-- Вы, никак, не хотели переселяться-то, еще бунт, кажется, затеяли? -- спросил я.
-- Было малость, -- неохотно отвечал Сигней, -- греха нечего таить -- было... Подурили маленько, признаться... Что ж, Миколай Василич, народ мы темный, глупый... Ох, глупый мы народ-то! (Сигней даже сокрушительно вздохнул и совсем прищурил свои маленькие глазки.) Учить-то нас вот как еще надо! вот как... Я в те поры еще толковал: бросьте, мол, мужики... ну, нет!.. Где уж нам!.. Где их милость указала, там и селись... Им виднее!.. То-то все гордыня-то наша... Дали волю, ослобонили, так нет, -- мало... Ну, и спокаялись... Гордыней-то ничего не возьмешь, а ежели тихостью, смиренством, ну так... С барином завсегда можно обойтись, потому, барин -- он добрый и заслугу завсегда понимать может... А то бунтовать!
Я спросил Сигнея, где он пахал. На своем поле мне не случалось его видеть.
-- Хе-хе, -- приятно осклабился Сигней, -- тут я тебе услугу сделал, Миколай Василич... Это уж как есть -- услужил... Сват у меня есть, в Россошном, Григорий, -- помнишь, может? (Я помнил Григория; раз, во время вьюги, он провожал меня к одному знакомцу.) Ну, вот!.. Своячина-то его за моим малым будет, за Митрошкой... {109} Вот мы и сваты... По-нашему, по-мужицки это... Он, сват-то... ну, не похвалюсь я им... что уж!.. -- (Сигней снисходительно засмеялся.) -- Плоховат он, сваток-то мой... Это уж правду надо сказать -- плоховат...
-- Ты что же, пашешь, что ль, за него? -- спросил я, вспомнив, что Григорий снял у меня под яровое две десятины земли.
-- За него, Миколай Василич, за него, -- одобрительно пропел Сигней, -- где уж ему, сватку-то, осилить, ну, я за него и стараюсь... Все кабыть не чужой... Да и тебе-то, признаться, послужить хотел, наслышаны мы про тебя-то, -- он ласково заглянул мне в глаза.
-- Мне-то какая тут услуга? -- удивился я.
-- А ка-ак же, -- торжествующим тоном протянул Сигней, -- ведь он убогий человек, сваток-то мой, Григорий-то... Ему не токмА что сымать -- впору с своей душевой управиться, с земелькой-то... Ну, я его и ослобонил... Это прямо надо сказать -- ослобонил... А то двадцать шесть целковых!.. Где ему... Бедняйший человек-то он, -- сожалительно пояснил мужичок Сигней.
-- Ты, стало быть, переснял у него землю-то?..
-- Вызволил, Миколай Василич, вызволил... Что ж, бог с ним... пущай... Да и тебя-то, признаться, пожалел... Что, думаю, барину с ним вожжаться... Чего с него взять?.. Тут не то с ним хлопочи, не то с своими делами справляйся... Делов-то у вас не нам чета!.. Нам что? -- Поработал денек-то, да и завалился спозаранку... А тут все подумай да приспособь: как, что... куда какую вещию произвесть... Мы ведь это тоже можем понимать! Другой вон скажет -- жисть барину-то!.. А поживи-кось!.. У тебя сколько земли-то? -- спросил он у меня.
-- Четыреста десятин.
-- Вон! -- с почтительным удивлением протянул Сигней, -- легко вымолвить!.. Управься-ко с ей, с хАзиной-то с эстой... Произведи ее в дело!.. А нашему брату дураку что? -- Знай соху да борону... Ах, грехи, грехи! -- Он опять сокрушительно вздохнул и помахал головой.
-- Теперь вот хошь покос взять... Мало его нешто у тебя? (мужичок Сигней вопросительно и участливо заглянул мне в лицо), -- а тоже ведь надо и его устроить... Я все так-то думаю, думаю, -- вот и барин!.. не легко тоже... Оно, пожалуй, раздай его, покос-то, нешто не раз-{110}дать?.. Тоже много таких, как сваток-то мой... А опосля и собирай!..
