- За сегодняшний обед ему можно простить многое, - сказал Бакланов, чтобы хоть несколько смягчить подобные отзывы.
- Все уж и прощено ему давно, - отвечал Никтополионов, махнув рукой. - Я ведь прямо всем здешним властям говорю: "Ежели бы, говорю, я знал, что такой-то ночью, по такой-то улице, пойдет господин, у которого миллион в кармане, я бы вышел и зарезал его, пятьсот бы тысяч взял себе, а пятьсот вам отдал, вышл бы у вас чище солнца!.." Молчать, посмеиваться только...
- Вы сейчас можете это сделать, - начал Бакланов опять, чтоб обратить несколько в шутку этот разговор. - У Галкина сколько денег? Миллион есть?
- Десять, говорят, - отвечал Никтополионов с неудержимою злобой.
- В таком случае, я вот сейчас около одного дома видел его карету; вы ступайте, подождите: он выйдет, вы и зарежьте его.
- Где это? На набережной вы видели?
- Да.
- А это он, значит, у любовницы своей, - произнес Никтополионов.
- У любовницы? - переспросил Бакланов, соображая, где же эта любовница могла жить в том доме, где жила Софи; он всего был одноэтажный.
- Да, - отвечал утвердительно Никтополионов. - Как ее фамилия-то, проклятой! - прибавил он, припоминая.
Бакланову вдруг почему-то захотелось, чтоб он не договаривал этой фамилии.
- Ленева, да! да! так! - махнул вдруг Никтополионов.
- Ленева! - повторил Бакланов: - не может быть! - сказал он и захохотал.
- Отчего же не может быть? Он еще покойного мужа ее опутал. Привез сюда его, взял в маленькую часть, выдавал ему денег больше, чем следовало, брал с него векселя, ну, а пожить-то тоже они любили широко... она вон этта при мне в магазине у Лямиля 500 целковых зараз так и бросила.
- О, вздор какой!.. Ленева и Эммануил Захарыч!.. ха=ха-ха! - хохотал Бакланов, между тем как волосы у него становились дыбом от ужаса.
- Да вы разве знаете ее? - спросил Никтополионов.
- Да! я ее знаю, - отвечал Бакланов с ударением.
- Ну, так извините: это я говорил не про нее! - отвечал с нахальным спокойствием Никтополионов и отошел.
Бакланов покачивался всем телом.
- Никтополионов! - крикнул он.
Тот подошел.
- Послушайте! - начал Бакланов (голос его окончательно ему изменил): - для меня это важно, - так, может быть, важно, как вы и не предполагаете. Скажите, правду ли вы говорите, или это так - одна клевета, для красного словца?
- Про Леневу-то?
- Да.
- Да спросите, весь город вам, всякий мальчишка скажет. Да вот, постойте!.. Эй ты, Михайла! - крикнул он маркеру: - любовница у Галкина есть?
- Есть! - отвечал тот.
- Кто?
- Ленева, кажется, по фамилии-то.
- Я его не учил! - сказал Никтополионов и опять отошел.
Бакланов продолжал сидеть, качаясь всем телом. "Софи, верятно, теперь находится в объятиях Галкина". Далее этого представления он не мог выдержать и, взяв шляпу, проворно вышел из клуба.
Никтополионов, начавший играть на бильярде, посмотрел ему вслед с насмешливою улыбкой. Он видел, что чем-то напакостил человеку, и был совершенно этим доволен. 10..
Дикий скиф просыпается в моем герое.
На улицах была совершенная темнота. Тепловатый и удушливый ветер опахивает со всех сторон. Бакланов не шел, а бежал к дому Софи. У дверей он сначала позвонил, а потом стал стучать кулаком что есть силы. Иродиада, испуганная, в одном белье, с сальною свечкой в руках отворила ему дверь.
- Пусти! - сказал он и, проворно отстранив ее рукой, пошел в залу, гостиную и спальню.
- Барин, что вы делаете? - говорила она, идя за ним.
В спальне, Софи уже улегшаяся, при слабом освещении ночной лампадки, едва успела накинуть на себя кофту и привстать с постели.
Бакланов приостановился. Он видел только одно, что Софи была не с любовником.
Та, надев наскоро блузу и туфли, вышла к нему.
- Почему вы меня не приняли, когда я был у вас? - начал он резко.
Софи сконфузилась.
- Меня не было дома, - сказала она.
- Но у вас однако у подъезда была карета?
Голос и губы Бакланова при этом дрожали.
- Это была карета их знакомой-с, дожидалась тоже их! - вмешалась в разговор Иродиада.
- Молчи! - рявкнул на нее Бакланов, и Иродиада скрылась.
- Это была карета вашего любовника! - обратился он уже к Софи.
- Александр!.. - проговорила было та.
- Без восклицаний, - остановил он ее движением руки: - я для вас бросил все: службу... Петербург... Я вас за ангела невинного считал, а вы... ха-ха-ха! любовница жида!
- Я не любовница!.. нет, Александр, нет!.. - говорила Софи, ломая с отчаяния руки.
- Что ж он такое для вас? - спросил Бакланов.
- Он... (Софи очень сконфузилась). Он приятель моего мужа... имел с ним дела... давал нам деньги взаймы... и больше ничего!
- Деньги взаймы! Шейлок будет давать деньги взаймы! Да знаешь ли ты, коварное существо, что ведь они мясом, кровью человеческою требуют уплаты себе...
Софи отвернулась: она, видимо, не находила возможности оправдаться.
