Автор: Екимов Б.П.
Зимним неранним утром зашел я навестить старинную хуторскую жительницу Чигариху. Сидели беседовали. Тут и объявился Мишка, а вернее, Михаил Васильевич, хуторской фельдшер, возраста немолоденького, давно ему за пятьдесят перевалило. Но мужик еще крепкий, бегучий. Жил он в соседнем хуторе Арчадим, наведываясь к своим пациентам дважды в неделю. Придет, обойдет стариков по домам. С тем и до свидания. Вот и ныне свершал он свой обычный маршрут от дома к дому.
Поздоровались. Теплой, довольно заношенной одежки лекарь снимать не стал, лишь шапку на крючок повесил. Разложив на столе нехитрую снасть, он измерил хозяйке давление, посетовал, что оно немного повышенное, сказал, какую таблетку проглотить.
- Сын приезжал с друзьями, охотились, - объяснила причину своего недуга хозяйка. - Два дня с ними колготилась. Вот и болит голова. Может, вы закусите, Михаил Васильевич? - спохватилась она. - Рюмочку выпьете, ныне - праздник. Гости оставили...
Фельдшер, поглядев на меня, решительно отказался: "Нет-нет", - и, сложив инструмент в заплечную сумку, подался из хаты.
- Не пьет... - со вздохом проводила его хозяйка.
В окошке промелькнула фигура лекаря: он спешил по тропинке к займищу, к Дону. Видно, низом решил пойти, берегом. Там дорога - длинней, зато под береговыми кручами от ветра затишка.
- Не пьет... - задумчиво повторила Чигариха. - И слава Богу. Такую головку сгубить, Господи... Бывало, мамка его радовалась да гордилась: доктором будет сынок... А к людям он - желанный... Старикам всегда помощь окажет.
Живет Мишка в хуторе Арчадим, что в семи верстах от Ендовского ниже по Дону. Сюда ходит два ли, три раза в неделю, получая за труды фельдшерскую ставку. Прежде добираться от хутора в хутор было нетрудно: всякий день возили учеников в станичную школу, механизаторов - на работу, в ремонтные мастерские, хлебовозка наведывалась, другой транспорт. Теперь все это в прошлом. Никто никого никуда не возит. Вот Мишка и бегает то вберхом - через курганы, то низом - по берегу. Летом да посуху велосипед на подмогу.
Наша первая встреча случилась два ли, три года назад, когда в январскую пургу понесла меня нелегкая в Ендовской хутор. Зима была снежная, ветреная, но в тот день с утра будто утишилось. Спокойно добрался я асфальтом до станицы, потом - проселком, порой пробиваясь через заносы до хутора Арчадим. Поднимался ветер. На бугор стал выбираться, а там, на юру, метет и пуржит. В двух шагах ничего не видать - белая муть. Дорога нечищеная, неезженая, ощупкой ползешь. Конечно, залез в канаву, забуксовал, стал тонуть в сыпучем сухом снегу. Из машины вышел. Снежная круговерть. Свистит и воет степной буран. Обжигает лицо и просекает насквозь теплую одежду.
Понял я, что судьбу пытать нечего. Слава Богу, что от хутора недалеко уехал. Он - внизу. Надо подобру-поздорову возвращаться.
Но чтобы вернуться, нужно еще выбраться из снежного плена. И тут послал мне Бог нечаянную подмогу.
Снизу, по дороге от хутора, из снежной круговерти вынырнула фигура человека, который без лишних слов все понял и помог, ловко орудуя лопатой и подсобляя машине, которая с его помощью вылезла на полотно дороги, развернувшись вниз, чтобы катить к Арчадиму.
- Поехали... - сказал я нечаянному своему помощнику.
- Нет. Мне - туда, - махнул он рукой в другую сторону. - Мне в Ендовку.
И ушел тут же, утонув в белой метельной мгле. Я его и не разглядел толком. Худощавое красное от ветра лицо под надвинутым башлыком куртки. И все.
Благополучно скатившись в низину, к жилью, я остановил машину возле домика хуторской начальной школы. Всегда я туда заглядываю. И нынче зашел. Порадовался на ребятишек, поговорил с учительницей, давней знакомой, рассказав о своей незадаче и нечаянном избавителе, вызволившем меня.
- Это - Мишка, - с ходу угадала учительница. - В Ендовку пошел. Он там фельдшером.
