- Что, какое уж, батюшка, наше житье, - отвечал печальным голосом этот могучий человек.
- Ничего, погоди, теперь лучше будет.
- Да только на вашу милость и надежду имеем, - сказал Петруша, и когда они все влезли в сушило, которое было не что иное, как верх над погребом, то представившаяся картина, при освещении сальной свечи, была оригинальна: кровать, с белыми как снег подушками и с белым одеялом, как-то резко отделялась от пыльных стен, от висевших на стене бараньих шкур, от стоявшей в одном углу кадки с дегтем, от наваленного в другом углу колесного скота; но все это, впрочем, дышало каким-то оживительным и здоровым запахом. Александр поспешил раздеться и отправить прислугу.
- Прощенья просим, - проговорил Петруша и слез с молодым своим камрадом с сушильни.
"В деревне славно жить!" - подумал Александр и с удовольствием зевнул.
8. Что прежде всего.
От Обуховских болот, кругом мельниц, по небольшой тропинке шел Александр в низенькой охотничьей шляпе с зеленой лентой, в сером, с зеленой выпушкой, рединготе и в высоких болотных сапогах; через плечо у него было перекинуто щегольское английское ружье на шерстяной перевязи, вышитой тою же искусною рукой влюбленной Казимиры. За ним могуче шагал длинный Петруша, тоже с новым ружьем и тоже в каком-то сереньком чепце. Пегас, подняв морду и грациозно переступая ножками, шел верхним чутьем по болоту. Бакланов остановился, снял свою шляпу и отер катившийся с лица пот.
- Немного же мы с тобой, Петруша, настреляли, - сказал он.
- Совсем нынче птицы мало стало, - повторил тот свою любимую фразу.
Они снова взяли ружья на плечи и пошли. Пегас вдали что-то пролаял.
- Может, другой здесь дичи много! - проговорил Александр и посмотрел на Петрушу.
Тот тоже на него посмотрел.
- Что в юбках-то ходят, - прибавил Александр.
Петруша усмехнулся и почесал себя за ухом.
- Пожалуй, что добра этого есть немало.
Пегас опять пролаял и с какою-то даже тоской в голосе.
Александр не обратил на это ни малейшего внимания.
- А кто же у нас получше?.. которая?.. - продолжал он расспрашивать.
- Да кто их - прах знает! Сам-то я этими делами не занимаюсь.
Встретился маленький лесок, и путники должны были разойтись, а потом они снова соединились.
- Если не для себя, так, по крайней мере, для приятеля бы: вот хоть бы для меня постарался.
- Что ж, это можно будет, - отвечал Петруша, улыбаясь какою-то кривою улыбкой.
- Да кто же у вас, какие есть? - продолжал Бакланов, быстро идя и, со свойственною его темпераменту живостью, весь пылая.
- Сами вы ведь всех знаете, - отвечал Петруша уклончиво.
- У скотницы, я видел, дочка недурна... Машей, кажется, зовут.
- Да, Марьей-с... девушка уже в возрасте, - ответил Петруша.
- Нельзя ли как? Переговори-ка!..
Петр молчал.
- Пожалуйста! - повторил Александр.
- Ой, барин, какой вы, право: все в папеньку... - проговорил Петруша.
- А что ж?
- Да так-с. Баловник тоже покойный, свет, был.
- Ну, если папенька делал, так отчего же и мне нельзя.
- Известно-с! - отвечал гайдук с совершенно искренним лицом.
Подойдя к усадьбе, Александр опять повторил ему:
- Ты сегодня же переговори.
- Слушаю-с, - отвечал неторопливо Петруша.
- Сейчас же.
- Слушаю-с! - повторил еще раз Петр. Ему, впрочем, несовсем, кажется, хотелось исполнять это щекотливое поручение.
Александр, придя в дом, в свою комнату, и сбросив свой охотничьий костюм, стал в волнении ходить взад и вперед. Окна кабинета выходили на красный двор. Он беспрестанно заглядывал в них, все поджидая Петра, который сначала прошел к себе в избу, а оттуда, нескоро выйдя, прошел наконец и на двор.
