Я сразу догадался, что это значит. Переполох был вызван появлением парохода-соперника.
До этого времени о соперничестве пароходов почти забыли. Как команда судна, так и пассажиры уже знали, что капитан не собирается устраивать гонки, и хотя этот ``выход из игры'' вначале вызвал громкое осуждение, однако постепенно общее недовольство улеглось.
Команда была занята укладкой груза, кочегары -- дровами и топками, игроки -- картами, а пассажиры -- своими чемоданами или свежими газетами. Второй пароход отплывал позже, его потеряли из виду, и мысли о гонке вылетели у всех из головы.
Появление соперника сразу всех взбудоражило. Картежники бросили недосданную колоду карт, надеясь начать более азартную игру; читатели поспешно отложили книги и газеты; пассажиры, рывшиеся в своих чемоданах, быстро захлопнули крышки; а прелестные пассажирки, сидевшие в качалках, вскочили с мест; все выбежали из кают и столпились на корме.
Штормовой мостик, на котором я стоял, был лучшим местом для наблюдения за приближавшимся судном, и вскоре многие пассажиры присоединились ко мне. Но мне захотелось посмотреть, что делается на верхней палубе, и я спустился вниз.
Войдя в общий салон, я увидел, что он совсем опустел. Все пассажиры, и дамы и мужчины, высыпали на палубу и, столпившись вдоль бортов, с тревогой смотрели на подходившую ``Магнолию''.
Я нашел капитана под тентом, на носу парохода. Его окружала толпа чрезвычайно возбужденных пассажиров. Все они кричали наперебой, стараясь убедить его ускорить ход судна.
Капитан, видимо пытаясь отделаться от этих назойливых просителей, расхаживал взад и вперед по палубе. Бесполезно! Куда бы он ни направлялся, его тотчас окружала толпа людей, приставая все с той же просьбой; некоторые даже умоляли его ``ради всего святого'' не дать ``Магнолии'' их обогнать.
-- Ладно, капитан! -- кричал один. -- Если ``Красавица'' сдрейфит, пусть не показывается больше в наших местах, так и знайте!
-- Правильно! -- кричал другой. -- Уж я-то в следующий раз поеду только на ``Магнолии''!
-- ``Магнолия'' -- вот быстроходное судно! -- воскликнул третий.
-- Еще бы! -- подхватил первый. -- Там не жалеют пара, сразу видно!
Я пошел вдоль борта по направлению к дамским каютам. Их владелицы теснились у поручней и были, видимо, не менее взволнованы происходящим, чем мужчины. Я слышал, как многие из них выражали желание, чтобы гонка состоялась. Всякая мысль о риске и опасности вылетела у всех из головы. И я уверен, что, если бы вопрос о гонке был поставлен на голосование, против нее не нашлось бы и трех голосов. Признаюсь, что я и сам голосовал бы за гонку; меня заразило общее возбуждение, и я уже не думал о корягах, ``пильщиках'' и взрывах котлов.
С приближением ``Магнолии'' общее возбуждение росло. Было совершенно ясно, что через несколько минут она догонит, а вскоре и опередит нас. Многие пассажиры не могли примириться с этой мыслью, кругом слышались сердитые возгласы, а иногда и злобные проклятия. Все это сыпалось на голову бедного капитана, так как пассажиры знали, что его помощники были за состязание. Один капитан праздновал труса.
``Магнолия'' была уже у нас за кормой; ее нос слегка отклонился в сторону; она явно собиралась нас обойти.
Вся ее команда деловито сновала по палубе. Рулевой стоял наверху в рулевой рубке, кочегары суетились около котлов; дверцы топок накалились докрасна, и яркое пламя высотой в несколько футов вырывалось из громадных дымовых труб. Можно было подумать, что судно горит.
-- Они топят окороками! -- закричал один из пассажиров.
-- Верно, черт побери! -- воскликнул другой. -- Смотрите, вон перед топкой их навалена целая куча!
Я посмотрел в ту сторону. Это была правда. На палубе перед пылающей топкой лежала гора каких-то темнокоричневых предметов. По их величине, форме и цвету можно было заключить, что это копченые свиные окорока. Мы видели, как кочегары хватали их один за другим и бросали в пылающие жерла топок.
``Магнолия'' быстро догоняла нас. Ее нос уже поравнялся с рулевой рубкой ``Красавицы''. На нашем судне волнение и шум все увеличивались. С нагонявшего нас судна слышались насмешки пассажиров, и от этого страсти разгорались еще больше. Капитана заклинали принять вызов. Мужчины осаждали его; казалось, вот-вот начнется драка.
``Магнолия'' продолжала идти вперед. Она шла уже с нами наравне, нос с носом. Прошла минута в глубоком молчании. Пассажиры и команды обоих судов следили за их движением, затаив дыхание. Еще минута -- и ``Магнолия'' вырвалась вперед!
Громкий, торжествующий крик раздался с ее палубы, а затем на нас посыпались насмешки и оскорбления.
-- Бросайте конец -- мы возьмем вас на буксир!
-- Где уж вашему ковчегу угнаться за нами!
-- Да здравствует ``Магнолия''! Прощай, ``Красавица''! Прощай, старая развалина! -- вопили пассажиры ``Магнолии'' среди взрывов оглушительного смеха.
Я не могу передать вам, какое унижение испытывали все, кто был на борту ``Красавицы''. Не только команда, но и пассажиры, все как один, переживали это чувство. Я и сам испытывал его гораздо сильнее, чем мог себе представить.
