрыхнуть. Люди расположены, пулеметы расставлены. Так и есть... Остановились.
Беру бинокль. Смотрю. Немцы о чем-то совещаются, стекла бинокля мокры от дождя, видно плохо. Приходится все время протирать. Поворачивают в нашу сторону. Один за другим спускаются в балочку. Возможно, решили идти по балке. Некоторое время никого не видно, потом фигуры появляются. Уже ближе. Вылезают из оврага и идут прямо по полю.
- Огня не открывать, пока не скажу,- вполголоса говорит Ширяев.-Два пулемета я в соседнем сарае поставил, оттуда тоже хорошо...
Бойцы лежат вдоль стен сарая у окон и дверей. Кто-то без гимнастерки, в голубой майке и накинутой плащ-палатке взгромоздился на стропила.
Цепочка идет прямо на нас. Можно уже без бинокля разобрать отдельные фигуры. Автоматы у всех за плечами,- немцы ничего не ожидают. Впереди высокий, худой, в очках,- должно быть, командир. У него нет автомата и на левом боку пистолет; у немцев он всегда на левом боку. Слегка переваливается при ходьбе,- видно, устал. Рядом - маленький, с большим ранцем за спиной. Засунув руки за лямки, он курит коротенькую трубку и в такт походке кивает головой, точно клюет. Двое отстали. Наклонившись, что-то рассматривают.
Игорь толкает меня в бок.
- Смотри... видишь?
В том месте, где появилась первая партия немцев, опять что-то движется. Пока трудно разобрать что - мешает дождь.
И вдруг над самым ухом:
- Огонь!
Передний, в очках, тяжело опускается на землю. Его спутник тоже. И еще несколько человек. Остальные бегут, падают, спотыкаются, опять поднимаются, сталкиваются друг с другом.
- Прекратить!
Ширяев опускает автомат; щелкают затворы. Один немец пытается переползти. Его укладывают. Он так и застывает на четвереньках, потом медленно валится на бок. Больше ничего не видно и не слышно. Так длится несколько минут.
Ширяев поправляет сползшую на затылок пилотку.
- Дай закурить.
Игорь ищет в кармане табак.
- Сейчас опять полезут.
Он вытягивает рыжую круглую коробку с табаком. Немцы в таких носят масло и повидло.
- Ничего, перекурить успеем. С цигаркой все-таки веселее.- Ширяев скручивает толстенную, как палец, цигарку.- Интересуюсь, есть ли у них минометы? Если есть, тогда...
Разорвавшаяся в двух шагах от сарая мина не дает ему окончить фразу. Вторая разрывается где-то за стеной, третья прямо в сарае.
Обстрел длится минут пять. Ширяев сидит на корточках, прислонившись спиной к стенке. Игоря мне не видно. Мины летят сериями по пять-шесть штук. Потом перерыв в несколько секунд, и снова пять-шесть штук. Рядом кто-то стонет, высоким, почти женским голосом. Потом вдруг сразу тишина.
Я приподнимаюсь на руках и выглядываю в окно. Немцы бегут по полю прямо на нас.
- Слушай мою команду!..
Ширяев вскакивает и одним прыжком оказывается у пулемета.
Три короткие очереди. Потом одна подлиннее.
Немцы исчезают в овраге. Мы выводим бойцов из сараев, они окапываются по ту сторону задней стенки. В сараях оставляем только два пулемета,- этого пока достаточно. У нас уже четверо раненых и шестеро убитых.
Опять начинается обстрел. Под прикрытием минометов немцы вылезают из оврага. Они успевают пробежать метров двадцать, не больше. Местность совершенно ровная, укрыться им негде. Поодиночке убегают в овраг. Большинство так и остается на месте. На глинистой, поросшей бурьяном земле одиноко зеленеют бугорки тел.
После третьего раза немцы прекращают атаки. Ширяев вытирает рукавом мокрый от дождя и пота лоб.
- Сейчас окружать начнут... Я их уже знаю.
В окно влезает Саврасов. Он страшно бледен. Мне даже кажется, что у него трясутся колени.
- В том сарае почти всех перебило...- Он с трудом переводит дыхание.- Осколком повредило пулемет... По-моему...- Он растерянно переводит глаза с комбата на меня и опять на комбата.
- Что - "по-моему"? - резко спрашивает Ширяев.
- Надо что-то... этого самого... решать...
- Решать! Решать! И без тебя знаю, что решать... Сколько человек вышло из строя?
- Я еще... не... не считал.
- Не считал...
Ширяев встает, подходит к задней стене сарая. Сквозь разрушенное окно видно ровное, однообразное поле без единого кустика.
- Ну что ж? Двигаться будем, а? Здесь не даст житья...
Поворачивается. Он несколько бледнее обычного.
- Который час? У меня часы стали. Игорь смотрит на часы.
- Двадцать минут двенадцатого.
- Давайте тогда...- Ширяев жует губами.- Только пулеметом одним придется пожертвовать. Прикрывать нас надо.
Оказывается, из пулеметчиков один Филатов остался. Кругликов убит, Севастьянов ранен. Ширяев обводит глазами сарай.
- А Седых. Где Седых?
- Вон на стропилах сидит.
- Давай сюда!
Парень в майке, ловко повиснув на руках, легко спрыгивает на землю.
- Пулемет знаешь?