- Так я тебе и поверю, Френси - говорил тот, другой, - что ты там, в Панаме, вел монашеский образ жизни! Уж, наверно, раз десять дарил свое сердце прекрасным сеньоритам!
- Только одной, - после паузы сказал Френсис, глядя, как заметила ко- ролева, прямо в глаза своему другу. - Больше того, - продолжал он, снова помолчав, - я в самом деле потерял сердце... но не голову. Джонни Пас- мор, ох, Джонни Пасмор, ты просто повеса и ловелас, и ничего ты в жизни не знаешь. Так вот: в Панаме я встретил самую чудесную девушку на свете; я счастлив, что дожил до встречи с нею, и был бы рад умереть за нее. Это пылкое, страстн, нежное, благородное существо - королева, да и только.
И королева, которая слышала его слова и видела его восторженное лицо, убнулась горделиво и неясно: какого любящего мужа обрела она.
- Ну, а дама... мм... отвечала тебе взаимностью? - спросил Пасмор.
Королевавидела, как Френсис многозначительно кивнул.
- Она любит меня так же, как я люблю ее, - серьезно ответил он. - Это я знаю наверное. - Он вдруг поднялся со своего кресла. - Подожди, я сей- час покажу тебе ее.
Френсис направился к двери, а королева, несказанно обрадованная приз- нанием мужа, мгновенно шмыгнула в соседнюю роскошную комнату непонятного назначения, которую горничная называла гостиной. Она с поистине детским волнением представляла себе, как удивится Френсис, не найдя ее в посте- ли, и лукаво смотрела ему вслед. А он взбежал по широкой мраморной лест- нице и через минуту вернулся. Сердце королевы слегка сжалось, когда она заметила, что он не проявляет никакогбеспокойства по поводу ее от- сутствия в спальне. В руке он нес свернутый в трубку кусок тонкого бело- го картона и, не глядя по сторонам, прошел прямо в библиотеку.
Посмотрев в щелку, королева увидела, что он развернулвиток и, поло- жив его перед Джонни Пасмором, сказал:
- Суди сам. Вот она.
- Но почему у тебя такой похоронный вид? - спросил Джонни Пасмор пос- ле тщательного изучения фотографии.
- Потому что мы встретились слишком поздно. Я был вынужден жениться на другой. И я расстался с ней навсегда за несколько часов до ее венча- ния с другим. Этот брак был решен еще прежде, чем мы узнали о существо- вании друг друга. Та, на которой я женся, да будет тебе известно, - хорошая, чудесная женщина. Я всю жиз буду предан ей. Но, к несчастью, сердцем моим она никогда не завладеет.
Эти слова открыли королеве всю горькую правду. Ей стало дурно, и, ед- ва не лишившись чувств, она схватилась за сердце. Хотя разговор в бии- отеке продолжался, она уже не слышала ни слова из того, что там гори- лось. Медленно, огромным усилием воли она овладела собой. Наконец, ссу- тулившись, похожая больше на скорбную тень той блестящей красавицы и гордой жены, какою она была всего несколько минут назад, королева, шата- ясь, прошла через вестибюль и медленно, точно в страшном сне, точно на каждой ноге у нее гиря привязана, стала подниматься по ступенькам. Очу- тившись в спальне, она утратила всякую власть насобой. В ярости сорва- ла с пальца кольцо Френсиса и принялась топтать его ногами. Сорвала с себя ночной чепец и черепаховые шпильки и тоже принялась их топтать. По- томсодрогаясь от рыданий и бормоча что-то невнятное, королева броси- лась на кровать, ее трясло как в лихорадке; но когда Френсис, направля- ясь к себе в комнату перед сном, заглянул к ней в спальню, она нашла в себе силы притвориться спящей и ничем не выдь своего горя.
Целый час, показавшийся ей вечностью, она дожидалась, чтобы он уснул. Лишь после этого встала, взяла острый, украшенный драгоценными камнями кинжал, который она привезла с собой из Долины Затерянных Душ, и осто- рожно, на цыпочках, прокралась в его комнату. Там, на алетном столике, лежал этот кусок картона - большая фотография Леонси Королева в нере- шительности остановилась, сжимая кинжал так, что драгоценные камни на рукоятке впились ей в пальцы и в ладонь. Кого же урить: мужа или Леон- сию? Она шагнула к его постели и уже занесла руку для удара, но тут до- толе сухие глаза ее увлажнились, и слезы, точно завеса из тумана, скрыли отее мужа. Она всхлипнула и опустила руку, сжимавшую кинжал.
Тогда о приняла другое решение и быстро направилась к туалетному столику. Внимание ее привлекли лежавшие там карандаш и блокнот. Она на- царапала два слова, вырвала из блокнота листок, положила фотографию Ле- онсии на блестящую, полированную поверхность ола, накрыла ее этим листком и нанесла удар, - он пришелся точно между глаз соперницы; острие кинжала вонзилось в дерево, рукоятка качнуласи застыла.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Пока в Нью-Йорке происходили всякие события и Риган ловко продолжал свое гигантское наступление все акции Френсиса, а Френсис и Бэском тщетно пытались выяснить, кто этим занимается, в Панаме тоже происходили не менее важные события, которые столкнули Леонсию и семейство Солано с Торресом и начальником полиции и в которых отнюдь не последнюю роль иг- рал некто И Пын - толстый китаец с лунообразной физиономией.
