До Самары ехали четыре дня. Сел и деревень по пути перевидали множество. И где бы ни произносилось имя Чапаева, оно всюду производило одинаковый эффект. Сам Чапаев держал себя с неподражаемым апломбом. Был такой случай: к какому-то селу подъехали поздним вечером, народу нет по улицам, про Совет спросить не у кого. Хотели толкнуться в избу к кому-нибудь, да вылезать неохота на морозе; поехали прямо на церковь, в расчете, что найдут Совет "там где-нибудь, на площади".
Наконец попадается встречный.
- Товарищ, где здесь Совет?
- Там вон, за оврагом... - показал он в другую сторону.
Повернули, приехали. Огромнейшее здание, похожее на сарай, старое, глухое, дикое, да и в месте совершенно диком - за оврагом, на отлете села, так и видно, что в забросе... Стучали-стучали, насилу отперли. Выходит дряхлейший глухой старикашка.
- Чего, - говорит, - надо, соколики?
- Где дежурный? - сердито спрашивает Чапаев.
- А нету никого... по домам все, тут днем только ходют... Нету никого...
- Позвать немедленно председателя...
Федор в таких случаях никогда не протестовал против настойчивости и даже резкости обращения: по тем временам особой вежливостью мало чего можно было добиться. Иной раз видят, что мямля человек, так его и метят затереть, забить, не дать ему ничего... Суровое было время, по-суровому тогда и поступать приходилось, коли хотел какое-нибудь дело делать, а не слова долбить.
За председателем послали - тот еще по дороге от вестового узнал, что вызывает его "сам Чапаев". Подходит оробелый, снимает шапку, кланяется.
- Это што же, братец, Совет-то тебе - свинюшник, што ли? - грозно встретил его Чапаев. - Куда ты его к черту на кулички выбросил - места тебе нет посреди-то села, а?
- Да народ не дает, - робко заметил председатель.
- Какой народ? Не народ, это кулаки не хотят, а народ тут ни при чем... Ишь ты, уступчивый какой...
- Да я хотел...
- Чего хотел! - оборвал Чапаев. - Тут делать надо, не хотеть... А властью называешься. Завтра же перевести Совет на площадь, занять там дом хороший и сказать, што Чапаев приказал. Понял?
- Понял, - промямлил тот.
- Я поеду обратно из Самары, смотри, если застану в этой дыре...
Бессловесный и, видимо, никчемный председатель из числа "подставных" засуетился, забегал насчет лошадей... Даже и ночевать не стали "в таком селе", ночью же укатили.
Приехали в Самару. Явились к Фрунзе. По-товарищески позвал он Чапаева и Федора зайти к нему вечером на квартиру - дотолковаться как следует по поводу предстоящих операций. Пришли. Фрунзе объяснил положение на фронте, говорил о том, как решительно надо теперь действовать, какие нужны командиры по моменту... Когда Чапаев по каким-то делам отлучился минут на пяток, Фрунзе спрашивает Федора:
- Дело серьезное, товарищ Клычков... Думаю назначить Чапаева начальником дивизии. Что скажете? Я знаю его мало, но слухов о нем - сами знаете... Как он на деле-то? Вы с ним хоть сколько-нибудь да поработали...
Федор высказал ему все, что думал, - хорошее высказал мнение, оттенил только незрелость политическую.
- Я и сам того же мнения, - заключил Фрунзе. - Человек он, бесспорно, незаурядный... Пользу может дать огромную, только вот партизанщиной все еще дышит жарко... Вы постарайтесь... Ничего, что горяч: они, и горячие-то, ручными бывают...
Федор коротко пояснил Фрунзе, что в этом направлении как раз и ведет свою работу, что симпатию и доверие Чапаева уже, безусловно, заслужил и думает, что в дальнейшем сойдется с ним еще ближе.
Вошел Чапаев. После короткой беседы Фрунзе сообщил ему о назначении и сказал, что ехать надо теперь же на Уральск и там ждать распоряжений, так как общий план предстоящей операции все еще довольно неясен. Простились. Ушли. Через два часа уезжали из Самары. Перед отъездом Чапаев попросил разрешения заехать в Вязовку - свое родное село; Фрунзе согласился. Поехали на Вязовку.
- У вас кто в Вязовке-то? - спросил Федор.
- Все в Вязовке... Старики там, отец с матерью - названые... Двое парнишек, девчонка - эти живут со вдовой одной... У той, видите ли, двое своих, вот вместе все и живут...
- Знакомая хорошая?
- Да, хорошая знакомая... Очень знакомая, - Чапаев хитро улыбнулся. - Друг у меня помер, а она осталась, друг-то и завещал, штобы оставалась со мной...
В Вязовке встретили с большим триумфом. Председатель Совета сейчас же созвал заседание в честь приезда дорогого гостя. Там Чапаев говорил свои "речи"... Вечером в народном доме его имени "местными силами" поставили спектакль. Играли безумно скверно, зато усердие было проявлено колоссальное: артистам хотелось заслужить чапаевскую похвалу... Переночевали, а наутро - марш в Уральск!..
Федору показалось, что с ребятишками Чапаев обходится без нежности; он его об этом спросил.
- Верно, - говорит, - с тех пор, как у меня эта щель семейная объявилась, ништо мне не мило, и детей-то своих почти што за чужих стал считать...
- А воспитывать как же станете?
- Да што же воспитывать: мне вот все некогда, а тут - кто их знает как, я даже и не спрашиваю об этом... Посылаю из жалованья, и кончено...
- Да жалованья мало...
- Мало, знаю... притом еще за ноябрь с декабрем у меня не получено... Вон где ноябрь... А теперь март за половину. Не платят...
