Виктор при этом опять поцеловал у тетки ручку.
- Ах, Боже мой, сделай милость! - воскликнула она и сейчас же велела извозчика расчесть, а племянника напоила, накормила, положила его спать в лучшей комнате, велела, без всякой осторожности, прислуживать ему любимице своей Иродиаде, сама потом пришла посмотреть, хорошо ли ему.
Сердце старой девы стремилось еще любить, но только она не знала - кого.
Виктор, всем этим очень довольный, как будто бы с ним ничего неприятного не случилось, сейчас же беззаботно заснул. Он грубит матери, а к тетке подделывался по весьма простому расчету: зная, что мать бедна, и как-никак, но, по своей обязанности, будет ему помогать; а к тетке, чтобы вытормошить у нее что-нибудь, надобно было подлизываться. Лишенный всяких нравственных правил, восторгающийся только паркетом, по которому ходил в корпусе, тонким сукном, которое видел на мундирах у офицеров, и в то же время с головой, набитою какой-то бессмысленной протестацией против всего, что имело над ним какую-нибудь власть, он и в помыслах не имел, до такой степени были безобразны его настоящие поступки. 16.
Причины, побудившие жениха и невесту к браку.
После свидания с сыном, у Надежды Павловны сделалось кровохарканье; к вечеру она чуть не умерла, а потом обнаружилось воспаление в груди. Первое пришло ей в голову: что будет с Соней, если она умрет? Оставить ее на руках подобного папеньки и злодея-братца, - от одной этой мысли бедная мать едва не сходила с ума, а тут, как нарочно, приехал Яков Назарыч.
- Попроси его ко мне, попроси! - скороговоркой сказала дочери Надежда Павловна, под влиянием какого-то тайного предчувствия.
Соня пригласила гостя, а сама осталась в другой комнате, села и задумалась. Молоденький ум ее начинал понимать и оглядывать свое положение; с отъездом флигель-адъютанта роль ее в обществе сразу понизилась; даже добрейшая Марья Николаевна, показывавшая к ней такую пылкую дружбу, как будто бы охладела. Семь платьев ее очень хорошо были известны всем ее знакомым, а сшить в нынешнем году еще новое, она знала, нет ни малейшей возможности, а между тем блистать в обществе нарядами и общим вниманием к себе - как это приятно! Соня даже не слыхала, чтобы что-нибудь могло быть лучше этого. Тысячи планов приходили в голове ее, чтобы как-нибудь все это поправить и устроить.
- Что это вы? А? Как вам не стыдно? - говорил Яков Назарович, входя к Надежде Павловне.
Та, закутавшись в свой синелевый платок, села на постели.
- Умираю! - произнесла она, хватая себя за грудь.
- Полноте, чтой-то! - хотел ее утешить Яков Назарович, садясь невдалеке от нее.
- Да, батюшка, я не о себе! - воскликнула капризно Надежда Павловна: - давно мне, окаянной, пора на тот свет. А вот о Соне, - что с нею будет, когда я умру?
- Замуж выдавать надо! - сказал полусерьезно и полушутя Яков Назарович.
- Рада бы я была, Господи, как! - проговорила, разведя руками, Надежда Павловна. - Да где нынче женихов-то возьмешь! Где они, прах их знает!
- Да хоть бы я!.. Как это вы, сударыня, при женихе, молодом человеке, такие речи говорите! - шутил Яков Назарович.
- Женишься ли уж ты? - сказала ему тоже в шутку Надежда Павловна.
Она была очень дружна с Яковом Назаровичем и постоянно говорила ему "ты".
- Попробуйте только, отдайте! - повторил старый холостяк.
Лицо его начинало краснеть, пот градом выступал на лбу.
Надежда Павловна усмехнулась.
- Не знаю, правду ли ты говоришь, или шутишь? - произнесла она.
- Какое шучу!.. Давно уж влюблен!
- Слышала это я...
И Надежда Павловна сомнительно покачала головой.
Якова Назаровича точно кто кольнул в спину. Он привскочил с места.
- Так что же? - заговорил он каким-то необыкновенно одушевленным голосом: - состояние, слава богу, у меня есть... Всех бы вас я устроил. Что мне оставаться холостяком-то... Надоели уж эти Миликтрисы-то!..
- Чтобы ни одной их не было; всех вон! - проговорила в раздумье Надежда Павловна.
- Всех прогоню.
- Ой, какой ты смешной! - сказала она, слегка простонав.
Несмотря на шутливы тон, мысль выдать дочь за Якова Назаровича исполнила Надежду Павловну неимоверного восторга: измученная бедностью, она богатство считала единственным счастьем в жизни и, сделавшись от болезни своей неугомонно-нетерпеливою, сказала гостю:
- Ну, так поезжай домой: я переговорю с ней.
- Не может быть!.. Будто! - восклицал толстяк, целуя из восхищения ее костлявую руку, потом расшаркался с ней и вышел в другую комнату.
- Куда же это вы, дедушка? - спросила его Соня.
- Нужно-с, - отвечал он ей с лукавою улыбкой и уехал.
- Милочка, душечка! - говорил он, сидя в карете и делая странные телодвижения: - всю тебя расцелую! Тут ямочка, тут возвышение!.. О, ангельчик!.. - говорил он, нежно целуя пустое место и тыкая пальцем в воздух.
