Судья Дрисколл мог позволить себе даже свободомыслие, по-прежнему сохраняя свое положение: он был важной персоной в городе и потому не боялся идти своим путем и "меть собственные вкусы. Что касается второго члена Общества свободомыслящих, то ему дозволялось свободомыслие по той причине, что он был нуль в глазах граждан Пристани Доусона и никто не придавал никакого значения ни его мыслям, ни его поступкам. Вообще-то к Дэвиду Вильсону в городе относились довольно хорошо, даже любили, хотя ни во что его не ставили.
Вдова Купер, которую весь город фамильярно называл тетя Пэтси, жила в уютном красивом домике со своей дочерью Ровеной - весьма хорошенькой романтичной девицей девятнадцати лет, в остальном, впрочем, ничем не примечательной. У Ровены было два младших брата, тоже без особых талантов.
У вдовы имелась большая лишняя комната, которую она сдавала с пансионом, если находился подходящий квартирант. Но, к ее сожалению, комната пустовала уже целый год. Доходов миссис Купер хватало только на самое необходимое, а на деньги от сдачи комнаты можно было позволить себе кое-какие скромные удовольствия.
И вдруг однажды, в знойный июньский день, вдове Купер с неба свалилось счастье. Ее терпение было вознаграждено: объявление о комнате, данное в газете год тому назад, принесло долгожданный отклик. И главное, человек, выразивший желание поселиться у нее, был не какая-нибудь деревенщина - нет! Письмо пришло издалека, из таинственного, незнакомого мира, лежащего к северу от Пристани Доусона, - из Сент-Луиса. Вдова сидела на веранде, погруженная в радостные мечты, уставившись невидящим взором на сверкающую гладь величавой Миссисипи. Такое счастье ей и не снилось: ей предлагают не одного жильца, а двух!
Она прочла письмо своим детям, и Ровена, как на крыльях, помчалась отдавать распоряжения рабыне - служанке Нэнси - насчет уборки и проветривания комнаты. Сыновья же поспешили в город разгласить радостную весть, ибо она представляла всеобщий интерес и каждый был бы удивлен и обижен, если бы его не поставили в известность. Но вот Ровена, вся пунцовая от радостного возбуждения, вернулась и попросила мать еще разок прочесть письмо. Оно гласило следующее:
"Милостивая государыня! Я и мой брат прочли случайно Ваше объявление и решили обратиться к Вам с просьбой сдать нам Вашу комнату. Нам по 24 года, мы близнецы, родом мы из Италии, но длительное время проживали в разных странах Европы, а последние несколько лет живем в Соединенных Штатах. Нас зовут Луиджи и Анджело Капелло. Уважаемая сударыня. Вы выразили желание иметь одного квартиранта, но мы не доставим Вам никаких хлопот, если Вы разрешите нам жить вдвоем и платить за двоих. Мы приедем в четверг".
- Итальянцы! Как романтично! Только подумайте, ма, ведь в наш город никогда не заезжал ни один итальянец! Всем захочется их повидать, все будут сгорать от любопытства, а они будут принадлежать только нам. Нам одним!
- Да, шум поднимется изрядный.
- Мало сказать шум! Весь город будет ходить на голове! Не шутка ведь - жили в Европе и всюду побывали! А к нам в город ни один путешественник никогда не заглядывал. Они ведь, пожалуй, и королей видели, - правда, ма?
- Трудно сказать, но шум и без этого будет.
- Еще бы! Луиджи, Анджело! Какие прекрасные имена, благородные, иностранные, не то что там Джонсы или Робинсоны! Они собираются приехать в четверг, а сегодня только вторник, - ах, как долго еще ждать! Вот к нам идет судья Дрисколл. Значит, он уже прослышал. Пойду открою дверь.
Судья, преисполненный любопытства, зашел их поздравить. Письмо прочли вслух и обсудили. Потом явился мировой судья Робинсон, тоже с поздравлениями; чтение и обсуждение письма повторилось. Затем один за другим стали приходить соседи, и поток посетителей обоего пола не прекращался весь день и в среду и в четверг. Письмо читали и перечитывали, пока оно не истрепалось до такой степени, что уже нельзя было разобрать ни слова; все восхищались его благородным и изысканным слогом, находя, что он свидетельствует о литературном опыте авторов, все были возбуждены, понимая великое значение этого события; что же касается Пэтси Купер и ее семейства, то они были на седьмом небе от счастья.
В те допотопные времена суда ходили как попало, когда мелела река. На этот раз пароход, который ожидался в четверг, до десяти часов вечера еще не прибыл, и публика зря проторчала на пристани целый день. Но они оставались бы там и дольше, если бы не сильнейший ливень, который разогнал всех по домам и помешал видеть прибытие прославленных иностранцев.
Пробило одиннадцать; во всем городе было темно; свет горел только в одном доме - у вдовы Купер. Дождь лил как из ведра, грохотал гром, но измученная волнением семья все еще не теряла надежды. Вдруг раздался стук в дверь, и все ринулись отворять. Вошли двое негров и внесли наверх, в комнату для гостей, два сундука. За ними следовали приезжие, и это оказались такие красавцы, такие элегантные благородные молодые люди, каких на Западе Америки никто и не видывал. Один был посветлее, другой потемнее, но в остальном они были похожи друг на друга, как две капли воды. ГЛАВА VI
В ЛУЧАХ СЛАВЫ
Давайте жить так, чтобы даже гробовщик пожалел
о нас, когда мы умрем!