- Плохо дело...
- Каждый теперь што-нибудь теряет, товарищ Клычков, каждый, - проговорил серьезно Чапаев. - Без этого, знать, и революция быть не может: один имущество свое теряет, другой - семью, иной, глядишь, вот ученье погубит, а мы - мы и жизнь-то, может, вовсе утеряем.
- Да, - задумался Федор, - может, и жизнь... А интересно, в самом деле: конца войне нет... Все новые и новые враги со всех сторон... И кругом в опасности... Мы вот с вами долго ли наездимся вместе? А близки ведь уж и новые походы...
- И думать не думаю про это, - отмахнулся рукой Чапаев. - Кто его знает, конец-то... Иной раз в такую кашу засыпался - и выходу, кажется, нет никуда, ан жив. Лучше не думать наперед. Я единожды к чехам в деревню по ошибке прикатил, в девятьсот восемнадцатом еще году было... Своя, думаю, да своя деревня-то, а шоферу што! - он увезет куда хочешь... Только въехали - батюшки: чехи! Ну, говорю, Бабаев (шоферу-то), закручивай, как знаешь, - а у самого пулемет на руках... Крути, говорю, на улице, а я стрелять стану... Успеешь закрутить - спасемся, а то - поминай как звали... Он крутит, а я палю, он крутит, а я палю... Как завернул, да как даст ходу, а кавалеристов тут человек пятнадцать на нас выехало, вот и началось вдогонку-то... Обернулся я лицом назад - пыль дугой, не видно ничего, только стреляют, слышу, на скаку-то: они на нас, а я все туда да туда... Обе ленты расстрелял... Ну-ка, лопни тут шина, што от меня осталось бы?.. Чех за мою голову и тогда награду обещал: принеси, говорит, голову Чапаева, золота дадим... У меня хлопцы прочитают эти бумажки, смеются над чехом-то, а один раз написали: "Приходите, мол, к Стеньке Разину в полк, мы вам и без золота отдадим..." Написали, запечатали письмо да мальчишке деревенскому дали отнести... У меня много бывало всяких п р о и с ш е с т в и е в .
- И сохранен вот... - сказал Федор. - Чем сохранен - случайностью ли обстоятельств, своею ли находчивостью, кто знает? А поди десятки раз на волоске от смерти был.
- Так вот, - отозвался охотно Чапаев, - именно десятки и есть, и даже многие десятки. Я себе все сам задаю этот вопрос: што это я какой живучий, словно нарошно кто меня оберегает?.. А другому, как только первая пуля полетела, - хлоп, и нет человека.
- Ну, так что же, - спросил Федор, - сами-то вы все-таки как думаете: случайность тут или другое что?
- Да нет, случайность где же - везде голова нужна... ой, как нужна голова! Ведь бывает, што всего одну минуту переждал, и нет тебя, да не одного тебя - сто человек можно загубить... Нас, сонных, чех захватил в деревне... А я на другом конце ночевал, вскочил в одних штанах, да "ура-ура"... А и нет у нас ничего - оружия-то никакого, да обрадовалась ребятня, да как кинулась - разом отняли у кого што. И не токмо пленных своих отняли, а ихних в плен набрали... Н а х о д к а нужна, товарищ Клычков, без находки разом пропадешь на войне.
- А пропадать-то неохота? - пошутил Федор.
- И тут неодинаково, - серьезно ответил Чапаев. - Вы думаете, каждому человеку жизнь свою жаль? Да не только што, а и один не всегда ее любит как следует. Я, к примеру, был рядовым-то, да што мне: убьют аль не убьют, не все мне одно? Кому я, такая вошь, больно нужен оказался? Таких, как я, народят сколько хочешь. И жизнь свою ни в грош я не ставил... Триста шагов окопы, а я выскочу, да и горлопаню, нака, выкуси... А то и плясать начну, на бугре-то. Даже и думушки не было о смерти. Потом, гляжу, отмечать меня стали - на человека похож, выходит... И вот вы заметьте, товарищ Клычков, што, чем я выше подымаюсь, тем жизнь мне дороже... Не буду с вами лукавить, прямо скажу - мнение о себе развивается такое, што вот, дескать, не клоп ты, каналья, а человек настоящий, и хочется жить настоящему-то как следует... Не то што трусливее стал, а разуму больше. Я уже плясать на окопе теперь не буду: шалишь, брат, зря умирать не хочу...
- А в дело? - спросил Федор.
- В дело? Вот вам клянусь, - горячо сказал Чапаев, - клянусь, чем хотите, что в д е л о трусом не буду никогда... Ежели в дело - тут всякие другие мысли пропадают... А вы думали - што?
- Да нет, я ничего не думал, так спросил...
- Так ли? Может, в ш т а б е про меня?
Федор не понимал, о чем он говорит.
- С полковничками? - продолжал Чапаев, и в голосе чувствовалось едва сдерживаемое раздражение. - Там, конешно...
- Да нет, серьезно же говорю вам, - успокоил его Клычков, - ни с какими "полковничками" ничего я не говорил, да и чего мне?
- А то они понаскажут...
- Не любят? - спросил Федор.
- Ненависть имеют ко мне, - медленно и внушительно сказал Чапаев. - Я телеграммы да писульки им такие отсылал, что в трибунал хотели... Только вот война помешала, а то чего доброго, и на суд попадешь. Ему там у стола сидеть - малина: полезай, говорит, на рожон... А я на рожон никогда тебе не полезу, хоть ты кто хочешь будь... На-ка, разыскались командиры... Патронов коли тебе надо - так нет их, а на приказы - ишь гораздые какие... Ну и шил я их почем зря... Хулиган, говорят, партизан, чего с него взять...