- Ты туда? - выкрикнул ему полушопотом Александр.
Петр мотнул ему, вместо ответа, головой. В это время выплыла на двор Аполлинария Матвеевна погулять. Александр спрятался за косяк, чтоб она не увидала его и не вступила с ним в разговор. Петр не возвращался с полчаса. Наконец он показался. У Александра сердце замерло. Петр сначала прошел кругом всего двора, а потом, будто случайно, повернул и вошел в горницы.
- Ну что? - спросил Александр с захватывающимся дыханием.
Выражение лица Петруши было мрачно.
- Говорил-с! Дуры ведь!
- Что ж она говорит?
- Да своей матки и вашей маменьки опасаются...
- Да как же они узнают?
- Толковал ей-с... понимает разве что-нибудь!
- Ты деньги ей обещай.
- Что деньги-то? И толку, чай, в них еще не знает!
- Ну, хорошо же, - произнес Бакланов, ложась в волнении на диван.
- Не переговорите ли вы лучше сами-с! - произнес Петруша после короткого молчания.
- Да где ж я ее, к чорту, увижу!
- Целый день она торчит на пруду одна, уток стережет.
- Хорошо, там увидим. Ступай... НА тебе, - сказал Бакланов, давая своему поверенному рубль серебром.
Тот с удовольствием его принял и ушел.
По его уходе в комнату влетел было отставший на охоте Пегас и хотел приласкаться к барину.
- Я тебя, чорт этакий! - закричал тот и потянулся за хлыстом, чтоб отдубасить им собаку.
Та убежала.
Александр был в очень раздраженном состоянии.
На другой день он целое утро ходил около гумна и видел, что Маша, действительно, сидит там одна на пруде, но подойти к ней он не решался и, сев на прилавок у избы, любовался на ее еще не совсем свормировавшийся стан, на загорелую шею, на тонкое колено, обогнутое выбойчатым сарафаном.
Маша в то время сидела и шила. Наконец она встала и сама прошла мимо Бакланова.
- Ты куда? Домой? - спросил он ее.
- Да-са-тка-с! - отвечала она, потупляясь и вся раскрасневшись.
Перед вечером Петруша спросил Бакланова:
- Что, вы видели ее-с?
- Видел! Но мне решительно невозможно с ней говорить... Все замечают: я хуже этим ее обесславлю, если стану ухаживать за ней.
- Это точно что-с, - сообразил Петруша.
- Переговори, Бога ради, ты! Обещай, что всю семью их я отпущу на волю!
- Понапугать ее хорошенько надобно, вот, что-с, - произнес гайдук, и в самом деле, должно быть, сказал что-нибудь решительное Маше, потому что на другой же вечер, с перекошенным от удовольствия лицом, он объявил барину:
- Подьте под мельницу, в лесок, дожидается она там вас.
Бакланов побежал бегом. Он еще издали увидел Машу, прижавшуюся к одному довольно ветвистому дереву.
Он ее прямо взял за обе руки.
- Вот и прекрасно! - бормотал он задыхающимся голосом.
Маша только и говорила:
- Ой, ой, нет! Ой, чтой-то, ой!
В следующие затем свидания Бакланов старался дать ей некоторую свободу и простор перед собой.
- Любила ли ты кого-нибудь кроме меня, Маша? - спрашивал он.
- Нету-ка... Ничего я еще того не знаю, - отвечала она.
- А меня любишь?
- Вас, известно, жалею.
"Что за дурацкое слово: жалею", - подумал Александр.
- Ну, скажи, - продолжал он: - любишь ли ты песни петь?
- Нет, я не горазда, - отвечала Маша.
- А в поле любишь ходить гулять, рвать цветы?
Маша с удивлением посмотрела на него.
- Да коли это? Неколи. Что есть в праздник, и то же все за скотинкой ходишь, - сказала она.
"Вот вам и славянки наши во всей их чистоте", - подумал Александр.
- Ну, ступай домой! - проговорил он вслух.
Сцена эта происходила в сушиле, при довольно слабом и несколько даже поэтическом освещении одной свечки, покрытой абажуром.