Никому не нравится быть в лагере побежденных, хотя бы он и оказался там случайно: кроме того, всякий невольно поддается общему порыву. Настроение окружающих -- быть может, в силу какого-то физического закона, которому вы не можете противиться, -- сразу передается и вам. Даже когда вы знаете, что ликование нелепо и бессмысленно, вас пронизывает какой-то ток, и вы невольно примыкаете к восторженной толпе.
Я помню, как однажды, охваченный таким порывом, присоединил свой голос к крикам толпы, во всю глотку приветствовавшей королевский кортеж. Прошла минута, возбуждение мое остыло, и я устыдился своей слабости и податливости.
И команда и пассажиры, видимо, считали, что капитан, при всем своем благоразумии, сделал большой промах. Кругом стоял ужасный шум, и крики: ``Позор!'' -- неслись по всему судну.
Бедный капитан! Все это время я не сводил с него глаз. Мне было его очень жалко. Я был, вероятно, единственным пассажиром, кроме прелестной креолки, знавшим его тайну, и я не мог не восхищаться, с какой рыцарской стойкостью он держит свое слово.
Я видел, как пылали его щеки и гневно сверкали глаза. Если бы его попросили дать это обещание сейчас, он, надо думать, не согласился бы даже за все перевозки по Миссисипи.
В эту минуту, стараясь укрыться от осаждавших его пассажиров, он проскользнул на корму через дамский салон. Но и тут его сейчас же заметили и атаковали представительницы прекрасного пола, не уступавшие в настойчивости мужчинам. Некоторые насмешливо кричали, что никогда больше не сядут на его пароход, другие обвиняли его в неучтивости. Подобные обвинения могли хоть кого вывести из себя.
Я пристально следил за капитаном, чувствуя, что наступает решительный момент. Что-то должно было произойти.
Выпрямившись во весь рост, капитан обратился к толпе осаждавших его дам:
-- Сударыни! Я и сам был бы счастлив, если бы мог удовлетворить вашу просьбу, но перед отъездом из Нобого Орлеана я обещал... я дал честное слово одной даме...
Но тут любезная речь капитана была прервана молодой особой, которая бросилась к нему с криком:
-- Ах, капитан! Дорогой капитан! Не позволяйте этому мерзкому пароходу обойти нас! Дайте больше пару и обгоните его! Умоляю вас, дорогой капитан!
-- Как, сударыня?! -- ответил пораженный капитан. -- Ведь это вам я дал слово не устраивать гонок. А вы...
-- Боже мой! -- воскликнула Эжени Безансон, ибо то была она. -- И правда! Я совсем забыла!.. Ах, дорогой капитан, я возвращаю вам ваше слово... Увы! Надеюсь, что еще не поздно! Ради всего святого, постарайтесь его обогнать! Слышите, как они издеваются над нами?
Лицо капитана просияло, но сразу опять омрачилось.
-- Благодарю вас, сударыня, -- возразил он. -- К сожалению, должен сказать, что теперь уж нет надежды обогнать ``Магнолию''. Мы с ней в неравном положении. Она бросает в топки копченые окорока, которые заготовила на этот случай, а я после того, как обещал вам не участвовать в гонках, не погрузил ни одного. Бессмысленно начинать гонку только на дровах, разве что ``Красавица'' гораздо быстроходнее ``Магнолии'', но мы этого не знаем, так как никогда не испытывали ее скорость.
Положение казалось безвыходным, и многие дамы бросали на Эжени Безансон враждебные взгляды.
-- Окорока! -- воскликнула она. -- Вы сказали -- копченые окорока, дорогой капитан? Сколько вам нужно? Хватит двухсот штук?
-- О, это больше, чем надо, -- ответил капитан.
-- Антуан! Антуан! Подите сюда! -- закричала она старику-управляющему. -- Сколько окороков вы погрузили на пароход?
-- Десять бочек, сударыня, -- ответил управляющий, почтительно кланяясь.
-- Десяти бочек хватит, правда? Дорогой капитан, они в вашем распоряжении!
-- Сударыня, я уплачу за них, -- сказал капитан с просветлевшим лицом, загораясь всеобщим воодушевлением.
-- Нет, нет, нет! Расходы я беру на себя. Это я помешала вам сделать запасы. Окорока были куплены для моих людей на плантации, но они им пока не нужны. Мы пошлем за другими... Ступайте, Антуан! Идите к кочегарам! Разбейте бочки! Делайте с ними что хотите, только не дайте этой противной ``Магнолии'' нас победить!.. Смотрите, как они радуются! Ну ничего, мы их скоро обгоним!
С этими словами горячая креолка бросилась к поручням парохода, окруженная толпой восхищенных пассажирок.
Капитан сразу ожил. Рассказ об окороках мгновенно облетел весь пароход и еще больше разжег возбуждение и пассажиров и команды. В честь молодой креолки прогремело троекратное ``ура'', что очень удивило пассажиров ``Магнолии'', которые уже несколько минут наслаждались своим торжеством и обгоняли нас все больше и больше.
На ``Красавице'' все горячо взялись за работу. Выкатили бочки, выбили у них днища, окорока свалили на палубу перед топками и стали кидать их в огонь. Чугунные стенки топок скоро покраснели, давление пара увеличилось, пароход дрожал от усиленной работы машин, судовой звонок надрывался, давая сигналы, колеса вертелись все быстрей, и пароход заметно увеличил скорость.