Продолжая рассказ о Кригере, следует отметить еще одно его свойство. Крайнее любопытство. Особенно любил он шумные споры. Когда в круглой комнате дискуссионного центра группа "Кристалл-2" наваливалась (во главе со Скицыным) на своих оппонентов, Кригер устраивался в проеме открытого окна и слушал, склонив гранатовый гребень. Услыхав особо удачный аргумент или крайне запальчивую фразу, Кригер возбужденно переступал шпористыми лапами и довольно говорил: "Ко-о..."
Любил Кригер и перепалки между директором "Сферы" и его другом профессором д'Эспозито, который месяцами жил в обсерватории - прикипел к проблемам Кристалла. Особых разногласий в объяснении принципов Перехода и теории совмещенных пространств у Аркадия Ильича и Карло д’Эспозито не наблюдалось. Но пылкий старый итальянец был воспитанником иезуитского колледжа, ревностным католиком и все сложности мироздания объяснял начальной мудростью Творца. Это приводило ярого материалиста Даренского то в горячее негодование, то в состояние холодного ехидства.
Трудно понять, что привлекало Кригера в спорах двух научных светил. Витька по крайней мере в них ничего не понимал. И все-таки иногда они (Витька в кресле, в углу дедова кабинета, Кригер на перилах балкона) слушали, как Аркадий Ильич и д’Эспозито у редакторского компьютера препираются по поводу совместной статьи для "Академического вестника".
- Послушай, Карло, а если записать так: "Явление столетней давности, вестное под названием "Черемховский эффект" и давшее в наши дни резонанс, адекватный современному фактору типа "эхо", свидетельствует, что..."
- А нельзя более по-русски, если уж писать на этом языке? - Я не Лев Толстой! - Это да...
- ...Не Лев Толстой! И кроме того, ученые мужи в Центре иную терминологию все равно не приемлют! Главное - суть! А она в том, что "возникновение резонанса между так называемыми субъективными болевыми точками индивидуума и гипотетическим всеобщим психогенным полем ведет к практически мгновенному менению пространственно-временной структуры в данном витке Кристалла...".
- "Витке Кристалла"! О Господи... звучит-то до чего дико!
- Не более дико, любезный Карло, чем "о Господи" в у:тах одного основателей новой теории пространственно-временных структур...
- Которые, кстати, никоим образом не отрицают участия Творца в их создании и развитии...
- Так и записать? - язвительно спрашивал Аркадий Ильич.
- Это незачем записывать! Это ясно любому разумному человеку!.. А неясно вот что: при чем вообще виток и пере- стройка структур в "Черемховском эффекте", если там имело место лишь линейное перемещение в одном пространстве? - А "эхо", возникшее в иных гранях почти через век! - И тем не менее там действовал принцип тривиального линейного вектора, с Мебиус-вектором не имеющий ничего общего...
- Карло, я тысячу раз просил! Не смей при мне упоминать о Мебиус-векторе, этой дикой выдумке авантюриста Мохова. Он еще больший мракобес, чем ты, и... Виктор! А ты что здесь торчишь? Неужели, кроме моего кабинета, нет места, чтобы бездельничать?
- Здесь кресло удобное, - безмятежно отвечал Витька, делая вид, что не слышал упоминания об отце. - Ступай отсюда...
- Дядя Карло, а вы меня тоже прогоняете, да? - Не ходи никуда, Витторио! Сиди здесь... Слушай, как твой дед льет мыльную воду с пузырями на своего старого друга! Сейчас он будет бить меня по лысине футляром от меридианного дубль-гироскопа Кларенса... - Ко-о... - с удовольствием говорил на балконе Кригер. - Очень нужна мне твоя глупая лысина, - ворчал Аркадий Ильич. - Виктор, марш гулять!
- Щас... - Витька поудобнее усаживался в кресле. Морщась, трогал под коленкой след петушиного клюва. Слегка болело. Но на Кригера он не злился. Сейчас они были вроде как союзники.
Дед отворачивался от Витьки к дисплею. " - За что мне это наказание?.. Кларисса, конечно, поступила мудро, она всегда была практичная девица. А я - плати по векселям...
- Ну, а... - вполголоса говорил д'Эспозито и замолкал. - Увы... - так же тихо откликался дед. - Никакой информации? - Никакой. Даже у Скицына.
- А при чем Скицын? Ведь с ним-то он как раз воевал больше, чем со всеми.
- Ну, знаешь ли... Милые бранятся - только тешатся... - Гм... А чем он там все-таки занят? - Ты меня спрашиваешь? Может, он шлет научные отчеты?.. Скорее всего он ничем не занят. Полагает, что сам факт его перехода есть подтверждение всех его дилетантских теорий...
- "Дилетантских"... Помилуй, Аркадио! Ты же сам понимаешь, что...
- Ничего я не хочу понимать! Авантюрм и наука несовместимы! Витька равнодушно плевал себе на ногу и растирал по ней следы машинной смазки - она осталась после ремонта старенького, расхлябанного велосипеда "Кондорито", найденного для директорского внука среди обсерваторского утиля. Взрослые, видимо, думали, что он их разговора не понимает, не догадывается, что речь идет об отце.