- Вчера вы, - продолжал Бакланов, заскрежетав зубами: - хотели чистою сохраниться для меня!.. Полно, так ли?.. Не для любовника ли вашего, скорей, вы сберегали себя, чтобы нежнее усладить его в объятиях ваших?
- Александр, Александр! Не могу я с тобой говорить: ты напугал меня.
И Софи в самом деле только рыдала.
- А! - воскликнул Бакланов: - у меня в этих руках только мало силы, чтоб задушить тебя и себя!.. Зачем вы меня требовали и выписывали сюда!.. Чтобы насмеяться, надругаться надо мной!
- Я люблю тебя! - произнесла Софи, складывая перед ним руки.
- Нет! вы любите другого! - отвечал Бакланов с пеной у рта. - Оставьте хоть этим маленькое уважение к себе; иначе что же вас привело к тому? Бедность ли, нищета ли? Вы, слава Богу, ходите в шелках, сидите на бархате.
И он закрыл лицо рукою и заплакал.
- Клянусь Богом, я невинна, Александр, Александр! - повторяла только Софи.
- Ты невинна? Отчего же вы давеча не приняли меня? Он ваш знакомый - и я тоже!.. Мало ли по двое знакомых бывают в одно время.
- Но его ж не было у меня! - вздумала было еще раз утверждать Софи.
- А это что? это что? - говорил Бакланов, показывая на окурок сигары, валявшийся на столе: губы его при этом посинели, лицо побледнело.
Софи тоже побледнела.
- Я за несколько часов перед тем, у него... в доме... курил такую же сигару... в такой же соломке... он мне сам, из своего кармана подал ее... презренная тварь! - заключил Бакланов и бросил сигаркою в лицо Софи.
Та вскочила.
- Боже мой! Он бьет меня наконец! - воскликнула она и ушла к себе в комнату.
Иродиада поспешила за нею затворить дверь.
Бакланов опустился на стул, потом вдруг вскочил, ударил этот стул об пол и разбил его вдребезги, схватил со стола шандаль и тоже врезал его в пол, толкнул ногой притворенную в залу дверь, так что та слетела с петель и грохнулась на окно, которое разбилось и зазвенело, и затем, распахнув настежь дверь в сенях, он вышел на улицу.
Софи и Иродиада, стоявшие запершись в спальне, трепетали, как осиновые листья.
Первое намерение Бакланова было умертвить себя, и, только придя в свой номер, он вспомнил, что у него нет ни пистолета ни даже бритвы. Не итти же в трактир, просить ножа для этого?
Он в изнеможении упал на постель и так пролежал до самого утра, не смыкая глаз.
К утру озлобление в нем сделалось несколько поспокойнее; но зато оно стало как-то упорнее и бессердечнее, и на тот алтарь, на который он так еще недавно возлагал такие искренние жертвы, он уж плевал!
- А что, правда ли, что Ленева любовница откупщика? - спрашивал он грубо и цинически трактирных слуг.
- Да, говорят, что так-с!.. - отвечали ему те. 11..
С расчетом составленная комиссия.
Город, выбранный нами в настоящем случае, совершенно идеальный и несуществующий. Лица, в нем выведенные, тоже совершенно вымышленные, и мы только в них, по мере нашего понимания, старались выразить те явления, которые не совсем же неприсущи нашей жизни, а теперь, сообразно нашему плану, нам придется выдумать и целое уголовное дело. Положим, например, хозяин дома Фокиев 14 сентября вышел из дома в двенадцатом часу и увидел, что у жильца его, в нижнем этаже, ставни были еще не отворены. Это его удивило, тем более, что жилец этот был жандармский офицер, всегда рано встававший и последнее время ужасно хлопотавший по одному откупному делу. Фокиев воротился и, войдя в самую кваритиру, увидел, что там никого, кроме самого жандармского офицера, не было, но и он лежал на постели, с перерезанным наотмашь горлом. Хозяин объявил полиции, и тем же утром были на пароходе арестованы крепостные дворовые люди жандармского офицера, которые будто бы убили его за жестокое с ними обращение, а потому их, как бунтовщиков, предали военно-судной комиссии.
В комиссии этой предписали заседать и Бакланову.
Задушив в сердце своем чувство любви, он рад был кинуться в омут служебной деятельности.
Нервное и раздраженное состояние в нем еще оставалось.
Презусом комиссии назначен был командир гарнизонного батальона, полковник богомольный и задумчивый, особенно в последнее время, так как у него ужасная происходила тяжба с полицеймейстером, также опытным военным человеком, за воздух, которым должны дышать гарнизонные солдаты. Полковник говорил, что будто, по казарменному положению, им надо было, положим, 60 000 кубических сажен, а злодей полицеймейстер уверял, что на практике солдаты всего живут в 30 000 кубических саженях, и, соразмерно с этою суммой, требовал сносу квартирных денег. Начальник края мог решить этот вопрос так и иначе.
В военные ассесоры себе полковник выбрал поручика Козлова, из сдаточных.
- Он нам своми простыми чувствами всегда скажет верно! - говорил он и обращался потом к самому поручику:
- Ну, как вы, Козлов, об этом думаете?
Поручик краснел и вставал.
- Я, ваше высокородие, точно что... разумеется... Коли не он или не она, так кто же другие?
- Понимаю, понимаю, - перебивал его полковник. - Ну вот вам! - обращался он затем к аудитору.
- Это что-с! И сомнения в том никакого нет! - отвечал тот.
Членом гражданским был провиантский чиновник, который, может быть, в разных сортах хлеба и знал толк, но к судебной части был совершенно равнодушен и получил настоящее назначение, вероятно, потому, что всегда и во всем сходился во мнениях своих с начальством.