- Да, я буду спокойна, ты этого хочешь, и я буду!.. Поезжай с богом. В чем же ты поедешь, велел ли ты приготовить экипаж?
- Я покуда поеду в коляске.
- Непременно же в коляске, тебе будет спокойнее! А кто с тобой поедет?
- Я думаю взять Николая.
- Возьми Николая, он любит тебя. Позовите ко мне Николая, я попрошу, чтоб он тебе хорошо служил.
Эльчанинов вышел и через несколько минут возвратился вместе с лакеем лет сорока, рябым, но добродушным из лица и с серебряною серьгою в ухе.
- Николай, ты поедешь с барином, успокаивай его и береги, - начала больная.
- Будьте покойны, Анна Павловна, все исправим.
- Ах, как ты счастлив, Николай: ты поедешь с Валером, ты будешь видеть его, ты счастливее меня, Николай.
- Не пожалуемся, господа любят, - отвечал тот.
- Ты будешь беречь Валера, если он сделается болен, ты мне сейчас же напиши, и я тотчас приеду.
- Будьте покойны, Анна Павловна!.. Слава богу, нам не в первый раз.
- А готово ли у вас?
- Коляску вытащили, теперь укладываемся. Какую прикажете, Валерьян Александрыч, на пристяжку? Кучера говорят, что каурая очень шибко хромает.
- Какую хотите, - отвечал Эльчанинов. Ему было невыносимо грустно. - Савелий Никандрыч, потрудитесь распорядиться, - прибавил он.
Савелий и Николай вышли.
Анна Павловна обняла Эльчанинова. Он чувствовал, как на лицо его падали горячие ее слезы, как она силилась крепче прижимать его своими слабыми руками. Прошло несколько минут в глубоком и тяжелом молчании.
Вошел Савелий.
- Уж начали запрягать, - сказал он.
- Пора! - проговорила больная удушливым голосом. - Собирайся и ты, Валер; что ты наденешь? Одевайся теплее.
Эльчанинов вышел; ему хотелось только одного, чтобы как можно поскорее уехать.
- Проворнее, - сказал он попавшемуся навстречу Николаю, одетому уже в дорожную шинель.
- Готово-с, прикажете подавать?
- Подавайте!
- Люди хотят проститься, Валерьян Александрыч, - присовокупил Николай.
- Посылай! - произнес с досадою Эльчанинов.
Николай вышел, и вслед за ним вошло человек двенадцать дворовых баб и мужиков.
- Прощайте, батюшка Валерьян Александрыч! - говорили они, подходя к руке барина.
- Прощайте, прощайте, - повторил торопливо Эльчанинов и забыл даже напомнить им беречь Анну Павловну и слушаться ее. Надев теплый дорожный сюртук, он вошел в спальню больной. Анна Павловна сидела на кровати. Савелий стоял у окна в задумчивости.
- Ты совсем? - сказала больная довольно спокойным голосом.
- Прощай, Анета, до свиданья! - проговорил Эльчанинов, целуя ее руку.
- Прощай! - тихо проговорила она. - Дай мне обнять тебя, я тебя провожу.
- Не делай этого, Анета, ты слаба.
- Позволь мне хоть проводить тебя, дай мне руку. - И она встала, опираясь на руку Эльчанинова.
- Прощайте, Савелий Никандрыч, - говорил тот, подавая свободную руку приятелю.
- Прощайте, Валерьян Александрыч, - отвечал Савелий, крепко сжав руку друга.
Они поцеловались, и все трое вышли в залу.
- Постой, - сказала Анна Павловна, как бы вспомнив что-то, - ты будешь писать ко мне?
- Буду, друг мой!
- А часто ли?
- Часто.
- Пиши два раза в неделю, непременно пиши. Теперь благослови меня.
Эльчанинов перекрестил ее.
- Прощай, Анета, останься здесь, ты слаба.
- Я провожу тебя на крыльцо. - Анна Павловна хотела идти, но силы ее совершенно оставили.
- Не могу... Прощай! - произнесла она и уж в беспамятстве обхватила Эльчанинова за стан.
- Примите ее, - сказал Эльчанинов, разводя ее холодные руки, и, почти бегом выбежав на крыльцо, вскочил в коляску.
- Пошел скорее в Каменки! - крикнул он.
Кучер ударил по лошадям, и коляска с шумом выехала в поле. Эльчанинову стало легче; как бы тяжелое бремя спало у него с души; минута расставанья была скорей досадна ему, чем тяжела.
"Как эти женщины слабы! - думал он. - Я люблю ее не меньше, да что ж такое? Так необходимо, и я повинуюсь". Размышляя таким образом, он мало-помалу погрузился в мечты о будущем. Впрочем, надо отдать справедливость, что он выехал из своей усадьбы с твердым намерением выписать Анну Павловну при первой возможности.
Между тем граф только что еще проснулся и сидел в своем кабинете.
- А! Вы уж совсем! - сказал он, увидя входящего Эльчанинова в дорожном платье. - Исправны. Присядьте. Как здоровье Анны Павловны? Как она вас отпустила?
- Не спрашивайте лучше, ваше сиятельство, одна только неизбежная необходимость заставила меня не отказаться от моего намерения, - отвечал Эльчанинов.
- Честь вашей воле! Это прекрасно в молодом человеке. Поверьте, все к лучшему! Вам надобны теперь письма и деньги.
С этим словом граф подошел к письменному столу и начал писать. Через полчаса он вручил Эльчанинову четыре пакета и 200 рублей серебром.
- Извините, что мало, - сказал он, подавая деньги, - там, по письму, вы можете, в случае нужды, адресоваться к моему поверенному.
Эльчанинов встал и начал раскланиваться.