И тут же коротко, сожалея, поведала повесть простую и грустную: свой, хуторской, светлая голова, медицинский институт закончил и даже еще какой-то, работал, дослужившись до главного врача больницы. А потом - семейные нелады, пьянство. Вернулся к матери на свой хутор, и хорошо, что место фельдшера в Ендовском было не занято. Который уж год ходит туда два ли, три раза в неделю. Платят копейки.
- В такую метель... - посетовал я.
- Весь месяц метет... Да ничего, - посмеялась учительница. - Мы привычные. В школу как раньше ходили... Через бугор и подались...
Может, и впрямь привычные. На обратном пути, в теплой машине, выбравшись на асфальт, я катил и катил через белесые волны метели; но становилось мне зябко, когда порою вспоминал о человеке, который теперь один в чистом поле. Буран к вечеру стал сильнее. В двух шагах белая мгла. Фары пришлось включить, сбавить ход. Доехал благополучно.
Тем же годом, но в конце лета приехал я в Ендовской хутор за шиповником. Товарищ мой, у которого обычно нахожу я приют, охотно составил компанию, тем более что шиповник нынче в ходу: меняют его на картошку, крупу да сахар, на одежду и обувь, которые привозят прямо на хутор расторопные люди.
День-другой не торопясь собирали мы шиповник в местах для души и глаза приятных: Семибояринка, Большой да Малый Демкин, придонские кручи, откуда видишь просторные воды реки, округу.
Потом хозяин мой, помыслив, решил привезти соломы.
- Сгодится. Сено сеном... - рассуждал он. - Но и соломку зимой погрызут в охотку. А чего не съедят, на подстилку пойдет. Надо съездить, пока не растянули. Сосед на тракторе подъедет, накидаем тележку. Мишку надо позвать, он поможет.
- Чего нам помогать, - возразил я. - Тележку и вдвоем накидаем.
- Ничего, лишние руки не помешают. У него два института за плечами. Пусть работает...
Когда утром мы поднялись, на скамейке возле крыльца уже сидел наш работник, тот самый Мишка - фельдшер ли, доктор, которого встретил я нынешней зимою, в пургу.
Скоро подъехал трактор с громыхающей тележкой. Покатил. А мы, на машине, следом.
Единственное поле, на каком еще нынче сеяли да убирали, лежало от хутора далеко, за курганом. Пока доехали, разглядел я ближе нашего помощника. Но что в нем: человек как человек, не молод, на лицо довольно приятен. Помалкивает.
Но когда начали солому грузить, понял я правоту моего хозяина: "Лишние руки не повредят..."
Приятель мой - хуторской рожак, а нынче который уж год летует и зимует на хуторе. Я, грешный, порою горжусь, что коса ли, вилы - снаряд для меня привычный. Но начали мы грузить солому на просторную тракторную тележку с высоченной огорожей, и все - налицо. Мы с товарищем подавали солому. Мишка раскладывал ее по тележке, утаптывал, чтобы больше вошло. В распоясанной рубахе, голова плотно косынкой повязана, Мишка все успевал да еще подгонял нас: "Шевелись, мужики..." Тракторист нам стал помогать. Но за Мишкой разве успеешь. "Шевелись, ребята..." Вздымался за навильником навильник. Мишка успевал и принять, и разложить по телеге, и утрамбовать. Утопал в соломе по пояс, но вилы работали без останова и бустали. Мы покряхтывали да пот утирали. Соломенная труха да пыль забивали дых и глаза. Пока прочихаешь да просморкаешь, передохнешь, опершись на вилы, а Мишка подгоняет: "Шевелись, мужики..." - и без устали топчет, набивает телегу. Все ленивее мы работали. А потом вовсе забастовали: "Перекур..." В машине дожидались своей поры арбуз да дыня. Уселись мы возле телеги . Ветерок, желтая стерня, хлебный запах соломы, огромный распах земли до самого Дона, чистое небо, тишь. Арбуз оказался сочным и сладким, с коричневым мелким семенем. Спелая дыня с розовым душистым мясом. Мишка снял косынку и рубаху. Тело его было мускулистым: широкие плечи, узкая талия, могучая спина, упругая кожа. Не скажешь, что почти наш ровесник, под шестьдесят. И на лицо он гляделся гораздо моложе. А уж работал...