Но на что же иное мог он рассчитывать? Просто ему не повезло: он при- ехал в Центральную Америку слишком здно - вот и все; приехал, когда эта прелестная девушка уже отдала свое сердце тому, кто пришел до него, - человеку, ничуть не хуже его самого, а может быть, как подсказывало ему чувство справедливос, даже и лучше. И это чувство справедливости требовало, чтобы он чено относился к Генри - своему кровному родствен- нику Генри Моргану, необузданному потомку необузданного предка, человеку в парусиновых штанах обвисшем сомбреро, неравнодушному к ушам незнако- мых молодых людей, питающемуся сухарями и черепашьими яйцами и готовому перекопать целых два острова - Быка и Тельца - в поисках клада старого пирата.
Энрико Солано и его сыновья, сидя на широкой веранде своего дома, строили планы спасения Генри, а Френсис рассеянно слушал их; в это время из комнат вышла служанка, прошептала что-то на ухо Леонсии и повела ее за угол дома, на другой конец веранды, где произошла сцена, которая не- мало насмешила бы и разъярила Френсиса, присутствуй он при ней.
Завернув за угол дома, Леонсия увидела Альвареса Торреса, разодетого в пышный средневековый костюм богатого плантатора, какие еще носят в Ла- тинской Америке; Торрес снял сомбреро и, держа его в руке, склонился пе- ред девушкой чуть не до мли, затем подвел ее к плетеному диванчику из индейского тростника и усадил. Леонсия грустно ответила на его при- ветствие, хотя в тоне ее прозвучало любопытство - точно она надеялась услышать от него какую-нибудь обнадеживающую весть.
- Суд закончился, Леонсия, - сказал Торр тихо и печально, словно говорил о покойнике. - Он приговорен. Завтра в десять утра - казнь. Все это очень грустно, чрезвычайно грустно, но... - Он пожал плечами. - Нет, я не стану говорить о нем ничего дурного. Он был достойный человек. Единственный его недостаток - характер. Слишком он был горяч, слишком вспыльчив. Это и погубило его, заставив погрешить против чести. Будь он в ту минуту спокойнее и хладнокровнее, никог бы он не всадил нож в Альфаро...
- Это не он убил моего дядю! - воскликнула Леонсия, поднимая голову и глядя на него.
- Все это веса печально, - мягко и грустно продолжал Торрес, избе- гая перечить ей. - Судья, народ, начальник полиции - все, к сожалению, в один голос утверждают, что он виновен. Весьма печально, конечно. Но не об этом я пришел с вами говорить. Я пришел предложить вам мои услуги. Располагайте мной, как вам угодно. Моя жизнь, моя честь - в вашем распо- ряжении. Прикавайте. Я ваш раб.
И Торрес вдруг грациозно опустился перед ней на одно колено; взяв ее левую руку, он, видимо, собирался продолжать свою цветистую речь, но в эту минуту взгляд его упал на кольцо с брильянтом, украшавшее безымянный палец Леонсии. Он нахмурился и опустил голову; затем, поспешно придав своему лицу обычное выражение, заговорил:
- Я знал вас, когда вы были еще совсем дитя, Леонсия, прелестная оча- ровательная крошка, и я уже тогда любил вас. Нет, выслушайте меня! Прошу вас. Я должен излить свое сердце. Выслушайте меня до конца. Я всегда лю- бил вас. Но когда вы вернулись из-за границы, из этого монастыря, где вы учились, - вернулись уже взроой, благородной и важной дамой, какой и подобает быть хозяйке дома лано, - о, тогда я был просто сражен вашей красотой. Я был терпелив. Я не говорил вам о своих чувствах. Но вы могли догадаться о них. И вы, конечно, догадывались. С тех самых пор я воспы- лал к вам страстью. Меня пожирало пламя, зажженное вашей красотой, вашей душой, которая еще прекраей вашей красоты.
Леонсия знала, что остановить поток его излияний невозможно, и потому терпеливо слушала, глядя на склоненную голову Торре и от нечего делать думая о том, почему у него волосы так некрасиво подстрижены и где он в последний раз стригся - в Нью-Йорке или в Сан-Антио.
- Знаете ли вы, чем вы были для меня с тех пор, как вернулись?
Она не отвечала и не пыталась отнять у него руку, хотя он так сильно сжимал еечто кольцо Генри Моргана впилось ей в пальцы, причиняя острую боль. О не слышала речей Торреса, все дальше и дальше уносясь в мыс- лях. И первая ее мысль была о том, что вовсе не такими выспренними тира- дами сказал ей Генри Морган о своей любви и завоевал ее взаимность. И почемэто испанцы всегда так высокопарно и многословно выражают свои чувва? Генри вел себя совсем иначе. Он вообще почти ни слова не сказал ей. Он действовал. Поддавшись ее обаянию, чувствуя, что и она неравно- дна к нему, он без всякого предупреждения - так он был уверен, что не удивит и не испугает свою любимую, - обнял ее и прижался губами к ее гу-ам. И она не испугалась и не осталась равнодушной. Только после этого первого поцелуя, продолжая держать ее в объятиях. Генри заговорил о св ей любви.