О том, что случилось с отцом год назад, все говорили уклончиво. Даже Скицын. И все-таки кое-что Витька знал. Михаил Алексеевич Мохов был одним сотрудников группы "Кристалл-2", резко ушел в исследованиях в сторону от главной темы и настаивал на практической проверке своих выводов. Ввел понятия пятимерной системы межпространственных координат и Мебиус-вектора. Все это достаточно ошарашивало всех, кроме младшего научного сотрудника Скицына. Однако и он в чем-то поддерживал Мохова, а в чем-то с ним яростно не соглашался. До крика и хрипоты. Дело осложнялось тем, что у Мохова не было диплома фика. Он кончил биологический и философский факультеты. В теорию межпространственных полей он пришел, можно сказать, самоучкой. Это и дало повод директору "Сферы" обозвать своего зятя в пылу очередного спора дилетантом. После чего Михаил Мохов исчез, оставив письмо. Что в письме - никто, кроме Аркадия Ильича, не знал. Теперь было вестно, что научный сотрудник Мохов поселился на окраине Реттерберга и занимается незапланированными экспериментами на свой страх и риск. . Все это было бы еще ничего, если бы не маленькая деталь: ни в одном самых укромных уголков "Генерального Атласа Земли" город Реттерберг не значился.
Однако об этом факте говорить в обсерватории было не принято. Витька хорошо чуял, что можно, а что нельзя, и лишних вопросов не задавал. Но кажется, он удивился меньше других, когда нежданно-негаданно отец объявился в "Сфере".
Впрочем, открытого удивления не выказал никто. Но все говорили вполголоса и, кажется, ощущали неловкость и виноватость - как в семье, когда вдруг вернулся далеких нерадостных мест полузабытый и не очень любимый родственник.
Тем не менее сам Михаил Алексеевич смущения не показывал. Суховато раскланивался со встречными. К директору не пошел. Расспросил, где найти сына, и заперся с Витькой в его комнате.
О чем говорили отец с сыном, Витька никому не рассказывал. После беседы старший Мохов исчез - будто растворился. А Витька до вечера ходил один. Пинал на дорожках сосновые шишки, меланхолично и неумело насвистывал. Из деликатности его ни о чем не расспрашивали, хотя дед злился, а Скицын млел от любопытства. Вечером Витька попросился у Скицына к вспомогательному компьютеру четырехмерного преобразователя и до полуночи сидел у стереоэкрана. Там же и уснул на жесткой пластмассовой кушетке. Скицын, вздыхая, сунул ему под голову свой свитер и накрыл Мохова-младшего снятой с окна портьерой.
Экран остался невыключенным. В глубине его висела странная конфигурация цветных спиралей и пентаграмм. Конфигурацию косо пересекала голубая линия со знаком Генерального меридиана. Скицын присвистнул и с минуту молча стоял над спящим сыном Михаила Алексеевича.
Через два дня Витька Мохов исчез. Утром он укатил на своем "Кондорито" в сторону озера. К обеду не вернулся. К вечеру тоже. Разумеется, дед переполошился. Да и остальные...
Утешало одно: потонуть Мохов-младший не мог. Раз и навсегда Витька обещал деду и Скицыну не купаться в одиночку, а он был человеком слова. Вариант, что директорский внук свернул шею на горных тропинках, по которым любил носиться на дребезжащем велосипеде, тоже отпал: брошенный "Кондорито" нашли в кустах за водокачкой... Заплутал в окрестном лесу! Но не такой уж этот лес безлюдный...
Витька объявился в сумерки, когда Аркадий Ильич пребывал в состоянии тихой паники и собирался вызывать Центра патрульные и спасательные вертолеты.
- Что за шум? - сказал Витька пренебрежительно, когда к нему подскочили с расспросами и упреками. - Ну, загулял маленько, не рассчитал время...
Однако, увидев подходившего деда, Витька не стал дальше демонстрировать равнодушие и спокойствие. Быстро забрался на решетчатую пятиметровую мачту бета-ретранслятора и встал на перекладине у отражателя. Дело было на площадке у базовой подстанции, при свете шаровых фонарей. Их белое лучение придавало происходящему лишне драматический и несколько цирковой эффект. - Марш вн, с-стервец, - велел Аркадий Ильич. - Не-а... - сказал Витька с высоты. - Снять, - металлическим голосом приказал директор. Два аспиранта, мешая друг другу, полезли вверх. Витька, словно канатоходец Тибул в старом фильме, ступил на наклонную проволоку-оттяжку. - Не смей! - взвгнул дед. Но Витька, балансируя, быстро пошел вн, оттяжка уходила за кусты сирени. На полпути он закачался на одной ноге.
- Господи Исусе, - громко выдохнул профессор Да-ренский.
Витька быстро закончил путь и высунул растрепанную голову листьев.
- Я устал, а вы тут с облавой... Я кушать хочу о всех сил. Дядя Карло, скажите им...
- Аркадио, ребенок хочет кушать! - немедленно возвысил голос профессор д'Эспозито. - Как вам не стыдно!
- Дайте мне сюда этого... - потребовал Аркадий Ильич. - Я устрою ему ужин... с помощью тех методов, которые применялись в иезуитском колледже к самым беспутным воспитанникам.