Л.Н.Толстой
ДВА СТАРИКА
Иоан. IV, 19. ‑ Женщина говорит ему: господи! вижу, что ты пророк.
20. Отцы наши поклонялись на этой горе, а вы говорите, что место, где должно поклоняться, находится в Иерусалиме.
21. Иисус говорит ей: поверь мне, что наступает время, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться отцу.
22. Вы не знаете, чему кланяетесь, а мы знаем, чему кланяемся, ибо спасение от иудеев.
23. Но настанет время, и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться отцу в духе и истине; ибо таких поклонников отец ищет себе.
I
Собрались два старика богу молиться в старый Иерусалим. Один был богатый мужик, звали его Ефим Тарасыч Шевелев. Другой был небогатый человек Елисей Бодров.
Ефим был мужик степенный, водки не пил, табаку не курил и не нюхал, черным словом весь век не ругался, и человек был строгий и твердый. Два срока проходил Ефим Тарасыч в старостах и высадился без начета. Семья у него была большая: два сына и внук женатый, и все жили вместе. Из себя он был мужик здоровый, бородастый и прямой, и на седьмом десятке только стала седина в бороде пробивать. Елисей был старичок ни богатый, ни бедный, хаживал прежде по плотничной работе, а под старость стал дома жить и водил пчел. Один сын в добычу ходил, другой ‑ дома. Человек был Елисей добрвдушный и веселый. Пивал и водку, и табак нюхал, и любил песни петь, но человек был смирный, с домашними и с соседями жил дружно. Из себя Елисей был мужичок невысокий, черноватенький, с курчавой бородкой и, по своему святому ‑ Елисею‑пророку, с лысиной во всю голову.
Давно пообещались старики и сговорились вместе идти, да все Тарасычу недосуг было: не перемежались у него дела. Только одно кончается, другое затевается: то внука женит, то из солдатства сына меньшого поджидает, а то избу затеял новую класть.
Сошлись раз старики праздником, сели на бревнах.
‑ Что ж, ‑ говорит Елисей, ‑ когда оброк отбывать пойдем?
Поморщился Ефим.
‑ Да погодить, ‑ говорит, ‑ надо, год нынче мне трудный вышел. Затеял я эту избу класть, думал, что‑нибудь на сотню накину, а она уж в третью лезет. И то все не довел. Видно, уж до лета. На лето, коли бог даст, беспременно пойдем.
‑ На мой разум, ‑говорит Елисей, ‑ откладывать нечего, идти надо нынче. Самое время ‑ весна.
‑ Время‑то время, да дело расчато, как его бросить?
‑ Разве у тебя некому? Сын дела поделает.
‑ Как поделает‑то! Большак‑то у меня не надежен ‑ зашибает.
‑ Помрем, кум, будут жить и без нас. Надо и сыну поучиться.
‑ Так‑то так, да все хочется при своем глазе дело свершить.
‑ Эх, милый человек! Дел всех никогда не перевершишь. Вот намеднись у меня бабы к празднику моют, убираются. И то надо и другое, всех дел не захватят. Старшая сноха, баба умная, и говорит: "Спасибо, говорит, праздник приходит, нас не дожидается, а то, говорит, сколько б ни делали, всего бы не переделали".
Задумался Тарасыч.
‑ Денег, ‑ говорит, ‑ много извел я в эту постройку; а в поход тоже не с пустыми руками идти. Деньги немалые ‑ 100 рублей.
Засмеялся Елисей.
‑ Не греши, ‑ говорит, ‑ кум. Твой достаток против моего в десять раз, а ты про деньги толкуешь. Только скажи, когда выходить ‑ у меня и нет, да будут.
Ухмыльнулся и Тарасыч.
‑ Вишь, богач какой объявился, ‑ говорит, ‑ где же возьмешь‑то?
‑ Да дома поскребу ‑ наберу сколько‑нибудь; а чего не хватит ‑ ульев с десяток с 1000 выставки соседу отдам. Давно уж просит.
‑ Роевщина хорошая будет, тужить будешь.
‑ Тужить?! Нет, кум! В жизнь ни о чем, кроме о грехах, не тужил. Дороже души ничего нет.
‑ Оно так, да все неладно, как по дому неуправка.
‑ А как у нас по душе‑то неуправка будет, тогда хуже. А обреклись пойдем! Право, пойдем.
II
И уговорил Елисей товарища. Подумал, подумал Ефим, наутро приходит к Елисею.
‑ Что ж, пойдем, ‑ говорит, ‑ правду ты говоришь. В смерти да в животе бог волен. Пока живы да силы есть, идти надо.
Через недельку собрались старики.
У Тарасыча были деньги дома. Взял он себе 100 рублей на дорогу, 200 рублей старухе оставил.
Собрался и Елисей; продал соседу 10 ульев с выставки, и приплод, сколько будет от 10 колодок, тоже соседу. Взял за все 70 рублей. Остальные 30 рублей по дому под метелочку у всех обобрал. Старуха свои последние отдала, на похоронки берегла; сноха свои дала.
Приказал Ефим Тарасыч все дела старшему сыну: и где сколько покосов взять, и куда навоз вывезти, и как избу выделать и покрыть. Всякое дело обдумал ‑ все приказал. А Елисей только наказал старухе, чтоб от проданных ульев молодых особо сажать и соседу без обмана отдать, а про домашние дела и говорить не стал: само дело, мол, покажет, что и как делать надо. Сами хозяева, для себя сделаете, как лучше.
Собрались старики. Напекли домашних лепешек, пошили сумки, отрезали онуч новых, обули бахилки новые, взяли запасных лаптей и пошли. Проводили домашние их за околицу, распрощались, и пошли старики в путь‑дорогу.
