II
Прошло еще три месяца. Действующие лица моего рассказа оставались в прежнем положении. Анна Павловна все так же жила у Эльчанинова; граф приглашал их к себе и сам к ним ездил; Мановский молчал и бывал только у Клеопатры Николаевны, к которой поэтому все и адресовались с вопросами, но вдова говорила, что она не знает ничего. Более любопытные даже приезжали к ней в усадьбу, чтобы посмотреть на оставленного мужа, но им никогда не удавалось встретить Мановского, хотя очи и слышали, что в этот самый день он проезжал в Ярцово.
У предводителя назначен был обед. Общество было прежнее, за исключением Мановского и Эльчанинова. Клеопатра Николаевна сидела на диване между Уситковою и Симановскою. Перед ними стоял исправник. Прочие дамы сидели на креслах. Мужчины стояли и ходили. Все ожидали графа.
- Давно ли вы видели вашего несчастного опекуна? - спросил исправник Клеопатру Николаевну.
- Он был вчера у меня, - отвечала Клеопатра Николаевна. - Почему же несчастного? - прибавила она.
- Да как же? Жену отняли! - возразил исправник.
- Он, кажется, забыл об ней и думать; впрочем, я с ним никогда об этом не говорю.
- Я ее встретил, - сказал исправник, - пополнела, такая хорошенькая.
- Желаю ей, - отвечала с презрением вдова, - все подобные ей - хорошенькие, и вам, мужчинам, обыкновенно нравятся.
- Оно лучше; а то что толку, например, в вас, Клеопатра Николаевна? Ни богу, ни людям! - заметил с усмешкою исправник, немного волокита по характеру и некогда тоже ухаживавший за Клеопатрою Николаевною, но не успевший и теперь слегка подсмеивающийся над ней.
- Пожалуйста, избавьте меня от таких сравнений, - отвечала вдова обиженным тоном.
- Я вас не смею и сравнивать, - сказал исправник.
- Граф едет! - произнес громко Уситков, уже давно смотревший в окно.
При этом известии мужчины встали; дамы начали поправляться и сели попрямее; на всех лицах было небольшое волнение. Одна только Клеопатра Николаевна не увлеклась этим общим движением и еще небрежнее развалилась на диване. Хозяин был в наугольной. Услышав о прибытии графа, он проворно пробежал гостиную и, вышедши в залу, остановился невдалеке от дверей из лакейской. За ним последовали почти все мужчины. Граф быстро, но гордо прошел залу, приветствовал хозяина, поклонился на обе стороны мужчинам и вошел в гостиную. Казалось, это был другой человек, а не тот, которого мы видели в его домашнем быту, при посещении Анны Павловны и даже при собственном его визите Мановскому. На лице его, бывшем тогда приветливым и радушным, написана была теперь важная холодность. Он сделал общий поклон дамам и, сопровождаемый хозяином, подошел к дивану. Две звезды светились на его фраке. Уситкова проворно вскочила, чтоб уступить ему свое место.
- Не беспокойтесь, сударыня, - сказал граф, вежливо поклонившись, и сел на пустое кресло, стоявшее у того конца дивана, где сидела Клеопатра Николаевна.
Вдова сделала движение, чтобы поворотиться к нему лицом; она еще в первый раз видела графа. Хозяин и несколько мужчин стояли на ногах перед Сапегою.
- Как здоровье вашего сиятельства? - спросил хозяин.
- Благодарю вас, я здоров, только скучаю.
- Что мудреного, ваше сиятельство, после Петербурга, - заметил Уситков, - вот наше дело привычное, да и тут...
- Меня не любят здешние дамы! - прибавил граф, искоса взглянув на вдову. - Ни одна из них не посетила меня.
- Дамы, вероятно, боятся обеспокоить вас, граф, - сказала с жеманною улыбкою вдова.
- В том числе и вы, сударыня? - спросил Сапега.
- Я не имею чести быть знакома с вами, граф, - отвечала Клеопатра Николаевна, приподняв с гордостью голову.
Графу, видимо, понравился тон этого ответа.
- Так позвольте же мне завтрашний день устранить это препятствие и сделать вам визит.
- Много обяжете, граф.
- Ваш супруг?
- Я вдова и потому боюсь, что вам скучно будет у меня.
- Вы позволили мне быть у вас? - сказал граф с легким наклонением головы.
Вдова отвечала улыбкою: она торжествовала.
После этого легкого разговора граф встал и пошел к балкону, чтобы рассмотреть окружные виды. Лицо его, одушевившееся несколько при разговоре с Клеопатрою Николаевною, сделалось по-прежнему важно и холодно. Вслед за ним потянулись мужчины; граф начал разговаривать с хозяином.
- Мне говорили, что он совершенный старик! - сказала Клеопатра Николаевна Симановской.
- Какой же старик; я вам говорила, - отвечала та, - теперь еще что? А посмотрели бы вы на него у Мановских.
Вдова сделала гримасу.
- Каждый мужчина с подобными женщинами бывает любезнее, потому что они сами вызывают их на то, - сказала она с презрительною улыбкою.
В это время в гостиную вошел высокий мужчина. Удивление и любопытство показалось на всех лицах. Это был Задор-Мановский. Он прямо подошел к хозяину, отдал вежливый поклон графу, на который Сапега отвечал сухо, потом, поклонившись дамам, подал некоторым мужчинам руку и начал с ними обыкновенный разговор. При его приходе Клеопатра Николаевна несколько изменилась в лице; физиономия графа сделалась еще важнее и серьезнее. Что касается до хозяина и прочих гостей, то они чувствовали некоторый страх и не знали, как себя держать. Оказать внимание Мановскому? Но как покажется это графу, который называл его мерзавцем и покровительствовал его жене. Не замечать Мановского они не могли, потому что чувствовали к нему невольное уважение; кроме того, им хотелось поговорить с ним и, если возможно, выведать, что у него на душе, тем более, что все заметили перемену в лице Мановского. Он как будто бы постарел, обрюзг и похудел. Недоумевая таким образом, все, однакож, были суше обыкновенного с Михайлом Егорычем; но он как бы не замечал этого и, поговоря с мужчинами, подошел к дамам, спросил некоторых о здоровье и сел около Клеопатры Николаевны, которая опять несколько сконфузилась.