Соня между тем продолжала сидеть на прежнем месте. Мать наконец ее окликнула. Соня перешла к ней и, взяв свою работу, поместилась на обычном своем месте. Разговор между ними начался издалека и как бы случайно склонился на Якова Назаровича.
- Что он у вас мало посидел? - спросила Соня.
- Приедет еще!.. Такой он странный, так удивил меня, - отвечала довольно нерешительно Надежда Павловна.
Она никак не предполагала, что дочь сама некоторым образом подготовила объяснение Якова Назаровича.
- А что же?
- Да сватается к тебе!
После этой фразы Надежда Павловна едва перевела дыхание.
Соня тоже вспыхнула.
- Что же вы? - спросила она с улыбкой.
- Что же я могла ему сказать! Ты знаешь, что я в этом случае не только принуждать тебя, но даже советовать считаю себя не в праве.
По суеверной любви своей, Надежда Павловна действительно дала себе слово даже не советовать дочери в этом случае.
Выражение лица у Сони было очень серьезное.
- Конечно, чем терпеть эту вечную нужду и бедность, лучше выходить замуж, - проговорила она.
- Но будешь ли ты его любить?.. Немолод он!
- Я ничего к нему особенного не чувствую, ни любви ни нелюбви, - отвечала Соня.
В это время Надежде Павловне подали ее бульон. Когда она, покушав его и чувствуя себя гораздо лучше, спокойно улеглась, Соня спросила ее:
- Что же он за ответом, стало, приедет?
- Да!
Соне, по-видимому, хотелось продолжать этот разговор, но только она немного конфузилась.
- Не знаю, что и отвечать ему! - проговорила мать в раздумье.
- Да скажите, что да! - отвечала Соня.
- Хорошо, - произнесла Надежда Павловна протяжно.
Так необдуманно и так ветренно упала для Сони завеса, навсегда отделившая непроницаемой стеной одну половину ее жизни от другой. Соня, кажется, первое слово в жизни услыхала: "О, Господи! Денег нет!". Кругом нее всюду и везде говорили: "Вот женились, ни у того ни у другого ни села ни перегороды. Вот дура, нашла за кого выйти, ни чина ни должности". В самом простом быту какая-нибудь крестьянская девка, которая позвонче других поет, покрасивей, подородней других, поумней и складней на словах, и та пользуется почетом и уважением; а Соня дома, в пансионе, в свете, насколько она успела в него заглянуть, только и видела, что почитается знатность и богатство: за дурами, ее подругами, отвратительными собой, молодежь ухаживала, начальство дарило им книги за успехи в науках. Даже красоте своей Соня, после поступка с ней флигель-адъютанта, перестала давать цену. Об Александре она иногда подумывала; но он был такой еще мальчик: любви его невозможно было придать никакого практического значения!
Вечером приехал Яков Назарович, расфранченный, раздушенный донельзя и в то же время робеющий. Стараясь быть любезным, он был порядочно смешон. Петру Григорьевичу, не бывшему поутру дома, не сочли за нужное и сказать, что произошло в семействе. Впрочем, он, видя дружеское и бесцеремонное обращение Надежды Павловны с Яковом Назаровичем, нисколько тому не удивился, так как и прежде еще в разговорах своих с деревенскими знакомыми, священниками и управляющими он обыкновенно объяснял: "У меня ведь жена министр по уму; с этими, там, директорами и попечителями, так за панибрата и режет!". Сам же он Якова Назаровича всегда называл "ваше превосходительство". В настоящий вечер он только обратил внимание на то, когда Соня отнеслась к Леневу и сказала:
- А что, вы подарите мне лошадей, на которых мы с вами ехали?
- Подарю, подарю, целую четверку!
- А сани a jour у вас будут, как у губернатора?
- У меня уже есть такие, вдвое лучше только!
Соня, разумеется, говорила шутя, хотя в то же время нельзя умолчать, что и эта причина была одною из побудительнейших... Бедная птичка! Она замужество представляла не совсем так, как оно есть, не во всех еще подробностях. 17.
Губернская тетеха
Весть о замужестве Соне за Ленева дала Надежде Павловне возможность взять по лавкам в долг всевозможных материй, и только было они со всем этим расклались, как на двор въехала карета. Соня и мать вопросительно посмотрели друг на друга.
Здоровый лакей едва вытащил из кареты потолстевшую, в трауре, барыню, которая, войдя запыхавшись в маленькую переднюю, сейчас же закричала:
- Не могла, тетушка... родная моя!.. Не могла утерпеть!..
- Ах, Аполлинария Матвеевна! - сказала Надежда Павловна, встречая гостью и целуя ее в румяную и пухлую щеку.
- Как только услыхала, что вы здесь, - везите, говорю... - продолжала та, не переставая тяжело дышать и усаживаясь на диване.
Это была мать Александра, некогда стройная и хорошенькая собой девушка, а теперь какое-то чудовище. Покойный Бакланов, женясь на ней, отчасти обманутый ее наружностью, а еще более того прельщенный ее состоянием, впоследствии иначе и не называл ее, как тетехой. Сына своего Аполлинария Матвеевна боготворила, хотя и возмущалась многими его поступками и словами.
В настоящем случае, впрочем, она нашла более приличным сначала заговорить о муже.
- Горе-то, нуте-ка, тетенька, какое у меня наделалось! - начала она, помахивая длинными оборками своего траурного чепца.
- Слышала, слышала, - отвечала ей Надежда Павловна.