Видя, что от него ничего более не добьешся, Бакланов встал.
- До приятного свидания, друг мой... - едва выговорил вице-губернатор.
Бакланов вышел.
- Что такое у вас с барином? - спросил он человека.
- В загуле, ваше благородие, сильном.
- Что ж, в это время он не то уж и говорит?
- Да врет иной раз такую околесную, что даже слушать страшно! - объяснил лакей. 14..
Муравейник сильно тронут.
Наполеон III тем и велик, что очень мало говорит, но потом вдруг и сделает. Герой мой, напротив, тем и мал, что пока в жизни только и делал, что говорил.
Выехав от вице-губернатора, он посувствовал неудержимую потребность излить перед кем-нибудь волновавшие его чувствования.
В кармане он имел рекомендательное письмо от дяди своего к одной даме, madame Базелейн, имевшей, говорят, огромное влияние на начальника края.
Евсевий Осипович с этой именно целью и дал племяннику письмо к ней. Про самое же даму он выражался так, что она по уму вся - мечта, вся фантазия; по телу - эфир, а тепла и жизненна только сердцем.
Как только подано было письмо, Бакланова сейчас же приняли.
Madame Базелейн имела привычку всех, даже молодых людей, принимать у себя в спальне. На это раз она была почти полуодета. Маленькая ножка ее, без чулка, обутая в туфлю, была точно перламутровая. Фильдекосовое платье, совершенно без юбки, лежало бесконечными складками на ее тоненьких ножках. Одни только большие глаза, которые она беспрестанно вскидывала и опускала, говорили, что в самом деле, может быть, у нее сердце и горячее.
- Здравствуйте! - встретила она очень просто Бакланова. - Что ваш старик, все еще не остепенился? Мне такие нежности пишет, что ужас!
- Он воздает только должное! - проговорил Бакланов.
- А-а! Вы, видно, тоже в дядюшку... Садитесь!
При виде такого милого и простого существа, Бакланов почувствовал еще большее желание порисоваться.
- Ну, что вы приехали сюда: веселиться, танцовать, жениться? - говорила madame Базелейн, роясь в лежавших около нее лоскутах и вскидывая по временам на Бакланова взгляды.
- Напротив, я здесь служу неутомимо.
- Служите?
- Здесь ужас что такое происходит: комплоты какие-то чиновничьи составляются! - продолжал он.
Madame Базелейн, вдевавшая в это время нитку в иголку, даже остановила это дело.
- Здесь убили - вы, я думаю, слышали - некоего Коклевского его дворовые люди.
У madame Базелейн посему-то при этом покраснели уши.
- Они были подучены, потому что у этого господина хранились документы здешнего откупа, весьма щекотливые для некоторых господ.
- Документы? - потворила хозяйка.
Бакланову и в голову не приходило, что в документах этих madame Базелейн была записана в первой же строке и сопровождалась самою значительною цифрой.
- Я подвигом себе поставил раскрыть это дело во всех его подробностях, - говорил он.
- Что же оно вас-то так особенно тревожит? - не утерпела и заметила ему Базелейн.
- Тут кровь вопиет на небо, помилуйте! - воскликнул Бакланов. - Захвачены одни только бессмысленные орудия преступления, а преступник главный скрыт: я найду его на дне морском, а через него зацеплю и других.
Базелейн грустно усмехнулась.
- Знаете, чтобы я вам посоветовала? - начала она и приостановилась.
- Сделайте одолжение! - подхватил Бакланов.
- Не горячиться так! - продолжала она с ударением: - вы еще здесь человек новый: можете ошибиться; зачем вам стольких людей затрогивать?
- Если б их целый легион стоял против меня, и тогда бы я пошел против них.
- И проиграли бы!
- Может быть, но во всяком случае нельзя так равнодушно относиться к злу: вы вот теперь молоды, все ваши помыслы, вероятно, чисты; а тут вдруг вы видите, что целое море злодеяний плывет около вас... Неужели же вы не издадите крика ужаса?
- Я женщина... - сказала с улыбкой madame Базелейн: - и даже хорошенько не знаю, что такое злодеяние и незлодеяние, и вообще ужасно не люблю этой прозы жизни, а сижу вот больше одна со своими думами. Вы говорите, вскрикнуть от ужаса, - ну и вскрикнете: что из того?.. вас перекричат.
- Пускай перекричат, а все-таки кричать надо! Я по этому делу непременно буду писать министру, поеду наконец сам в Петербург и добьюсь, чтобы прислали оттуда особую комиссию.
- За что же вы здешние власти хотите так оскорбить?
- Потому, что здесь все мошенники.
- Merci! Поблагодарят же они вас за подобное мнение! - сказала madame Базелейн заметно уже сухо.
Бакланов начал наконец удивляться тому, что это эфирное существо не прилипает всею душой к его благородным стремлениям.
Прекратив разговор о службе, он начал говорить ей любезности и уверять ее, что он в ней первой здесь встретил петербургский, а не провинциальный тон.
Madame Базелейн на все это насмешливо только улыбалась.
Бакланов раскланялся.
Базелейн обратила вслед за ним почти свирепый взгляд.
"Что это, пугать, что ли, он приезжал?" - проговорила она и задумалась.