Маленький старикашка судья - ставлеик начальника полиции - похрапы- вал на заседании суда в Сан-Антонио. Он безмятежно проспал таким образом уже около двух часов, время от време вскидывая голову и что-то глубо- комысленно бормоча во сне, хотя дело, которое разбиралось, и было весьма серьезным: обвиняемому грозила ссыа на двадцать лет в Сан-Хуан, где даже самые крепкие люди выдерживали нболее десяти. Но судье не было нужды вслушиваться в показания свидетелей или в прения сторон: прежде, чем начался разбор дела, в мозгу его уже сложилось решение, и он заранее вынес приговор в соответствии с пожеланиями шефа. Наконец, защитник окончил свою весьма пространную речь, секретарь суда чихнул, и судья проснулся. Он проворно огляделся вокруг и изрек:
- Виновен.
Никто не удивился, даже сам подсудимый.
- Предстать завтра утром перед судом для заслушания приговора! Следу- ющее дело!
Отдав такое распоряжение, судья уже приготовился погрузиться снова в сон, как вдруг увидел Торреса и начальника полиции, вховших в зал. По тому, как блестели глаза шефа, судья сразу понял, что надо делать, и бы- стро закрыл судебное присутствие.
Через пять минут, когда зал опустел, начаник полиции заговорил:
- Я был у Родригеса Фернандеса. Он говорит,то это настоящий камень и что хотя от него немало отойдет при шлифовке, тем не менее он готов дать за него тьсот долларов золотом. Покажите камешек судье, сеньор Торрес, а здно и остальные - из тех, что побольше.
Тут Торрес начал лгать. Он вынужден был лгать: не мог же он приз- наться в том, что Солано и Морганы с позором отобрали у него камни и са- мого его вышвырнули из асьенды! И так искусно он лгал, что убедил даже начальника полиции, а судья - тот принимал наеру решительно все, что требовал шеф, сохраняя независимое суждение только по части спиртных на- питков. Вкратце рассказ Торреса, если освобить его от множества цвети- стых подробностей, которыми тот его уснасл, сводился к следующему: он, Торрес, был уверен, что ювелир занизил оценку камней, и потому отправил их своему агенту в Колон с приказанием переслать дальше - в Нью-Йорк, фирме "Тиффани" - для оценки, возможно, и для продажи.
Когда они вышли из зала суда и стали спускаться по ступеням между глинобитными колоннами, хранившими следы пуль всех революций, какие бы- ли, начальник полиции сказал:
- Так вот, поскоку нам необходима защита закона, чтобы отправиться за этими драгоценностями, а главное - поскольку мы оба любим нашего доб- рого друга - судью, мы выделим ему скромную долю из того, что найдем. Он будет замещать нас на время нашего отсутствия из Сан-Антонио и, если потребуется, окажет нам поддержку законом.
Как раз в это время за одной из колонн, низко надвинув на глаза шля- пу, сидел И Пын. Был он тут не случайно. Давно уже он понял, что ценные секреты, порождающие тревоги и волнения в сердцах людей, как правило, витт вокруг судебных помещений, где эти волнения, достигнув наивысшего накала, выстаяются напоказ. Никто не знает, в какую минуту можно натк- нуться на тну или услышать секрет. И вот И Пын, подобно рыболову, заб- росившему в мо сеть, наблюдал за истцами и ответчиками, за свидетелями той и другой стороны и даже приглядывался к завсегдатаям судебных засе- даний и случайной публике.
В это утро единственным человеком, внушившим И Пыну смутные надежды, был оборванный старик пеон, который выглядел так, точно он всю жизнь че- ресчур много пил и теперь немедленно погибнет, если ему не поднесут ста- канчик. Глаза у него были мутные, с красными веками, но на изможденном лице читалась отчаянная решимость. Когда зал суда опустел, он вышел и занял позицию на ступеньках у колонны.
"Зачем собственно он тут стоит? - недоумевал И Пын. - Ведь в суде ос- талось лишь трое заправил Сан-Антонио - шеф, Торрес и дья!" Какая связь могла существовать между ними, или кем-нибудь из них, и этим жал- ким пьянчужкой, который под палящими лучами полуденного солнца трясется точно на морозе? Хотя И Пын и не знал ничего, но подсознательно чувство- вал, что подождать стоит: а вдруг, как это ни маловероятно, что-нибудь да клюнет! И так, растянувшись на камне за колонной, где ни один атом тени не защищал его от испепеляющего и столь ненавистного ему солнца, И Пын принял вид человека, любящего погреться на солнышке. Старый пеон сделал шаг, покачнулся, чуть было не упав при этом, но все-таки ухитрил- ся привлечь внимание Треса и побудить его отстать от своих спутников. А те прошли немного и остановились, поджидая его. Они переминались с но- ги на ногу и всячески выражали сильнейшее нетерпение, точно стояли на раскаленной жаровне, хотя вели в это время между собою оживленный разго- вор.
И Пын тем временем внимательно следил за разговором между величест- венным Торресом и жалким пеоном, не упуская ни единого слова или жеста.