-- Да ну? -- Внутренне я посмеивался над незадачливым своим papoi, который верил или думал, что верит, будто я там действительно исправился. И тут я вспомнил свой собственный сон, который мне как раз в то утро приснился, -- где был Джорджик, который по-генеральски распоряжался, и Тем со своей беззубой ухмылкой и обжигающим хлыстом. Однако сны, как мне когда-то говорили, сбываются с точностью до наоборот. -- Отец, отец, не изволь беспокоиться за единственного своего сына и наследника, -- сказал я. -- Оставь пустые страхи. Он сможет сам за себя постоять, и с большим успехом.
-- И еще, -- продолжал отец, -- мне виделось, будто ты весь в крови, обессилел и не можешь им сопротивляться. -- Вот уж действительно все наоборот; я снова не мог внутренне не усмехнуться, а потом я вынул весь свой deng из карманов и хлопнул его на скатерть.
-- Вот, папа; здесь немного, конечно. Это все, что я заработал вчера вечером. Но, может быть, этого хватит, чтобы вы с мамой сходили куда-нибудь, посидели, выпили по рюмочке хорошего виски.
-- Спасибо, сын, -- ответил он. -- Мы редко теперь куда-либо ходим. Да ведь и опасно стало -- на улицах сам знаешь, что творится. Всякие малолетние хулиганы и так далее. Все же спасибо. Завтра я куплю на них бутылочку, и мы с мамой посидим дома. -- С этими словами он сгреб мои netrudovyje babki и сунул их в карман брюк, а мать пошла на кухню мыть посуду. И я ушел, со всех сторон обласканный улыбками.
Дойдя до нижней лестничной площадки, я, прямо скажем, удивился. Удивился -- это даже не то слово. Застыл, можно сказать, с открытым rotom. Меня, понимаете ли, пришли встречать. Стояли на фоне всех этих iskariabannyh стенных росписей, которым полагалось воплощать величие подвига во имя трудовой славы, увековечивать его в виде голых yekov и kis, сурово приникших к рычагам индустрии, изрыгая при этом скабрезности, пририсованные к их rotam хулиганистыми мальчишками. У Тема в руке был тюбик черной масляной краски, и он как раз обводил очередное ругательство большим овалом, как всегда одновременно похохатывая -- ух-ха-ха-ха. Но когда Пит и Джорджик со мной поздоровались, вовсю щеголяя ощеренными в дружеских улыбках zubbjami, он завопил во всю глотку: "Наконец-то, их величество прибыли, ур-ра! " и сделал что-то не вполне понятное на манер салюта с прищелкиванием каблуками.
-- Мы беспокоились, -- сказал Джорджик. -- Сидим-сидим, пьем tshiortovo молоко с ножами, а потом думаем, вдруг на тебя нападут или еще чего-нибудь, вот и пришли на подмогу. Как, Пит, я правильно излагаю?
-- Верно, верно, -- ухмыльнулся Пит. -- Иззи-винни-нитте, -- осторожно проговорил я. -- У меня немножко tykva разболелась, пришлось это дело zaspatt. А родители не разбудили меня, когда я им велел. Что ж, мы собрались тем не менее и вместе возьмем то, что нам предложит старушка notsh... н-да. -- Я поймал себя на том, что подхватил это дурацкое лишнее "н-да" у П. Р. Дельтоида, моего наставника по перевоспитанию. Очень странно.
-- Насчет tykvy -- сочувствую, -- сказал Джорджик как-то даже чересчур участливо. -- Много думаешь, не иначе. Приказы, дисциплина, то, се... Но она прошла, ты уверен? Уверен, что тебе не захочется снова пойти прилечь? -- И все они эдак подленько zaostsherialiss.
