Другим членом был командирован тот чиновник, который производил самое следствие, и конечно, все, что им было сделано, находил превосходным и совершенно достаточным.
Бакланова избрали более по его молодости и неопытности. 12..
Молодость не всегда бывает удобна!
Собираясь в комиссию, герой мой несколько раз примерялся перед зеркалом, какое ему сделать серьезное лицо. Он снял с руки золотое кольцо и оставил одно только чугунное, подаренное ему еще в пансионе Сонею; жилет надел черный, наглухо застегнутый. Все это он делал с тем, чтобы больше придать себе монашеский вид. Несмотря на эти несколько внешние приемы, Бакланов шел на поприще судьи с сердцем чистым и с самым твердым намерением действовать по самой крайней справедливости.
Дело, чтобы не было по нем большой огласки, производилось на дому у презуса.
Когда Бакланов вошел, члены комиссии, сидевшие за столом, на котором стояло зерцало, пили чай и курили. При этом, или даже вообще, когда кто-нибудь из членов начинал курить, презус обыкновенно незаметно мигал поручику Козлову, который сейчас же вставал, вынимал из зерцала орла и клал его на шкап, а потом, когда курение прекращалось, то снова вкладывал его в прежнее место, вероятно, затем, чтобы сия эмблема благосостояния и могущества Российской империи не видела их маленькой человеческой слабости.
Аудитор, при входе Бакланова, допрашивал уже главную преступницу, девку дет двадцати семи, с неумным, истощенным и распутным лицом, в платчишке на голове и в оборванном капотишке, с кандалами на руках и ногах. На все вопросы, прежде чем отвечать, она моргала носом и обтирала его потом, звеня цепями. У печки, в комнате тоже стоял арестант, с более умным и зверским лицом, и тоже в наручнях.
Все это неприятно и тяжело поразило Бакланова. Он сел. Ему подали чай; он отказался.
- Ну, так как же? Накануне Вздвиженья?.. - говорил хладнокровно аудитор, смотря одним глазом в такан чаю, из которого по временам прихлебывал, а другим - в лежавшие перед ним допросы.
- Да-с! - отвечала девка, моргнув носом.
- Ты сама-то что же делала?
- Я, батюшка, на ножках только у него посидела.
- Кто же за голову-то его держал? - продолжал аудитор.
- Николай-с! - отвечала девка, показав головой на мужчину-арестанта.
Тот при этом сделал что-то вроде гримасы, и трудно было сказать, что она означала, - усмешку ли, или так его только подернуло.
- Он за волоски, чу! говорит, его держал, - прибавила девка.
- Что ж ты слышала при этом: оборонялся ли тот, бранился ли? Может быть, не давался?
- Нет-с, всхлипнул только раза два этак горлышком, - отвечала девка.
У Бакланова начинали волосы становиться дыбом.
- Что это такое она рассказывает? - спросил он презуса, который с грустным видом прислушивался к ответам арестантки и на вопрос Бакланова даже не ответил.
- Чем же, каким орудием была нанесена ему смерть? - продолжал между тем спрашивать аудитор.
- Да я и не знаю, - отвечала девка, в самом деле, кажется, не знавшая.
- Чем? - обратился аудитор к мужчине.
- Бритвой-с, - отвечал тот и опустил глаза в землю.
- Но что же за причина, заставившая их убить? - вмешался опять Бакланов и потом, не дав ответить себе чиновнику, производившему следствие, он вдруг обратился к подсудимой: - Но что за причина, любезная, побудила тебя это сделать?
- Господин, судырь, один научил нас и две тысячи рублев денег дал нам за то.
- Где же и какой это господин? - заговорил торопливо Бакланов. - Он содержится, вероятно, в остроге тоже?
- Врет все! отводы одни! - произнес с печальной усмешкой презус.
- Я не видывала их-с, не знаю, кто такие, - отвечала девка.
- Стало быть, они не за жестокое обращение, как сказано в предписании, убили господина, а их кто-то подучил к тому? - не отставал Бакланов.
- Так и есть, как сказано в предписании-с!.. Видят, что пишут... из всего дела соображают, - объяснил было ему провиантский чиновник.
- Но как же? Нет, позвольте, господа! - восклицал Бакланов, начиная уж горячиться. - Вы за жестокое обращение убили барина, или вас научили? - обратился он к арестанту-мужчине.
- Было того и другого, - отвечал тот, переступив с ноги на ногу. - Известно, если бы господин был подходящий, не сделали бы того.
Аудитор однако снова приступил к допросам.
- Совершив преступление, что вы сделали?
- На пароход пошли, - отвечала девка.
- Тут, значит, вас и взяли?
- Да-с. Билеты нам тот же господин еще накануне принес. Мы пошли, да хожалый нас и встретил... Он, как приходит в квартал, там и говорят: "Коклевского убили". А он говорит: "Я лакея, говорит, его видел, на пароход идет!"
- Знаем это, знаем!.. - перебил ее аудитор.
- Но где же этот господин, который их научил? Вот кого надо отыскать! - повторил Бакланов, продолжая двигаться на стуле. - Ты тоже не знаешь? - обратился он к мужчине-арестанту.
- Не знаю, ваше благородие, как есть пред Богом, - отвечал тот, пожав плечами.
- Каким же образом тебя уговорили?