Маша покорно встала и ушла.
Бакланову немножко сделалось совестно.
9. Иона Циник.
Августовская и сентябрьская охота за дупелями и бекасами была из рук вон плоха, а там пошли дожди, грязь, слякоть. Александр начал сильно скучать.
- Так жить нельзя! - говорил он: - один день наешься, выспишься, другой - тоже; три месяца я живу здесь, и хоть бы подобие какое-нибудь мысли человеческой слышал кругом себя.
Аполлинарию Матвеевну он так напугал, что та рта разинуть при нем не смела.
- Что это такое, что вы говорите? - почти кричал он на нее.
- Ну, батюшка, я не буду! - отвечала она покорно и потом с прислугой своею рассуждала.
- И взгляд-то, девоньки, у него, точно у покойника-барина: словно съесть тебя хочет!
Раз, перед обедом, подъехал к крыльцу чей-то тарантас. Александр чуть не вскрикнул от радости и вышел на крыльцо встретить гостя.
Приехавший был им несколько родственник и довольно близкий сосед по деревне: Иона Мокеич Дедовхин. По его тридцатилетней штатской службе, покойный Бакланов по крайней мере раз пятнадцать парил его у себя в уголовной палате и, по своей мистической терминологии, называл его: Иона Циник. Александр, по преимуществу, обрадовался этому гостю, потому что Иона Мокеич, сведя уже, по его выражению, все итоги жизни и быв в земной юдоли не при чем, т.е. будучи окончательно выгнан из службы, отличался какою-то особенною, довольно занимательною откровенностью и все обыкновенно рассказывал про самого себя.
- Ту-ту-ту, чортова куколка! - говорил он, хохоча и весело вылезая из тарантаса.
Александра он обнял и троекратно поцеловал.
- Ай, греховодник! Как это так давно не бывал! - воскликнула Ионе Мокеичу Аполлинария Матвеевна, когда он подходил к ней к руке.
- Не больше твоих грехов, кумушка, не больше!.. - отвечал он ей, грозя пальцем.
- Ну, уж я думаю!.. - произнесла нараспев Аполлинария Матвеевна.
Александр велел подавать обедать и радушно угощал Иону Мокеича кушаньями и наливками. Тот ел, пил, хохотал, хохотал и пил.
После обеда оба они комфортабельнейшим образом разлеглись в сушиле, один на одной постели, а другой - на другой. Прохладный сентябрьский ветерок обдувл их сквозь немшоные стены.
- Ну, Иона Мокеич, рассказывайте что-нибудь, - говорил Александр, расстегивая у себя жилет от полноты желудка.
- Что ж тебе рассказывать, друг сердечный?
- Как, например, вы служили: взятки брали?
- Брал! - отвечал Иона Мокеич, с заметным удовольствием поглаживая себе живот.
- И с вымогательством?
- С вымогательством... Часики, братец ты мой (и Иона Мокеич повернулся при этом к Александру лицом), у одного нашего дворянина Каркарева понравились мне; пристал я к нему: "продай, подари!". - "Нет", говорит. Только, тем временем, попался к нам в суд арестант-бродяга. "Не приставал ли, я говорю, ты у такого-то дворянина Каркарева?" - а сам тоже не зеваю: показываю ему из-под стола в руке рубль серебром. - "Приставал", говорит. - "Не такого ли, говорю, у него расположенья дом?" - "Точно такого", говорит. - "А не знаешь ли, говорю, его любовницу, дворовую девицу Евлампию, и не передавал ли ты ей заведомо краденых вещей?" - "Передавал", говорит. Записали все это... Командировали меня. - "Ну, говорю, Захар Иваныч, давай-ка, говорю, мы Евлампию-то твою веревками свяжем". - "Как? Что такое? - говорит: - батюшки мои, берите, что хотите". - "Часики, говорю, подай!" Он чуть, сердечный, не расплакался от досады... Видит, что весь карамболь нарочно подведен, а делать нечего, принес... и часики отличные были... невеста тоже хорошая из-за них за меня пошла... в них и венчался!..