-- Постой, -- проговорил я. -- Давай-ка проясним обстановку. Этот сарказм, если я правильно понял вашу интонацию, не идет вам, о дружина и братие. Возможно, вы устроили маленький такой sgovoriting за моей спиной, потешились на славу, отпуская шуточки и тому подобный kal. Однако в качестве вашего друга и предводителя я, видимо, имею все-таки право знать, что происходит, или как? Ну-ка, давай, Тем, выкладывай, что означает эта твоя дурацкая обезьянья ухмылка? -- Я это не случайно по Тему проехался -- он как раз стоял с открытым rotom и вид являл совершенно bеzumni. Тут внезапно встрял Джорджик:
-- Ладно, Тема больше не задираем, приятель. Это теперь у нас будет такой новый курс.
-- Новый курс? -- удивился я. -- Что еще такое за новый курс? Я смотрю, вы успели основательно все обсудить за моей сонной спиной. Ну-ка, давайте подробнее! -- С этими словами я скрестил rukery на груди и поудобнее прислонился к изломанному поручню лестницы, все еще стоя тремя ступеньками выше этих моих так называемых друзей.
-- Не обижайся, Алекс, -- сказал Пит, -- но мы хотим, чтобы и у нас была кое-какая демократия. А не так, чтобы ты все время говорил, что делать и чего не делать. Но ты не обижайся. Джорджик поддержал его:
-- Обиды тут вообще никакой быть не может. Все дело в том, у кого есть идеи, а у кого их нет. Что он нам всю дорогу предлагал? -- И Джорджик очень прямо взглянул мне в лицо храбрыми своими glazzjami. -- Мелочевку, ерунду всякую, вроде как прошлой ночью. Но мы-то растем!
-- Так, дальше, -- процедил я, не двинувшись. -- Слушаю, слушаю.
-- Что ж, -- продолжал Джорджик. -- Хочешь выслушать до конца -- слушай. Мы, понимаешь ли, по задворкам ходим, трясем мелкие лавчонки, а в результате мелочью в карманах звякаем. При том что в кафе "Масклмэн" есть такой Билл Англичанин, и вот он говорит, что способен narisovatt нам такой krasting, о котором каждый malltshik только мечтать может. Настоящее дело может оформить -- briuliki, -- говорил Джорджик, не сводя с меня взгляда холодных глаз. -- Это пахнет большими, очень большими деньгами -- вот что говорит Билл Англичанин.
-- Так, -- протянул я небрежно, хотя и diko razdrazh внутри. -- С каких это пор ты снюхался с Биллом Англичанином?
-- Знаешь, -- ответствовал Джорджик, -- я ведь, бывает, и сам по себе туда-сюда похаживаю. Ну вот хоть в прошлый shabbat. Могу я иметь какую-то личную zhiznn, нет?
На его личную жизнь мне было natshatt это уж точно.
-- А что, интересно, ты делать-то будешь с этими большими-пребольшими babkami, или деньгами, как ты их столь почтительно именуешь? Тебе что, не хватает чего-нибудь? Нужна tatshka -- срываешь ее прямо с дерева. Нужен кайф -- его тоже lovish. Да или нет? Чего это тебе вдруг так захотелось стать жирным капиталистом?
-- А-а, -- махнул рукой Джорджик, -- ты иногда думаешь и говоришь, как маленький ребенок. -- Тут Тем снова заухал филином -- "ух-ха-ха-ха! " -- Сегодня, -- заявил Джорджик, -- сделаем взрослый krasting.
Стало быть, сон был все-таки в руку. Джорджик стал генералом, говорит, что делать и чего не делать, а Тем, этот ухмыляющийся безмозглый бульдог, того и гляди вытащит хлыст. Однако я разыграл свою роль как по нотам, очень осторожно разыграл, улыбчивый, со всем согласный:
-- Ладно. Tshudnennko. Кто долго ждет своего часа, тот дождется. Я многому научил вас, други мои. Но, может, ты хоть посвятишь меня в свои планы, Джорджик?