- Недели две, ваше благородие, он к нам ходил, все уговаривал. Здесь тоже народу много-с, город проезжий... Кто его знает, кто такой?.. - "Вот, говорит, вам две тысячи целковых, поедете на Кавказ, паспортов там не спрашивают".
- Все вздор... Из злости на барина только и сделали, из дела-то это видно! - подтвердил опять провиантский чиновник.
- Это что ж? Не запираемся в том, ваше благородие, - отвечал арестант: - господин был, не тем будь помянут, воды другой раз подашь, не утрафишь: холодна, либо тепла; дуют-дуют, ажно кости все трещат, помилуйте-с! - прибавил арестант, обращаясь более к Бакланову и даже с небольшим признаком слез на глазах.
Но тому больше было жаль девку; видимо, что она была только дура набитая.
- Как же она-то, зачем участвовала? - спросил он опять арестанта, указывая на девку.
- Из-по любви ко мне, - отвечал тот.
- А у тебя связь с ней, а?
- Да-с.
- Была? - спросил он самое девку.
- Гуляла с ним.
Бакланов с большим еще участием взглянул на них.
"О, любовь! кого ты ни связуешь?" - подумал он глядя на эти два некрасивые существа.
Презус между тем посмотрел на часы и объявил, что заседание кончилось.
Бакланов уехал домой, возмущенный до глубины души: "вероятно, что этот господин, их научивший, и их барин были оба мерзавцы, - а наказание терпят только эти два полуидиота; непременно надобно бы их участь облегчить, а того злодея поймать".
Герой мой был очень еще неопытен в судебной практике. 13..
Завеса несколько приподнимается.
Чем далее происходил суд, тем более Бакланов начинал видеть, что тут что-то такое да не так, и что заседавшие с ним судьи судили не совсем беспристрастно.
По совершенной еще невыработке житейского характера, он беспрестанно обдумывал, как ему себя вести и с кем бы наконец посоветоваться. Виденный им у откупщика пьющий вице-губернатор показался ему, в этом случае, всех удобнее: по крайней мере, когда за обедом все пели, он один не пел и даже как будто бы стыдился этого!
Бакланов поехал к нему.
В темной и грязной передней он увидал, что на прилавке дремал лакей. Он должен был разбудить его.
- Барин не так здоровы, - проговорил было тот сначала; но потом, порассудив, прибавил: - да вы из больших чиновников, аль из маленьких?
- Нет, не из больших, - отвечал Бакланов.
- Ну, так пожалуйте-с, - сказал лакей.
Бакланов вошел.
Вице-губернатор, в халате, грудь нараспашку, сидел перед закуской и имел как-то странные сжатые губы.
- А, прошу покорнейше! - произнес он, узнав, видно, Бакланова и не привставая, впрочем, сам с места. Рукой он указал ему на стул.
Бакланов сел.
- Я к вам, Николай Григорьич, с просьбой, - начал он сейчас же.
- А! - произнес вице-губернатор и вслед затем длинною струей выпустил из рта воздух, как человек, которому дышать трудно.
- Я командирован в военно-судную комиссию над дворовыми людьми по убийству Коклевского.
- А! - повторил еще раз вице-губернатор и затем, как бы исполнившись какого-то грустного воспоминания, порастянул глаза, выпил молча рюмку водки и стал лениво закусывать колбасой: более нормальным образом желудок его не принимал уже пищи.
- Тут чорт знает что такое, - продолжал Бакланов. - Они показывают, что их научил какой-то господин, но кто он - не сказывают, тогда как он-то и есть главный преступник.
- Раз, вечером, - заговорил вдруг вице-губернатор: - приводят ко мне человека... мертво-пьяного.
"Хорош и ты-то теперь", - подумал Бакланов.
- Человек этот был бухгалтер откупа. Он-с, - продолжал вице-губернатор, снова потупляя голову: - с слободскими девками прогулял пять тысяч целковых... ну и кончено? так ли?
Бакланов не знал, что отвечать ему на это.
- Не, не кончено!.. - отвечал сам себе вице-губернатор: - человек этот умирает одночасно в остроге и документы свои передает жандармскому офицеру... ну, и прах их возьми, так ли? Нет, 14-го сентября г. офицер убит своими дворовыми людьми.
У Бакланова начинал делаться в голове совершенно какой-то туман.
- Какие же это документы? - спросил он.
Вице-губернатор развел руками.
- Есть книга живота-с, - почти запел он: - еже пишется в ней вся: куму - рубль, куме - два; а мы имя свое бережем! - заключил он и затем обратил почти величественное свое лицо к Бакланову: - и то бы ничего-с! - заговорил он несколько даже трагическим голосом: - но красными чернилами тут написан итог наших канальских барышей.
- Барышей?
- Д-д-а-с! А мы имя свое бережем!.. Они - деньги, а мы имя! - повторил он.
- Но, ради Бога, скажите мне откровеннее, - умолял его Бакланов.
- Ничего больше не знаю-с, ничего! - отвечал вице-губернатор: - молодой вы человек! - прибавил он и потом с чувством: - не видьте лучше и не знайте: мрак спокойнее света!
И как бы в доказательство того он закрыл глаза.
Бакланов пробовал было еще рз его расспрашивать, но вице-губернатор только как-то бессмысленно смотрел на него и отвечал ему одним молчаливым киванием головы: в утро это он пил уже сороковую рюмку, а потому невольно лишался на некоторое время молви.