В романе часто используется слово «странный». В. Н. Топоров подсчитал, что оно употребляется около 150 раз, и отметил в своей статье, что «введением этого слова создается атмосфера неожиданности, обманутого ожидания, неопределенности в отношении развития элементов романной структуры на следующем шагу»1. По его же исследованию, еще наиболее часто встречающимся словом является «вдруг». На страницах «Преступления и наказания» оно употребляется около 560 раз. Также Топоров заметил, что «при этом максимальная частота употребления приходится на сюжетные шаги, совпадающие с переходами, и на описание смены душевных состояний. В русской литературе нет примера текстов (исключая другие тексты Достоевского), которые, хотя бы отдаленно, приближались к «Преступлению и наказанию» по насыщенности их этим словом. В «Преступлении и наказании» неоднократно встречаются отрывки (прежде всего отмеченные содержательно) длиной в несколько страниц, где «вдруг» выступает с обязательностью некоего классификатора ситуации, что можно сравнить с принудительным употреблением некоторых грамматических элементов (типа артикля). Характерно также и то, что одиночное употребление «вдруг» — явление довольно редкое; «вдруг» организует не отдельные фразы, а целые совокупности их, образующие содержательные единства»1.
А. А. Жук обращает пристальное внимание на понятие «фантастичность», которое, по её словам, глубоко вплетено во всю ткань романа с начала и до конца. Критик отметил, что «это очень важная для Достоевского категория, имеющая и психологический, и идейный смысл» 2.
_____________________
1Топоров В.Н. Проблемы поэтики и истории литературы. ─С., 1973, с. 91-110.
2Жук А.А. Русская проза второй половины 19 века. ─ М., 1981, с. 129.
Эпитетом «фантастический» награждены многие герои «Преступления и наказания», он применяется к характеристике поступков, явлений, бывает употреблен и в одобрительном, и в порицающем смысле.
Чаще всего это понятие, конечно, связывается с главным героем. Идея Раскольникова, как сказано от автора, «дикий и фантастический вопрос»; «нелепой и фантастичной» назовет статью героя Порфирий, а дело его для «пристава следственных дел» — «фантастическое, мрачное, дело современное», «фантастическим» финалом которого могло бы быть самоубийство Раскольникова. Свидригайлову последний понравился «фантастичностью» своего «положения», и «дело» его он тоже назовет «фантастическим». Раскольников «фантастичен» даже на взгляд своей матери. «Фантастическим душегубцем» отрекомендует Лужин также и Свидригайлова, который сам пользуется этим понятием очень охотно.
Постепенно, наконец, из всех этих беглых, но многозначительных указаний «фантастичность» начнет вырисовываться как некоторая национальная черта. По наблюдению Порфирия, Миколка «сердце имеет; фантаст». Он же, уже обобщая, скажет: «Что, не допускаете, что ли, чтоб из такого народа выходили люди фантастические?». И Свидригайлов, уже готовый к своему «вояжу» в никуда, подытожит, видимо, наблюдения целой жизни: «Русские люди вообще широкие люди <...> широкие, как их земля, и чрезвычайно склонны к фантастическому, к беспорядочному»1.
А.А. Жук заметила интересную подробность в истории замысла Раскольникова: «очень долго он не будет назван точным словом. Рассуждая сам с собой о предстоящем ему «деле», герой употребляет либо фигуру умолчания («И тогда, стало быть, так же будет солнце светить»), либо всевозможные иносказания: «дело» («то дело», «это дело»), «мечта» («проклятая мечта»), «предприятие», «фантастический вопрос», «вчерашняя
мысль», дума «о царе Горохе» и т. д.. И только в главе пятой (ч. I) впервые будет прямо обозначено, что он задумал, прозвучат точные, жесткие слова: «...да неужели ж, неужели ж я в самом деле возьму топор, стану бить по голове, размозжу ей череп... буду скользить в липкой, теплой крови, взламывать замок, красть и дрожать» 1.
