- Но ведь... Их же, говорят, всех по домам разобрали, - неловко сказал Витька.
- Не всех... Да и учатся-то все равно они там, вместе... Уж будто бы ты не знал! Витька неопределенно повел плечом. Было дело, в прошлом августе он вывел своим путем Южной Пищевой слободы семерых мальчишек и шестерых девчонок - маленьких арестантов какой-то подлой тюремной школы. Кир, хозяин "Проколотого колеса", сказал - надо. Отец тоже. Витька тогда еще понятия не имел ни о Якорном поле, ни о Башне, но как поступать в таких случаях, знал не хуже Пограничников... Скандал, правда, случился немалый, и Витька всерьез поверил, что дед надерет ему уши, как "в старые добрые времена"... Но в скором времени дело замяли, тем более что ребятам все равно деваться было некуда... Потом Витьке и в голову не приходило, что кто-то будет об этом случае говорить и напоминать.
Он пожал плечами: нашла, мол, о чем разговаривать. Люся поджала губы: сам начал, не я. Тут они вышли на конную тропу. Навстречу проскакали на лошадях без седел трое практикантов учебного центра заповедника. Помахали руками.
Тропа вывела леса в ложбину с луговой травой и шапками кустарника. Воздух трепетал от кузнечиков и птичьего пересвиста. Сразу обдало солнцем. Прошли шагов двести среди высокой сурепки и белых зонтичных соцветий. С заросшего склона бежал среди кустов ручей. Вернее, даже речка шириной метра три. Вода была темная, но очень прозрачная, видны все камушки.
- Перескочишь? - без всякой задней мысли спросил Витька. Люся покосилась и, насупившись, стала расстегивать сандалетки. - Стой... - Витька присел, храбро ухватил ее за спину и под колени и, выгибаясь от тяжести, ступил в ручей. - Ай... Сумасшедший!.. Утопишь ведь...
- Ага... - И хотя ноги сводило от холода (вода-то горного родника), нарочно затоптался посреди речки, будто теряя равновесие. Ах, как здорово она завжала и вцепилась в него... А на берегу опять сказала: - Сумасшедший. И он опять сказал: - Ага...
Взяли влево, стали подниматься по склону, к зарослям. Люся наконец обратила внимание: - Ты почему хромаешь? - А... Укусила пчелка за пятку... - В прошлом году ты был гораздо серьезнее... - Ну и что? С возрастом все глупеют... Началась чаща дубняка, склон стал круче. Ветки хватали за плечи. Под рубашку Витьке скатился твердый желудь. - Тут тропинка, только ее не видно... Руку давай. Она послушно дала руку, но вдруг спросила:
- Вить... А Дину ты тоже носил на руках?
- Кого? - искренне удивился он.
- Ну, Дину Ясвицкую... которую ты с теми ребятами привел. - С чего ты взяла?
- Она говорила... Ты ее нес от платформы... - Святые Хранители! Состав стоял полминуты, насыпь высокая, дождь, скользко, они продрогли. Я и один их парнишка хватали всех на руки без разбора, тащили вн... Я даже не помню, как кого зовут!
Он говорил правду. Он помог этим ребятам и считал, что дело сделано. Потом он с ними почти не встречался. Потому что... потому что разные он и они, это было ясно сразу. Конечно, они хорошие люди, особенно старший (Антон, кажется), но... Витьке неловко было от их какой-то сдавленности, прижатости. Наверно, потом все у них наладилось. Теперь им хорошо, это главное. А для Витьки важны были не те, кого он вывел оттуда. Важен был тот, кто там остался. "Цезареныш..."
Никогда Витька вслух так его не называл. Ого, скажи-ка такое! Но далека-то, в мыслях, можно. И Витька заулыбался от наплыва радостной ласковости. И конечно, тут же толкнулось беспокойство: как он там?
А у Люси было свое на уме. И когда выбрались дубняка к черной, горячей от солнца сланцевой осыпи, Люся отдышалась и спросила, будто слегка дурачилась:
- Вить, а ты раньше с девочками дружил по-настоящему?
Он уточнил серьезно:
- Кроме тебя?
- Ну...
Тогда он глянул краем глаза и сказал покаянно - Что скрывать, было. В давнем детстве...
- Правда?
- Ага... Ее звали Зинаида.
Все ее, семилетнюю, так и звали, полным именем. И ребята, и взрослые. Несмотря на миловидное личико и роскошные ресницы, была она храбрая, самостоятельная и твердо знала, что дети ничуть не глупее учителей и родителей. А иногда и умнее... Витька же в ту пору был нерешительный мамин мальчик, и что нашла в нем Зинаида, навсегда осталось непонятным.
Если бы ей просто нравилось командовать Витькой, тогда ясно. Однако Зинаида не помыкала мальчишкой, как иные капрные примадонны. Она старательно тянула Витьку "до своего уровня". Учила - серьезно, без насмешек - давать сдачи обидчикам, не бояться лазать по деревьям и прыгать в крапиву, спорить с учительницей, свистеть сквозь дырку от зуба и делать вид, что тебе весело, если на самом деле страшно. Может, ей нравилось, что он такой доверчивый и послушный? Нет, что послушный, не нравилось. Однажды она вскипела:
- Ну что ты такая тютя! Мигаешь и молчишь! Хоть бы подрался со мной!
- Зачем? - тихо спросил Витька.
- Ну нельзя же быть таким синеглазым обланным теленком!