Календарь Простофили Вильсона
Привычка есть привычка, ее не выбросишь за
окошко, а можно только вежливенько, со ступеньки на
ступеньку, свести с лестницы.
Календарь Простофили Вильсона
На следующее утро, во время завтрака, близнецы пленили хозяйскую семью своими очаровательными манерами и обходительностью. Натянутость и официальность исчезли, и между хозяевами и гостями сразу установились дружеские отношения. Тетя Пэтси чуть ли не с первой минуты стала называть их по именам. Ей не терпелось выведать всю их подноготную, и она даже не скрывала этого; к ее вящему удовольствию, они охотно начали рассказывать о себе. Оказалось, что в детстве им пришлось испытать горе и лишения. Старушке очень хотелось задать им один-два вопроса, и, улучив подходящую, как ей казалось, минуту, когда брат-блондин, давая передышку брату-брюнету, рассказывал историю их жизни, она спросила:
- Прошу прощения, мистер Анджело, может быть, неудобно вас спрашивать, но, скажите, как это случилось, что вы в детстве были такими несчастными и одинокими? Только, пожалуйста, не отвечайте, если вам не хочется про это вспоминать.
- Отчего же, сударыня? В этом никто не виноват, просто неблагоприятное стечение обстоятельств. Наши родители были люди со средствами у себя на родине, в Италии, а мы с братом - их единственными детьми. Мы происходим из старинного флорентийского рода... (При этих словах у Ровены бешено заколотилось сердце, ноздри раздулись и загорелся взор.) Во время войны наш отец оказался в стане побежденных, и ему пришлось бежать, спасая свою жизнь. Все его владения были конфискованы, личное имущество тоже отняли, и мы очутились в Германии: беженцы, без друзей, без денег, попросту говоря - нищие. Мне и брату тогда едва сравнялось десять лет, но мы уже были не плохо образованы для своего возраста, очень прилежно учились, любили книги, хорошо знали языки - немецкий, французский, испанский и английский. Кроме того, нас считали музыкантами-вундеркиндами, - пусть мне будет дозволено так выразиться, ибо это сущая правда.
Наш отец не перенес всех злоключений и через месяц умер, и мать вскоре последовала за ним. Так мы остались одни на свете. Родители могли бы жить безбедно, если бы согласились, чтобы мы выступали перед публикой, - у них было много очень выгодных предложений, но гордость не позволяла им этого; они говорили, что скорее готовы умереть с голоду. Но то, на что они не давали своего родительского благословения, нам все равно пришлось делать. В связи с болезнью родителей и их похоронами понадобилось занять много денег, нас схватили за долги и поместили в дешевый балаган в Берлине, чтобы мы отработали задолженность. Из этого рабства мы сумели вырваться только спустя два года. Все это время нас возили по Германии и ничего нам не платили, даже есть не давали. Подчас, чтобы не умереть с голоду, нам приходилось просить милостыню.
Вот и все, сударыня, остальное не представляет интереса. Когда Луиджи и я избавились от этого рабства, нам исполнилось по двенадцать лет и мы были уже до некоторой степени взрослыми. Эти два года кое-чему научили нас: мы научились заботиться о себе, знали, как избегать мошенников и жуликов, как бороться с ними и как выгодно вести свое дело без посторонней помощи. Много лет мы ездили по свету, выучились новым языкам, насмотрелись самых необыкновенных зрелищ и удивительных обычаев и приобрели широкое, разностороннее и довольно оригинальное образование. Это была интересная жизнь. Мы побывали и в Венеции, и в Лондоне, и в Париже, ездили в Россию, Индию, Китай, Японию...
В эту минуту Нэнси, служанка-рабыня, просунула голову в дверь и крикнула:
- Хозяйка, там в комнатах полно народу, все ждут не дождутся - хотят увидеть джентльменов! - Она кивнула в сторону близнецов и снова скрылась.
Для вдовы настал великий миг, и она собиралась насладиться им вовсю, показывая заморских близнецов соседям и знакомым - простодушным провинциалам, которые вряд ли видели когда-нибудь иностранца вообще, а уж знатного и благородного и подавно. Тем не менее ее чувства не шли ни в какое сравнение с чувствами Ровены. Девушка была как в чаду, от радости она ног под собой не чуяла: этот день обещал быть самым замечательным, самым романтическим в бесцветной истории глухой провинции. А ей выпало счастье оказаться в непосредственной близости от источника торжества и ощутить на себе и вокруг себя ослепительное сияние славы; другие местные девицы будут только глядеть да завидовать, но не смогут приобщиться к этой славе.
Вдова была готова, Ровена была готова и приезжие тоже.
Близнецы и вся семья Купер прошли через переднюю и направились в гостиную, откуда доносился глухой гул голосов. Войдя, близнецы остановились у входа, хозяйка заняла место подле Луиджи, а Ровена - подле Анджело, и местные жители гуськом двинулись представляться чужестранцам. Миссис Купер с сияющим лицом принимала парад, а затем передавала гостей Ровене.