-- Ну, -- с хитрецой ухмыльнулся Джорджик, -- что ж планы... любимое молоко-плюс -- видимо, так, а? Надо сперва взбодриться, всем надо, а тебе особенно у тебя сегодня трудный день. -- Ты прямо будто мои мысли читаешь! -- Я изобразил улыбку. -- Как раз хотел предложить наведаться в добрую старую "Korovu". Чудно-чудно-чудно. Ну веди нас, Джорджик! -- И я выдал ему вроде как низкий поклон, улыбаясь, как bezumni, но при этом лихорадочно соображая. Однако, когда мы вышли н улицу, я понял: думает glupi, a umni действует по озарению, как Бог на душу положит. И снова мне помогла прекрасная музыка. Мимо проехала машина, в не работало радио, до меня донесся всего лишь такт или полтора, но то был Людвиг ван Скрипичный концерт заключительная часть, и я сразу понял, что от меня требуется. Хриплым голосом говорю: "Ну, Джорджик давай! " и выхватываю свою britvu. Джорджик от неожиданности как-то так ухнул, но очень даже быстренько -- шшшасть! -- выщелкнул из рукояти клинок поzha, и мы кинулись друг на друга. Старина Тем говорит "Ну нет, так дело не пойдет", и начал отматывать с талии tsepp, но Пит удержал его, схватив за руку: "Оставь их. Так надо". В результате Джорджик и ваш покорный слуга, как коты, заходили друг возле друга, выжидая мгновенье, когда противник otkrojetsia, причем обе друг друга назубок знали, слишком даже хорошо знали; Джорджик время от времени шасть-шасть сверкающим своим клинком, но все впустую. То и дело мимо шли люди, видели все это, но не совались -- надо полагать, такого рода зрелища им давно примелькались. Потом я сказал себе: "Раз, два, три! " и бросился хак-хак-хак бритвой, -- правда, не в лицо и не по glazzjam, а нацеливаясь на руку, в которой у Джорджика был nozh, и он его, бллин, все же выронил. Да, бллин. Выронил, и nozh дзынь-блям на зимний звонкий тротуар. Я лишь слегка мазнул Джорджика по пальцам britvoi, а он стоит и смотрит, как набухают под фонарем капельки крови.
-- А ну! -- повернулся я к Тему (причем теперь начинал я первый, потому что Пит перед этим дал Тему soviet не разматывать tsepp, и Тем внял ему). -- Ну, Тем, теперь с тобой разберемся, ладненько? -- Тем, как какой-то большой bezumni зверь, с криком "Гхааааа" мгновенно размотал опоясывавшую его tsepp, да так ловко, obaldett можно. Тут правильной тактикой для меня было держаться как можно ниже, прыгая по-лягушачьи, чтобы защитить лицо и glazzja, и я так и делал, бллин, что беднягу Тема изрядно изумило -- он-то привык хлестать по открытой morder -- хлесь-хлесь-хлесь! Однако он, надо признать, здорово влепил мне по спине, меня аж до нутра прожгло, но эта боль только побудила меня скорей с ним разделаться. Ну я и мазнул его britvoi по левой ноге через штанину -- штанина тесная, разом на пару дюймов разъехалась, и брызнуло немножко крови, отчего Тем стал вообще как bezumni. И тут, пока он завывал вау-вау-вау собачьим голосом, я провел с ним тот же прием, что и с Джорджиком, вложив все в одно движение -- вверх, вбок, вжжик, -- и почувствовал, как brilva вошла в мякоть его запястья, отчего он выронил змеиную свою tsepp и заверещал, как ребенок. Потом попытался всосать всю лишнюю кровь с запястья, одновременно не переставая верещать, но крови было слишком много, и он захлебнулся ею -- бупль-бупль, -- а кровь хлестанула фонтаном, хотя и ненадолго. Я говорю: -- Ну что, други, вам все ясно? Ты как, Пит? --- А я разве чего говорил? -- отозвался Пит. -- Я и не говорил ничего! Слушай, как бы Тем до смерти не истек кровью!
-- Не sdohnet, -- сказал я. -- Sdohnutt можно только один раз. А Тем sdoh еще до рожденья. Вся эта кровища сейчас перестанет. -- Я знал, что главные кабели у него целы. Вынул свой чистый платок из кармана, чтобы обернуть ruker бедному умирающему Тему, который вопил и стенал, и кровь действительно вскоре остановилась -- да и куда бы она делась-то! Будут теперь знать, кто истинный vozhdd и хозяин, бараны tshiortovy, подумал я.