"Синеглазый обланный теленок" - это показалось оскорбительным. Витька подумал, вздохнул и стукнул. Она обрадованно треснула его по носу. Неведомые доселе чувства освободили в крайне обиженном первокласснике Мохове какие-то пружины: он коротко, без слез, взревел и кинулся в бой. И они подрались бурно и от души. В школьном буфете. И были доставлены в кабинет директорши, где после всяких грозных слов и поучений последовал приказ - мириться! Но мириться при директорше они не стали и покинули кабинет, показав друг другу кулаки.
Мир был заключен позже, после уроков, - крепкий и радостный. Зинаида храбро чмокнула Витьку в щеку и велела ему сделать с ней то же самое. И там, в уголке школьного весеннего сквера, по щиколотку в рыхлом снегу, они обещали друг другу "быть как сестра и брат".
С той поры Зинаида смотрела на Витьку как на равного. Но все же она была умудреннее в разных житейских делах. Чтобы Витька не отставал в развитии, она по-дружески посвящала его во всякие тайны. Так Витька узнал, например, что далеко не все младенцы выращиваются в пробирках в Институте охраны раннего детства. Наоборот, случается это довольно редко, а чаще всего они при вестных обстоятельствах заводятся в маминых животах, откуда и появляются на свет.
Витька поверил Зинаиде, но, потрясенный этим сообщением, решил уточнить подробности у мамы. И был большой крик, "чтобы ты больше не смел блко подходить к этой испорченной девчонке!" И мало того, мама пошла к учительнице. А учительница, поглядев на бледного Витьку и потом на маму, доверительно спросила:
- А что, он у вас в самом деле пробирочный? Мама увлекла несчастного Витьку за руку учительской почти по воздуху и заявила, что переводит его в другую школу.
И вот тут послушный и воспитанный мальчик Витя впервые устроил бунт. И объявил голодовку. Конечно, это был запрещенный прием. Но безотказный. Того, что "ребенок ничего не ест", мама боялась больше, чем всех испорченных девчонок на свете.
- Изверг... Кто мог подумать, что в тихом омуте вырастет такое чудовище? Впрочем, понятно в кого...
Тот, "в кого" было у Витьки все нехорошее, уже тогда жил отдельно от семьи. То в университетском поселке, то в "Сфере"...
Так или иначе, Витька выиграл сражение. И даже не поехал в летний лагерь, чтобы в каникулы быть с Зинаидой.
Они жили недалеко друг от друга, играли на пустыре позади остановленной стройки химкомбината. Иногда с ребятами, иногда вдвоем. Друг с другом им ни разу не было скучно. Даже если совсем нечего делать, можно просто сидеть в оконном проеме недостроенного цеха, качать ногами, болтать о чем-нибудь или петь всякие песни. А была еще такая забава: вытащат две гибкие доски оставленного на стройке штабеля, вставят их одним концом в щели между бетонными блоками в метре от земли, а на другой конец прыгают сами - каждый на свою доску. И качаются, летают вверх-вн друг перед другом. И хохочут. Или опять поют. Надо сказать, у Зинаиды был голос чистый и звонкий, да и у Витьки хороший дискант...
И вот так они однажды качались и пели. И поскольку была вокруг солнечная пустота и полная независимость от всяких запретов, пели они песню о Жучке, вестную всем с детсадовского возраста. Вдохновенно и трогательно:
Укусила пчелка собачку
За больное место.
Далее без церемоний называлось пострадавшее собачкино место и описывались мучения Жучки, атакованной вероломным насекомым. Ясные детские голоса выводили в тишине почившей стройки:
Стала Жучка охать и плакать,
"Как же я теперь буду..."
Но тут Витькин дискант осекся. И Зинаида в сольном варианте закончила куплет, повествующий о горестных сомнениях многострадального животного. Ибо она качалась спиной к тропинке и не видела возникших там прохожих.
Прохожие эти были полный очкастый дядька и Витькина мама.
- Атас... - пискнул наконец Витька. Зинаида по-балетному повернулась на носочке, скакнула в лебеду, сделала Витькиной маме и незнакомцу книксен: - Здрасте... Витечка, я пойду, вечером поговорим, как дела. Это не было малодушием и дезертирством. Это был реальный учет обстановки: помочь Витьке она все равно не могла и своим присутствием лишь сильнее раздосадовала бы его маму.
- Та-ак... - сказала мама. - Иди сюда. - И поскольку Витька стоял, как прибитый гвоздем, подошла сама. - Вот он, полюбуйтесь, Адам Феликсович... Я же говорила, что искать его следует на пустырях и помойках. Но я, по правде говоря, не ожидала, что он уже освоил такой... помойный репертуар... - В голосе мамы что-то стеклянно подрагивало...
- Да помилуйте, Кларисса Аркадьевна! - весело возгласил мамин спутник. - Это же детское устное творчество, оно корнями уходит в эпоху феодалма! Целый пласт нашей фольклористики, пока еще почти не тронутый...
- Ах, пласт... - Красивая интеллигентная мама выдернула стебель чертополоха и верхушкой огрела певца по ногам, а комлем по шее (за шиворот посыпались крошки).
- Кларочка, что ты делаешь! - Широкий Адам Феликсович быстро заслонил Витьку. Покрасневшая мама сказала: - Одно к другому. Пусть и воспитательные приемы уходят корнями в феодалм... - Она выпустила чертополох и отряхнула пальцы.- Жаль, что сбежала эта красавица... Чтобы я ее рядом с тобой больше не видела! Предупреждаю последний раз!