А о чем совещаются сейчас там, на другом конце террасы, ее родные и Френсис Морган, что они придумали? Мысли ее текли дальше -на была глу- ха к мольбам своего поклонника. Френсис! Ах!.. Она даже вздохнула: поче- му, несмотря на любовь к Генри, этот чужой гринго так волнует ее сердце? Неужели она такая уж безнравственная? Кто же из них ей более мил? Этот? Или тот? Или вообще любой мужчина может ее увлечь? Нет! т! Она не лег- комысленна и не вероломна. И все же?.. Может быть, это потому, что Френ- сис и Генри так похожи друг наруга и ее бедное глупое любящее сердечко не в состоянии их различить? Прежде ей казалось, что она готова последо- вать за Генри на край света, делить с ним радости и горе; однако сейчас ей казалось, что она готова последовать за Френсисом еще дальше. Она бе- зусловно любит Генри - сердце говорит ей это. Но она любит и Френсиса и почти уверена, что Френсис любит ее: ей не забыть, с каким пылом они це- ловались там, в тюремной камере. И хотя любила она этих двух людей по-разному, чувство это не укладывалось в ее сознании, а порой даже вы- нуждало прийти к позорному выводу: что она - последняя и единственная представительница женской линии в роду Солано - безнравственная женщина.
Кольцо Генри сильно врезалось в палец Леонсии - Торрес в приливе страсти опять крепко сжал ей руку, - и это вернуло ее к действительнос- ти, волей-неволей заставив слушать его излияния.
- Вы п дивной розы, вонзившийся мне в сердце, острая шпора, терзаю- щая мне грудь, но это раны любви, мучительно-сладостные. Я мечтал о вас... и о том, что совершу ради вас. И у меня было для вас особое имя, всегда только одно: владычица моих грез! И вы выйдете за меня замуж, моя Леонсия! Мзабудем этого сумасшедшего гринго, который сейчас уже все равно что мертв. Я буду с вами нежен и добр. Я буду вечно любить вас. И никогда образ того, другого, не встанет между нами. Что до меня, то я не позволю себе вспоминать о нем. Что же до вас... я буду любить вас так сильно: вы забудете об этом человеке, и воспоминание о нем ни на миг не даст вашу сердечку заныть.
Леонсия молчала, обдумывая про себя, как ей поступить, и молчание это только разжигало надежды Торреса. Леонсия чувствовала, что надо выиграть время и не отвечать сразу. Если браться за спасение Генри... ведь Торрес предлагает ей свои услуги! Зачем же его отталкиват когда от него, воз- можно, зависит жизнь человека.
- Говорите! Я сгораю!.. - молил прерывающимся голосом Торрес.
- Не надо! Не надо! - мягко сказала она. - Ну как же я могу слушать про чью-то любовь, когда тот, кого я любила, еще жив?
Любила!.. Она даже вздрогнула, произнеся это слово в прошедшем време- ни. Вздрогнул и Торрес - и надежда разгорелась в нем еще более ярким пламенем. Он считал Леонсию уже почти своей. Ведь она сказала: "любила", значит, она уже больше не любит Генри. Она любила его, но теперь это все в прошлом. И, конечно, женщи с такой нежной и чуткой душой, как она, не может говорить с ним о любви, пока тот, другой, еще жив. Какая тон- кость чувств! Торрес с гордостью подумал и о тонкости собственных чувств и даже поздравил себя в душе с тем, что сумел так правильно разгадать сокровенные мыс Леонсии. И уде он теперь позаботится, решил Торрес, чтобы этот чевек, которому предстоит умереть на следующий день в де- сять утра, не был помилован и не сбежал из тюрьмы. Для него было ясно одно: чем скорее Генри Морган умрет, тем скорее он получит Леонсию.
- Не будем больше об этом говорить... пока, - сказал он с рыцарской галантностью, не менее галантно пожав руку Леонсии; потом встал с колен и долгим взглядом посмотрел на нее.
Она ответила ему благодарным рукопожатием и, высводив свою руку из его руки, тоже поднялась.
- Пойдемте, - сказала она, - посмотрим, что делают остальные. Ведь они сейчас разрабатывают - или, вернее, пытаются разработать - план спа- сения Генри Моргана.
Когда они подошли к сидевшим на террасе, разговор тотчас прекратился, словно присутствие Торреса вызвало недоверие собеседников.
- Ну как, придумали что-нибудь? - спросила Леонсия.
Старик Энрико, который, несмотря на свой возраст, был такой же пря- мой, стройный и ловкий, как любой из его сыновей, только покачал голо- вой.
- Я могу, если вы позволите, преожить вам один план, - начал было Торрес, но тут же умолк, поймав предостерегающий взгляд Алесандро.
На аллее, у самой веранды, появилосьдвое мальчишек-оборванцев. По росту им нельзя было дать более десятлет, но по хитрому выражению глаз и лиц они казались куда старше. Одеты они были весьма необычно: поделили между собой рубашку и штаны, так что каждому досталось по одежке. Но ка- кая рубаш! И какие штаны! Были они старые, парусиновые и в свое время принадлали рослому мужчине; мальчишка натянул их на себя до подбородка и обвязал бечевкой вокруг шеи, чтобы они не могли с него соскользнуть, а руки продел в дыры, зиявшие на месте боковых карманов; внизу штаны были обрезы ножом - по его росту. На другом мальчишке была мужская рубаха, подол которой волочился по земле.
- Пошли вон! - рявкнул на них Алесандро.
Но мальчишка в штанах с самым невозмутимым видом снял камень, который он нес на голов и извлек из-под него письмо. Алесандро перегнулся че- рез балюстраду, взял письмо и, взглянув на конверт, передал Леонсии, а мальчишки принялись клянчить деньги. Френсис, гля на это забавное зре- лище, невольно рассмеялся, бросил несколько серебряных монеток, и рубаш- ка со штанами тотчас помчались прочь по аллее.