Вышел Елисей с веселым духом и как отошел от деревни, так все дела свои забыл. Только и думки у него, как бы дорогой товарищу угодить, как бы кому грубого слова не сказать, как бы в мире и любви до места дойти и домой вернуться. Идет Елисей дорогой и все сам про себя либо молитву шепчет, либо жития, какие знает, на память твердит. А сойдется на пути с человеком или на ночлег придет, со всяким норовит как бы поласковее обойтись да по‑божьи слово сказать. Идет ‑ радуется. Одного дела не мог сделать Елисей. Хотел бросить табак нюхать и тавлинку дома оставил, да скучно стало. Дорогой дал ему человек. И нет‑нет, отстанет от товарища, чтоб его в грех не вводить, и понюхает.
Идет и Ефим Тарасыч хорошо, твердо, худого не делает и пустого не говорит, да нет у него легости на душе. Не выходит у него из головы забота про домашнее. Все поминает, что дома делается. Не забыл ли чего сыну приказать и так ли сын делает? Увидит по дороге ‑ картофель садят или навоз везут, и думает: так ли по приказу его сын делает. Так бы, кажется, вернулся и все бы показал и сам сделал.
III
Шли пять недель старики, домашние лапти избили, уж новые покупать стали и пришли в хохлатчину. От дома шли, за ночлег и за обед платили, а пришли к хохлам, стали их наперебой к себе люди зазывать. И пустят, и покормят, и денег не берут, а еще на дорогу в сумки им хлеба, а то и лепешек накладут. Прошли так вольно старики сот семь; прошли еще губернию и пришли в неурожайное место. Пускать пускали и денег за ночлег не брали, а кормить перестали. И хлеба не везде давали, другой раз и за деньги не добьются. Прошлый год, рассказывал народ, не родилось ничего. Которые богаты были, разорились, все распродали; которые средственно жили ‑ на нет сошли; а бедняки ‑ так или уехали совсем, или по миру ходят, или дома кое‑как перебиваются. Зимой мякину или лебеду ели.
Ночевали раз старики в местечке, купили хлеба фунтов 15, переночевали и вышли до зорьки, чтоб подальше до жару уйти. Прошли верст 10 и дошли до речки, сели, зачерпнули воды в чашку, помочили хлебца, поели и переобулись. Посидели, отдохнули. Достал Елисей рожок. Покачал на него головой Ефим Тарасыч.
‑ Как, ‑ говорит, ‑ такую пакость не бросить!
Махнул рукой Елисей. ‑ Пересилил, ‑ говорит, ‑ меня грех, что сделаешь!
Поднялись, пошли дальше. Прошли еще верст десяток. Пришли в большое село, прошли все насквозь. И уж жарко стало. Уморился Елисей, захотелось ему и отдохнуть и напиться, да не останавливается Тарасыч. Тарасыч в ходьбе крепче был, и трудненько было Елисею за ним тянуться.
‑ Напиться бы, ‑ говорит.
‑ Что ж, напейся. Я не хочу.
Остановился Елисей.
‑ Ты, ‑ говорит, ‑ не жди, я только забегу вон в хатку, напьюсь. Живой рукой догоню.
‑ Ладно, ‑ говорит. И пошел Ефим Тарасыч один вперед по дороге, а Елисей повернул к хатке.
Подошел Елисей к хатке. Хатка небольшая, мазаная; низ черный, верх белый, да облупилась уж глина, давно, видно, не мазана, и крыша с одного бока раскрыта. Ход в хатку со двора. Вошел Елисей на двор; видит ‑ у завалинки человек лежит безбородый, худой, рубаха в портки ‑ по‑хохлацки. Человек, видно, лег в холодок, да солнце вышло прямо на него. А он лежит и не спит. Окликнул его Елисей, спросил напиться ‑ не отозвался человек. "Либо хворый, либо неласковый", ‑ подумал Елисей и подошел к двери. Слышит ‑ в хате дитя плачет. Постучал Елисей кольцом. "Хозяева!" Не откликаются. Постучал еще посошком в дверь. "Крещеные!" Не шевелятся. "Рабы божии!" Не отзываются. Хотел Елисей уж и прочь идти, да слышит ‑ из‑за двери ровно охает кто‑то. "Уж не беда ли какая‑нибудь с людьми? Поглядеть надо!" И пошел Елисей в хату.
IV
Повернул Елисей кольцо ‑ не заперто. Отложил дверь, прошел через сенцы. Дверь в хату отперта. Налево печь; прямо передний угол; в углу божница, стол; за столом ‑ лавка; на лавке в одной рубахе старуха простоволосая сидит, голову на стол положила, а подле ней мальчишка худой, как восковой весь, а брюхо толстое, старуху за рукав дергает, а сам ревмя ревет, чего‑то просит. Вошел Елисей в хату. В хате дух тяжелый. Смотрит ‑ за печью на кровати женщина лежит. Лежит ничком и не глядит, только хрипит и ногу то вытянет, то подтянет. И швыряет ее с боку на бок, и от нее‑то дух тяжкий, ‑ видно, под себя ходит и убрать ее некому. Подняла голову старуха, увидала человека.
‑ Чего, ‑ говорит, ‑ тобi треба? чого треба? Нема, чоловiче, нiчого.
Понял Елисей, что она говорит, подошел к ней.
‑ Я, ‑ говорит, ‑ раба божия, напиться зашел.
‑ Нема, кажу, нема. Нема чего и взяти. Iди coбi.
Стал Елисей спрашивать: "Что ж, и здорового у вас али никого нет женщину убрать?"
‑ Та нема нiкого; чоловiк на дворi помира, а ми туточки.
Замолчал было мальчик ‑ чужого увидал, да как заговорила старуха, опять ухватил ее за рукав: "Хлiба, бабусю! хлiба", ‑ и опять заплакал.