Отметим еще одну оригинальную форму психологического изображения, которая получила широкое распространение у Достоевского. Как уже отмечалось, психологическая атмосфера в повествовании настолько сгущенна и напряженна, а внимание читателя к внутреннему миру героев настолько прочно, что это дает возможность писателю применять прием полного или частичного умолчания о душевном состоянии героя, — как, например, в следующем случае: «С минуту они смотрели друг на друга молча. Разумихин всю жизнь помнил эту минуту. Горевший и пристальный взгляд Раскольникова как будто усиливался с каждым мгновением, проницал в его душу, в сознание. Вдруг Разумихин вздрогнул. Что-то странное как будто прошло между ними.. Какая-то идея проскользнула, как будто намек; что-то ужасное, безобразное и вдруг понятное с обеих сторон... Разумихин побледнел как мертвец». Здесь даны лишь самые общие и неопределенные указания на содержание психологических процессов: несколько обычных для
____________________
1Жук А.А. Русская проза второй половины 19 века. ─ М., 1981, с. 129.
Достоевского в таких случаях неопределенных местоимений сконцентрированы в трех строчках. А между тем, несмотря на абстрактность и неопределенность психологических обозначений, эта сцена — одна из выразительнейших в романе. Достоевский не договаривает, умалчивает о самом главном — что «прошло между ними»:то, что внезапно Разумихин понял, что Раскольников убийца, и Раскольников понял, что Разумихин это понял. Понять-то Разумихин понял, но не хочет он понимать этого, сознательно или подсознательно уходит от ясного понимания. Ну, а чтоб в это мгновение чувствовал Раскольников, — можно, очевидно, только догадываться. Прием умолчания применяется Достоевским именно в такие моменты, когда выявляются самые глубокие пласты психики и внутреннее состояние становится настолько противоречивым, сложным и смутным, что не поддается иным формам изображения. Умолчание намекает на неисчерпаемую душевную глубину, тем самым еще более усиливая психологическое напряжение.
3. Портрет персонажей
Еще одной своеобразной формой психологического изображения стало у Достоевского использование портретных деталей, причем и здесь, как всегда, он весьма оригинален. Если, по известному выражению, « глаза- это зеркало души», то у Достоевского таким зеркалом гораздо чаще становятся губы – их мимическое движение – улыбка, усмешка, причем каждый раз иная, соответствующая психологическому состоянию. В эпитетах, проясняющих внутренний смысл этой внешней детали, Достоевский просто неистощим: «подумал со странной улыбкой», «странно усмехаясь», «ядовито улыбнулся», «какое-то новое раздражительное нетерпение проглядывая в этой усмешке», «насмешливая улыбка искривила его губы», «холодно усмехнулся», «прибавил он с осторожною улыбкой», «скривив рот в улыбку», «задумчиво улыбнулся», «напряженно усмехнулся», «неловко усмехнулся», «с нахально вызывающей усмешкой», «горькая усмешка», «неопределенно улыбаясь», «скривя рот в двусмысленную улыбку», «язвительно улыбнулся», «язвительно и высокомерно улыбнулся», «слабо улыбнулась», «с жесткой усмешкой», «что то бессильное и недоконченное сказалось в его бледной улыбке», «с грустной улыбкой», «почти надменная улыбка выдавилась на губах его», «злобно усмехнулся», «улыбка его была
уже кроткая и грустная», «странная улыбка искривила его лицо, жалкая, печальная, слабая улыбка, улыбка отчаяния», «безобразная, потерянная улыбка выдавилась на его устах»...
Трудно сказать, чему удивляешься больше: тому ли, какое разнообразнейшее содержание может выражать всего лишь одна портретная черта, или же тому, насколько нерадостны все эти улыбки, насколько не соответствуют естественному, первичному смыслу этого мимического движения. Как заметил в своих работах Я.О. Зунделович, « преступление изуродовало Раскольникова и внутренне, и внешне. И пластически воплотил это великий художник в такой детали портрета, приуроченной к моменту, когда Раскольников увидел Соню на дворе конторы: «Безобразная, потерянная улыбка выдавилась на его устах». Эта «безобразная, потерянная улыбка», кажется тем выразительней, если вспомнить портрет Раскольникова в начале романа, где он был замечательно хорош собою»1.
Помимо улыбки, по мнению С. В. Белова, глаза играют особую роль в портрете героев «Преступления и наказания». Критик отметил, что в романе у Дуни «глаза почти черные, сверкающие, гордые и в то же время иногда, минутами, необыкновенно добрые», у Раскольникова «прекрасные темные глаза», у Сони «замечательные голубые глаза» (и в этой красоте глаз залог их будущего соединения и воскресения). В своей статье Белов написал, что «Получается своеобразный «ритм глаз» в стиле Достоевского, ибо глаза — непременный атрибут духовного облика героев «Преступления и наказания» и по глазам можно узнать их идею, раскрыть их тайну»2.