-- Разве Григорий-то плутоват? -- спросил я.
-- Бедность-то его, барин, зашибла-а... Куда уж ему плутовать!.. Иной раз и рад бы по-чести, да ничего не поделаешь... Деться-то некуда... Ведь вот об троице тебе платить десять рублев, за земельку-то... Ну, где ему?.. Я-то, по благости господней, пока бог грехам терпит, смогу... А ему и тяжко.
-- У меня застой не будет, -- заговорил он после непродолжительного молчания, -- хоть сейчас получай... Я ему и сказал: ну что ты, мол, сват, барина-то будешь гневить... Он ведь, барин-то, как ни то -- пригодится... В гнев-то его вводить тоже не след... Ну и вызволил!.. Что уж... По душе!.. Пущай...
Мужичок Сигней с великодушнейшим видом махнул рукой и затем совершенно неожиданно добавил:
-- А ты уж покосец-то у Яркиной окладииы уважь мне... Я уж тебе заслужу... Травка-то там хоша и не важная, ну, да нам, по мужицкому нашему обиходу, сойдет... Больше все ковылСк там-от... Дай бог, копен на двадцать!..
Покосец у Яркиной окладины никогда не давал меньше пятидесяти копен. Я сказал, что подумаю.
-- Это отчего не подумать, -- одобрительно протянул мужичок Сигней, -- подумать -- первое дело... Только уж, Миколай Василич, ей-богу, без обиды... Думаю -- как заехал я к тебе, вызволил из земельки-то эфтой, сватниной-то, так заодно уж... послужу... А мне кстати бы -- близко покосец-то к посеву... Та-ак рядышком. Ты, может, видал?.. Как, поди, не видать... Ты чтой-то не больно барствуешь-то!.. Я позавчера куда тебе рань какую на рассев-то поднялся, а ты уж по полю-то бродишь... Это уж прямо надо сказать -- хозяин!
Надо сообщить читателю, что одна из самых зазорных моих слабостей -- это страсть поспать... Хозяин я тоже плохой -- сонливый и ленивый...
Уха уже несколько раз кипела, и Михайло объявил, что ее скоро надо есть. Анна притащила хлеб и посуду.
Над нами висела уж настоящая ночь, которая казалась очень темною от огня, острыми языками лизавшего стенки огромного чугуна с ухою. На траву ложилась {111} едва еще заметная роса. Прудок походил на громадную лужу чернил, окрашенную от берега багровым заревом нашего костра. Млечный Путь опоясал черный небосклон, звезды сияли уже не робко и трепетно, а с какой-то торжественной ясностью. С поля доносились задорные перекликанья перепелов. В неподвижном камыше что-то едва слышно шуршало. Влажная свежесть пропитывала воздух. Пахло водою и какой-то приятной затхлостью.
Я отправился в дом за папиросами и, воротившись к берегу, застал уху уже налитую в огромную чашку. Андрей Захарыч, наконец, вышел из своей странной задумчивости и вел с Сигнеем разговоры. Сигней солидно и не спеша уплетал уху. Михайло с какой-то ретивостью подсоблял ему.
Я сел поодаль от них и закурил папиросу (ухи мне есть не хотелось). Чухвостиков трактовал о вороном жеребце, купленном крутоярским батюшкой, отцом Вассианом.
-- Ну, пастырь он, положим-с... По писанию ежели...-- говорил Андрей Захарыч.
-- Это уж ты как есть, -- подтверждал Сигней, тщательно откусывая хлеб от огромнейшего ломтя и бережно отряхая этот ломоть над ухою, -- знамо пастырь... Наставлять чтобы...
-- Да... наставлять... -- задумчиво произнес Андрей Захарыч, и затем оживленно добавил: -- Теперь -- жеребец, возьмем жеребца...