- Прощайте, милый друг, - говорил граф, обнимая молодого человека, - не забывайте меня, пишите; могу ли я бывать у Анны Павловны?
- Граф! Я вас хотел просить об этом. Позвольте мне предоставить ее в полное ваше покровительство. Вы один, может быть, в целом мире...
- Все будет хорошо! Все будет хорошо! - говорил старик, еще раз обнимая Эльчанинова, и, когда тот, в последний раз раскланявшись, вышел из кабинета, граф опять сел на свое канапе и задумался. Потом, как бы вспомнив что-то, нехотя позвонил.
В кабинет вошел камердинер в модном синем фраке.
- Какой сегодня день?
- Четверг, ваше сиятельство.
- А когда почта в Петербург?
- Сегодняшний день, ваше сиятельство.
- Вели приготовить верхового в город.
Камердинер вышел. Граф снова подошел к бюро и начал лениво писать:
"Любезный Федор Петрович!
К тебе явится с моими письмами, от 5 сентября, молодой человек Эльчанинов. Он мне здесь мешает, затяни его в Петербурге, и для того, или приищи ему службу повидней и потрудней, но он вряд ли к этому способен, а потому выдавай ему денег понемногу, чтобы было ему на что фланерствовать. Сведи его непременно с Надей. Скажи ей от меня, чтобы она занялась им, я ей заплачу; а главное, чтобы она вызвала его на переписку, и письма его к ней пришли ко мне. Надеюсь, что исполнишь.
Граф Сапега".
Написавши письмо, граф опять позвонил нехотя. Вошел тот же камердинер.
- Отправить страховым! - сказал Сапега и начал ходить скорыми шагами по комнате, вздыхая по временам и хватаясь за левый бок груди. Ему не столько нездоровилось, сколько было совестно своих поступков, потому что, опять повторяю, Сапега был добрый в душе человек, - но женщины!.. Женщин он очень любил и любил, конечно, по-своему.
VIII
Спустя неделю после отъезда Эльчанинова граф приехал в Коровино. Анна Павловна была по большей части в беспамятстве. Савелий встретил графа в гостиной.
- Могу ли, любезный, я видеть больную? - спросил граф, приняв Савелья за лакея.
- Она в беспамятстве теперь, ваше сиятельство, - отвечал почтительно Савелий.
- Все-таки я могу войти?
- Пожалуйте.
Граф вошел в спальню.
- Боже мой! Боже мой! - вскричал он, всплеснув руками. - Ах, как она больна! Она в отчаянном положении! Кто же ее лечит? Кто за ней ходит?
- Я за ней хожу, ваше сиятельство, - отвечал Савелий.
- Но как же ты можешь ходить? Это неприлично даже - ты мужчина.
- Мне поручил ее Валерьян Александрыч, - отвечал Савелий.
- Очень неосмотрительно сделал Валерьян Александрыч; ты можешь любить госпожу, быть ей верен, но никак не ходить за ней больною.
Савелий не отвечал.
- Как сыро, как холодно в комнате! - продолжал граф. - Бедная... бедная моя Анета! Часто ли ездит к ней по крайней мере лекарь?
- Лекарь не ездит, ваше сиятельство, - отвечал Савелий.
- Господи боже мой! - вскричал граф. - Что вы с нею делаете! Вы хотите просто ее уморить! Это ужасно! Сегодня же, сейчас же перевезу ее к себе.
- Нет, ваше сиятельство, - возразил было Савелий.
- Что такое нет? Оставить вам ее здесь уморить? - перебил граф.
- Я не могу отпустить Анны Павловны: она мне поручена, - сказал с твердостью Савелий.
- А я не могу оставить ее здесь, - отвечал граф, несколько удивленный дерзостью Савелья. - Оставить, когда у ней нет ни доктора, ни прислуги даже, которая могла бы ходить за ней.
Слова его были отчасти справедливы. Служанки, редко бывавшие в комнатах и в бытность Эльчанинова, теперь совершенно поселились в избах. Один только Савелий был безотлучно при больной. Пригласить медика не было никакой возможности; Эльчанинов, уехавши, оставил в доме только десять рублей. Савелий, никак не предполагавший подобной беспечности со стороны приятеля, узнал об этом после. Услышавши намерение графа взять к себе Анну Павловну, он сначала не хотел отпускать ее, не зная, будет ли на это согласна она сама и не рассердится ли за то; но, обдумавши весь ужас положения больной, лишенной всякого пособия, и не зная, что еще будет впереди, он начал колебаться.
- Я не знаю, ваше сиятельство, - начал он не с прежнею твердостью, - захочет ли больная переехать к вам.
- Чего тут больная! Она умирает, а ее спрашивать, хочет ли она помощи. Я сейчас возьму ее.
- Я не могу совсем оставить Анны Павловны; если вам угодно взять ее, то позвольте и мне быть при них.
- Ты можешь наведываться, пожалуй.
- Я должен быть непрестанно при них. Я поклялся в этом Валерьяну Александрычу.
- Это совершенно не нужно; у Анны Павловны и без тебя будет много прислуги.
- Я не слуга, ваше сиятельство, - сказал, наконец, Савелий, вынужденный объявить свое настоящее имя.
Граф с удивлением и с любопытством посмотрел на молодого человека.
- Но кто же вы? - спросил он.
- Я знакомый Валерьяна Александрыча, - отвечал Савелий.
- Фамилия ваша?
- Молотов.
- Имя ваше, звание?
- Савелий Никандрыч, а звание - дворянин-с.
- И вы говорите, что Валерьян Александрыч поручил вам Анну Павловну?
- Да, ваше сиятельство.
- Но я полагаю, что это не мешает мне взять к себе в дом Анну Павловну; вы можете быть у меня, сколько вам угодно.