- Что это вы говорите, - воскликнул Аполлос Михайлыч, - как нет драматических вспышек, когда вся пиеса есть превосходная драматическая вспышка! Сумейте только, почтеннейший, как говорит Фамусов, прочесть ее с чувством, с толком, с расстановкой...
- За этим дело не станет. Прочитать мы прочитаем, - отвечал Рагузов, - но я боюсь еще, как публика поймет. Кто у нас будет публика?
- Публика поймет, - отвечал хозяин, - потому что публика в этом деле всегда и везде самый справедливый судья. Эту мысль я высказал даже в моей статье о В.....м театре. Сверх того, у нас будут люди и понимающие нечто, например: Александр Александрыч с семейством, Веснушкин, чудак Котаев. Эти люди, Никон Семеныч, видят далеко! В дивертисмане вашем Дарья Ивановна пропоет своим небесным голоском свой chef d'oeuvre* - "Оседлаю коня"{144}; Фани протанцует качучу.
______________
* образцовое произведение (франц.).
- Я ее, mon oncle, совсем забыла, - проговорила молодая девушка.
- Ты не могла ее, моя милая, забыть, - возразил Аполлос Михайлыч, - потому что ты только прошлого года изучила ее в Москве. Впрочем, застенчивость в этом отношении, mon ange*, даже смешна.
______________
* мой ангел (франц.).
- Но, mon oncle, я не балетчица, а актриса.
- Все это я очень хорошо знаю, chere Fany*; но все-таки тебе стоит только вспомнить то соло, которое ты танцевала в Москве в благородном балете, то и этого уже будет весьма достаточно, а кроме того, ты не должна уже отказываться и потому, что это необходимо для полноты спектакля.
______________
* дорогая Фани (франц.).
Трагик, все еще остававшийся в дурном расположении духа, встал.
- Доброй ночи, - сказал он.
Хозяин начал было его упрашивать досидеть артистический вечер, но гость уехал.
- Удивительно, какого несносного характера! - сказал Аполлос Михайлыч, пожав плечами, по уходе трагика. - Не глупый бы человек, но с самыми неприятными странностями - всегда и везде хочет, чтобы делалось по его. По способностям своим - комический актер, и даже актер недурной, а воображает себя трагиком, и трагиком вроде Мочалова. Когда ему начнешь что-нибудь говорить или читать, он никогда и ничего не слушает, а требует только, чтоб его чтением восхищались. Недели две тому, кажется, назад явился ко мне с своим Шекспиром - этакие маленькие синенькие книжки{145} - и начал читать - просто сделал пытку! Вообразите себе - слушать двенадцать часов прозу, произносимую самым неприятным прононсом и сопровождаемую самыми резкими движениями!
- Я говорила вам, mon oncle, чтобы вы его не приглашали, - заметила племянница.
- Нельзя, мой друг! Во-первых, его музыканты: не пригласи - осердится и не даст оркестра, а без музыки, ты сама знаешь, спектакля не бывает; а во-вторых, он и актер порядочный. Впрочем, господа, лучше потолкуемте о деле; позвольте мне представить вам маленький ярлычок. - Проговоря эти слова, Аполлос Михайлыч вынул из кармана небольшую бумагу и продолжал: - В пиесе моей роль виконта играю я; гризетку - Фани, - она эту роль прекрасно изучила; нечего конфузиться!.. Я в этом деле строг: дурно, так дурно, а хорошо, так хорошо; на роль маркизы я приглашу Матрену Матвевну - немного чересчур полна, но это ничего: она довольно ловка! Потом-с: некоторые сцены "Женитьбы". Вот тут маленькая заковычка: действующих лиц много - нынешние писатели вообще любят толпу, которая только в больших труппах возможна. Между нами сказать, я бы этой пиесы никогда не поставил: какой-то тривиальный фарс... смешна и больше ничего; но мне хочется это сделать для столицы - в Москве она очень всех смешила; придется, может быть, своим знакомым написать, что у нас был спектакль, давали "Женитьбу", там этого и довольно: все восхитятся! В этой шутке я думаю раздать роли таким образом: невесту будет играть Фани, сваху - Матрена Матвевна, она будет чуднейшая сваха! Экзекутора сыграете вы, Осип Касьяныч.
- Нет уж, Аполлос Михайлыч, меня, сделайте милость, освободите: я, право, никогда не игрывал на театрах и вовсе никакого желания не имею-с, - отвечал тот.
- Полноте пустяки говорить, мой почтеннейший, - возразил хозяин. - Роль маленькая: на каких-нибудь трех страницах. Моряка сыграет Юлий Карлыч. - Эта роль очень добрая: лицо надобно иметь веселое, с приятной этакой улыбкой. Она очень будет вам по характеру. Кочкарева сыграет наш великий трагик, а Мишель - Анучкина.
- А тут, mon oncle, надо будет говорить? - спросил племянник.
- Разумеется.
- В таком случае, слуга покорный, я решительно отказываюсь от всех словесных ролей, - отвечал Мишель.
- Нет, ты не можешь отказаться, если я этого хочу.
- Помилуйте, mon oncle! Вы захотите, чтобы я на канате плясал, - возразил племянник, - так и должен я лезть на канат и сломать себе голову?
- И очень бы хорошо сделал, если бы в самом деле сломал и достал бы где-нибудь поисправнее!.. Как ты можешь не хотеть участвовать в том деле, в котором участвует все общество, в котором, наконец, участвуют твоя сестра и дядя?
- Что ж такое сестра и дядя? - возразил Мишель.
- Как что такое сестра и дядя?.. Ах, ты, бессмысленный повеса! Для него ничего не значат сестра и дядя; да сам ты что за великий человек? Не потому ли разве, что в департаменте бумаги подшивать выучился, невежа глупый?