-- Что ж -- жеребец?.. Сто два целковых -- цена небольшая... Так ежели будем говорить: четырехлеток он...
-- Четырехлеток.
-- Ну, продержит он его с год...
-- С год...
-- А там, глядишь, повел его в Толши 1...
-- Монахи тоже! -- язвительно воскликнул Андрей Захарыч и, не дав кончить Сигнею, вдруг горячо и часто заговорил: -- Вот я и утверждаю-с... ну, пастырь он... Пример ему подобает подавать иль нет-с?.. Печаловаться, так сказать... чтоб души ежели... Потому, как ни говори, христианские они, крещеные... Наблюдение-то за ними {112} надобно-с, за душами-то!.. Ну, а он жеребца теперь... Ты говоришь, вот, -- в Толши... Это мне повесть аль тебе там, ну так... Потому мы -- миряне...
-- Это уж как есть, что миряне, -- довольно безучастно отозвался Сигней.
-- Да... Ежели молебен, ну, свадьба там -- это его... Это ему надлежит... Но не ежели жеребца-с... Потому, что же это такое, скажите на милость? -- пастырь и... жеребец!..
Андрей Захарыч окинул Сигнея укоризненным взглядом, после чего тот поспешил ответить:
-- Уж это что!.. известно -- непорядок... Жеребец -- ему холя нужна... Тоже зря-то всякий бы сумел... Купил да и поставил в хлевушок... Нет, а ты его наблюди-и!..
-- Наблюди? -- неуверенно произнес Андрей Захарыч, по-видимому слегка опешенный неожиданным оборотом разговора.
-- А то как же! -- как бы увлекаясь, воскликнул мужичок Сигней, -- а ты думал, зря как?.. Нет -- погодишь!.. С ей, с скотиной-то, тоже надо умеючи...
-- Надо умеючи, -- как-то тупо подтвердил Чухвостиков, почему-то тоже впадая почти в восторженный тон.
-- Ну, а попу с эстим недосуг, священнику то ись, -- продолжал Сигней, -- вот ежели ты, барин, заведешь коня-то -- это так, это к делу... Потому -- человек ты сло-бодный, умственный... порядки знаешь... И по хозяйству все: как напоить, как овса засыпать аль резки... Чего тебе!.. Есть лошадки-то в откорме? -- участливо докончил он свою реплику, окидывая заискивающим взглядом Андрея Захарыча.
Михайло подбросил дров на то место, где варилась уха, и костер весело затрещал, вмиг охватываясь сплошным огнем: дрова были очень сухие.
-- Есть -- трехлеток, -- с довольным видом ответил Андрей Захарыч, по-видимому очень польщенный комплиментами Сигнея.
-- Вот ишь! -- одобрительно заметил Сигней, -- битючок?
-- Битюк.
-- А где купил-то?
-- В Мордове.
-- Небось уж сам покупал-то, дорого не дал?.. Ишь, {113} барин-то не промах... Не обойдешь его...-- снисходительно посмеивался Сигней, весь как бы проникнутый каким-то почтительным уважением к особе "непромаха-барина". Чухвостиков горделиво улыбнулся и важно приподнял брови.
-- Недорого, -- пренебрежительно проронил он, -- семьдесят пять...
-- В Толши поведешь?
-- Туда.
-- Эх, время-то многонько еще, -- завздыхал Сигней, -- почитай целое лето кормить-то!.. Овса одного, поди, прорва выходит. Уж я это знаю... Знаю я эту канитель-то... Тоже случалось, выкармливали... А овес-то! -- три рублика анадысь на базаре...
-- Свой у меня, -- немного разочарованным тоном ответил Андрей Захарыч.
-- Это иное дело!.. Известно, ежели деньги на выручку, продал его по три-то рублика... А уж коли не к спеху... -- это ничего... Можно и жеребчиком потравить, можно... Все, глядишь, выручит к осени-то... Рублика два выручит, поди, за четверть-то? -- бесхитростно спросил Сигней, и сам же ответил: -- Как, поди, не выручить...