- Поздравьте меня, Михайло Егорыч, - сказала она, - ко мне завтра будет граф.
- Зачем? - спросил Мановский, взглянувши пристально на вдову.
- Сам напросился.
- Знаю я, как он напросился, - сказал Михайло Егорыч, насупившись. - Мне бы нужно переговорить с Алексеем Михалычем, - продолжал он, помолчав.
- С дядей?
- Да.
- О чем?
- Черт знает, - говорил Мановский, не отвечая на вопросы Клеопатры Николаевны, - никогда нельзя приехать по делу: вечно полон дом сволочи... Где его кабинет?
- Из коридора первая комната, стеклянные двери.
- Там никого нет?
- Я думаю.
- Я теперь пойду туда, позовите его ко мне; я ему имею кой-что сказать.
Проговоря это, Мановский встал и ушел.
- О чем это с вами говорил Михайло Егорыч? - спросила Клеопатру Николаевну Симановская, давно уже обмиравшая от любопытства.
- Все по этой проклятой опеке, - отвечала вдова.
- А о жене ничего не говорил?
- Отвяжитесь вы, бога ради, с этой женой, - отвечала Клеопатра Николаевна, которая после разговора с Мановским была не в духе.
- Ах, как интересно знать, что он думает о жене, - произнесла Симановская.
- Спросите его сами.
- Сохрани бог!
- Напрасно, я бы советовала...
- Я могу обойтись и без ваших советов! - возразила, вспыхнувши от досады, Симановская, и затем обе дамы замолчали. Клеопатра Николаевна, посидев немного, вышла в диванную и прошла в девичью, где, поздоровавшись с целою дюжиною горничных девушек и справившись, что теперь они работают, объявила им, что она своими горничными очень довольна и что на прошлой неделе купила им всем на платья прехорошенькой холстинки. После того она снова вернулась в гостиную и, подошедши к дяде, который с глубоким вниманием слушал графа, ударила его потихоньку по плечу. Старик обернулся.
- Вас спрашивают, mon oncle!*.
______________
* дядя! (франц.).
- Зачем, душа моя?
- Нужно-с.
Старик, извинившись перед графом, пошел было в диванную.
- В кабинет, mon oncle.
- Завертела ты меня, - говорил старик, повернувшись.
- Я люблю командовать! - проговорила, как бы ни к кому собственно не обращаясь, Клеопатра Николаевна.
- Право? - спросил граф, весьма хорошо понявший, что эта фраза сказана была собственно для него.
- Очень... Однако я у вас отняла слушателя, позвольте мне занять его место, - сказала Клеопатра Николаевна, вставая на место дяди.
- Вы очень снисходительны, сударыня, - сказал граф с улыбкою, - мы говорили о весьма скучном для молодой дамы предмете.
- О каком же это?
- О хозяйстве.
- Ах, боже мой! Я очень люблю сельское хозяйство, хочу даже у себя сделать эту шестипольную систему. Это очень удобно и выгодно. - Клеопатра Николаевна, видимо, хотела похвастать перед графом своими агрономическими сведениями.
- Ба!.. Да вы большая агрономка, - сказал граф.
- Нет! Я только деревенская жительница.
- У Клеопатры Николаевны всегда родится прекрасный хлеб! - заметил Уситков.
- Это в новом вкусе, - заметил граф, - молодая, прекрасная и - образованная хозяйка.
- Благодарю, граф, за насмешку.
- Почему ж такая недоверчивость к моим словам?
- Недоверчивость?.. - повторила с довольно милой гримасой вдова. - Мужчинам нельзя доверять не только в важных вещах, но даже и в пустяках.
- Я принадлежу к старому поколению.
- Это все равно: никому нельзя доверять, и я одному только человеку в жизнь мою верила.
- А именно?
- Моему мужу.
- А теперь?
- А теперь никому не верю, не верила и не буду верить.
- Это ужасно!
- Ничего нет ужасного!.. "Я мертвецу святыней слова обречена!"{145} - произнесла с полунасмешкою Клеопатра Николаевна и хотела еще что-то продолжать, но в это время вошел хозяин с озабоченным и сконфуженным лицом. Он значительно посмотрел на Клеопатру Николаевну и подошел к графу.
- Вы не докончили вашей мысли, - сказал Сапега замолчавшей Клеопатре Николаевне.
- Нет, я все сказала, - отвечала та, взглянув искоса в залу и увидев входящего Мановского. - Теперь мое место опять займет дядюшка.
С этими словами Клеопатра Николаевна отошла, села на прежнее место и начала разговаривать с Уситковой. Михайло Егорыч подошел к толпе мужчин, окружавшей графа, и, казалось, хотел принять участие в разговоре. Но Сапега отошел и сел около дам. Он много шутил, заговаривая по преимуществу с Клеопатрой Николаевной, которая, впрочем, была как-то не в духе. Мановский уехал, поклонясь хозяину и графу и сказав что-то на ухо Клеопатре Николаевне. Вдова, по отъезде его, сделалась гораздо веселее и любезнее и сама начала заговаривать с графом, и вечером, когда уже солнце начало садиться и общество вышло в сад гулять, граф и Клеопатра Николаевна стали ходить вдвоем по одной из отдаленных аллей.