- Вы можете сердиться, сколько вам угодно, а я не буду играть, - сказал молодой человек и ушел в залу.
- Дело в том, господа, - начал, поуспокоившись, хозяин, - нам недостает актера на главную роль - на Подколесина. Я вот третью ночь не сплю и все думаю об этом; намекнул было сначала на Харитонова, по наружности бы очень шел: толст, неуклюж, лицо такое дряблое - очень был бы хорош; нарочно даже в деревню к нему ездил, но неудача: третью неделю в водяной умирает. Хотел было напасть на учителя арифметики - тоже был бы приличен, - смирный, тихий, но отказывается, - говорит, что ничего не может сыграть, особенно в дамском обществе. Хотел было завербовать аптекаря, наружностию тоже подходит к роли и играть бы согласился с удовольствием, но, к несчастию, по-русски ужасно дурно говорит, да и от природы картав.
- Я знаю одного актера, - заговорил Юлий Карлыч, - только угодно ли будет вам его принять?
- Сделайте милость!.. Почему же не принять? - возразил Аполлос Михайлыч.
- Слабость имеет большую: пьяница, говорят, и пьяница-то запойная.
- Что же он по крайней мере за человек? - спросил хозяин.
- Человек он не важный, здесь в питейной конторе служит.
- Каким же образом вы узнали, что он хороший актер?
- Нынче летом у меня Саша из гимназии приезжал, так сказывал, что он где-то на вечере, подгуляв, что ли, читал им какое-то сочинение: так, говорит, уморил всех со смеху. Саша даже мне все его передразнивал.
- Нельзя ли мне как-нибудь показать его? Я бы испытал его на Подколесине.
- В этом-то и трудность, Аполлос Михайлыч, он ведет очень странную жизнь: или сидит дома около жены, которой, говорят, ужасно боится, или безобразно пьян.
- Господи боже мой, какое несчастие! По крайней мере можно ли его каким-нибудь образом вызвать из дому трезвого? Не целый же день он пьян.
- Вы напрасно, Юлий Карлыч, - вмешался в разговор Осип Касьяныч, - даете Аполлосу Михайлычу такой совет. Вы, вероятно, говорите о Рымове? Помилуйте, я его знаю: он человек совершенно потерянный; я полагаю, что это даже будет неприлично и, вероятно, дамам неприятно.
- Как это сказать, Осип Касьяныч, - возразил хозяин, - что будет неприлично и неприятно дамам? В искусстве не должно существовать личностей.
- Как вам угодно, Аполлос Михайлыч, я сказал только мое мнение.
- Очень вам благодарен; но мы теперь рассуждаем не о том, что это за человек, а какой он актер.
- Актер превосходный, мне Сашенька сказывал, - подхватил Юлий Карлыч.
- Много ваш Сашенька понимает, - перебил Осип Касьяныч.
- Да я ничего и не говорю и сказал только свое мнение. Моего Сашеньку тут вам трогать нечего.
- Вас никто с вашим Сашенькой и не трогает, а говорят о Рымове да о дамах, которые не захотят с ним играть.
- Нет, Осип Касьяныч! При всем моем уважении к вам, я должен сказать, что вы говорите не дело. Наши дамы выше этих мелочей, - перебил хозяин.
- Как вам угодно, - отвечал судья, - ваше дело.
В залу, куда ушел молодой человек, вскоре за ним вышла и молодая дама.
- О чем вы мечтаете? - спросила она, подходя к нему.
- Я не мечтаю, но взбешен на этого старого хрыча.
- Не сердитесь на него, он вас любит.
- Sacre Dieu!* Что мне в его любви?.. Помешался сам на театре и хочет всех сделать актерами. Очень весело учить какую-нибудь дрянь наизусть, пачкать лицо и тому подобные делать глупости.
______________
* Проклятие! (франц.).
- Что ж такое? - Ничего, зато все общество будет вместе. На репетициях будет очень приятно: мы с вами будем сидеть, разговаривать, смеяться.
- Да, конечно, в таком случае это будет очень приятно, но я думал, что вы не захотите играть.
- Нет, отчего же не играть? Съезжаемся же на вечера. Роли, конечно, я не стану учить, а выйду да постою.
- Вам можно это делать, Дарья Ивановна; но меня он будет заставлять учить и ломаться.
- А вы не учите, выйдите, постойте, да и уйдите.
- Я с ним сделаю штуку. На репетициях буду, а как надобно будет играть, и притворюсь больным. Ах, только как я посмотрю, какая у вас здесь, против Петербурга, ужасная жизнь: ни воксалов, ни собраний, ни гуляньев, а только затевают какие-то дурацкие театры.
- Что делать! Провинция. Что нынче больше танцуют в Петербурге?
- Перед моим отъездом вошла в моду полька tremblante.
После этого разговора дама скоро уехала, а молодой человек ушел к себе в комнату.
Два собеседника Аполлоса Михайлыча, судья и Юлий Карлыч, несмотря на происшедшую между ними маленькую размолвку, вместе простились с хозяином, вместе вышли и даже сели в один экипаж.
- Ну, оттерпелся! - произнес Осип Касьяныч. - Дает же бог этаким скотам состояние, - продолжал он, - вместо того чтобы тешить общество приличным образом, давать бы, при этаких средствах, обеды, вечера картежные, так нет, точно белены объелся: театр играть вздумал; эких актеров нашел; а поди откажись, так еще неприятность какую-нибудь сделает. Вот сегодня надо было у Алмазова партию составить, - вот тебе и партия, просидел на дурацком вечере, да и только... Обоих бы их с Рагузовым на одну осину, проклятых, повесить; тот хоть по крайней мере сам благует, а этот еще других ломаться заставляет на его потеху. Удивительно, какое скотство!