Бакланов между тем, выйдя на улицу и идя по тротуару, увидел, что впереди его шел подбористый генерал, с которым он обедал у Эммануила Захаровича.
Он нагнал его.
- Скажите, пожалуйста! - начал он прямо: - не имеете ли вы какой-нибудь власти над здешним гарнизонным полковником?
- Я? - спросил генерал, как бы несколько даже обидевшись: он был прямой и непосредственный начальник полковника.
- Прикажите или посоветуйте ему... мы имеем с ним одно общее дело по убийству Коклевского...
Генерал шел, николько не убавляя шагу.
- Он имеет дело о дровах и воздухе с полицеймейстером и хочет его выиграть, кривя душой в другом деле.
Генерал начал уже тяжело дышать: с дровами и с воздухом он сам был связан всеми фибрами своего существования.
- Тут убийство, помилуйте! - не отставал от него Бакланов: - мы должны быть мудры, яко змеи, и чисты сердцем, яко голуби...
Генерал наконец обратился к нему.
- Позвольте вас спросить, к чему вы мне это все говорите на улице, голословно? - спросил он.
- К тому же!.. - отвечал Бакланов и не знал, как докончить.
- Если вы встретили какое-нибудь злоупотребление по службе, - продолжал генерал пунктуально: - не угодно ли вам отнестись ко мне бумагой.
- Я отнесусь и бумагой, - отвечал Бакланов.
- Сделайте одолжение! - отвечал генерал и повернул в первый попавшийся переулок.
"Что это так их всех против шерсти гладит?" - подумал Бакланов, и вечером, когда он приехал в клуб, Никтополионов встретил его первым словом:
- Что вы, батенька, тут творите?
- Да что, сражаюсь, бьюсь! - отвечал Бакланов, самодовольно садясь.
- Хорошенько их! - воскликнул одобрительно Никтополионов; а потом, наклонившись к нему, на ухо прибавил: - в Петербург-то главное, напишите; этого они очень не любят: и к своему-то, и к внутренних дел вальните...
- Напишу все, - говорил Бакланов громко, без всякой осторожности.
Несколько армян, несколько греков, а больше всего Эммануилов Захарычей, так и навострили уши.
Никтополионов продолжал шопотом:
- Человека-то, которого подозреваете, в целовальниках, в кабаках поищите!..
Бакланов кивал ему, в знак согласия, головой.
- Возьмите арестанта, да поезжайте с ним, здесь и в уездах, по кабакам, - не признает ли кого.
- Непременно! - восклицал Бакланов.
В тот же самый вечер карета madame Базелейн подъехала к дому начальника края, а по совершенно противоположной улице быстро шел черноватый господин к дому Эммануила Захаровича. Хатем, от Эммануила Захаровича верховой скакал к Иосифу Яковлевичу, который был у Иродиады. На той же самой лошади Иосиф Яковлевич скакал домой и тотчас же поскакал в уезд на почтовых. В ту же ночь, тоже на почтовых, из деревни Шумли неизвестный человек был отправлен сначала в степь, а потом и на Куру. 15..
Не любитель гласности.
В довольно большом и полутемном кабинете происходила такого рода сцена.
- Ну-с, слышу звон, да не знаю, где он!.. - говорил малорослый начальник края, стоя, с сложенными накрест руками, у стола, перед которым Бакланов, как нарочно, весь облитый абажурным светом лампы и весь раскрасневшийся, объяснял ему свое вчерашнее поведение.
Генерал все больше и больше бледнел.
- Вы припутываете тут женщин; мерзавцев выгораживаете, а порядочных людей хотите замарать... Меня, что ли, вы хотите обвинить в том?
- Я, ваше превосходительство, не говорил этого! - отвечал Бакланов, в самом деле этого не говоривший.
- У меня здесь служащий чиновник, - продолжал маленький генерал, все более и более горячась: - должен быть весь мой: должен быть моим светом, тенью моей!
- Извините меня, ваше превосходительство, - возражал Бакланов, тоже начиная выходить из себя: - я служу обществу, а не лицам.
- Я вас заставлю служить иначе! - кричал генерал, стуча пальцами по столу.
- Вы бы меня, ваше превосходительство, должны были презирать, если б успели заставить меня служить иначе! - кричал тоже и Бакланов.
- Я подчиненным моим, - кричал генерал, не слушая возражений: - которым угодно быть не тем, чем я хочу, я имею привычку вот что из службы делать!
И генерал показал, каким обрзом обыкновенно дают киселя.
- На подобные движения, ваше превосходительство, и я имею привычку отвечать тоже довольно резко, - не уступал Бакланов.
- Молчать! - крикнул вдруг генерал совсем как на лакея.
Бакланов побледнел.
- Ваше превосходительство, молчите вы сами... - произнес он в свою очередь.
- Молчать! - повторил опять генерал, совершенно вышедши из себя. - Мальчишка! - прибавил он и бросил Бакланову почти в лицо скомканный конверт.
- Ваше превосходительство! - мог только проговорить тот и ответил начальнику тоже взмахом руки.
Генерал едва успел попятиться несколько назад.
Несколько минут оба врага, как бы опомнившись, стояли молча друг против друга.
- Ваше превосходительство, - проговорил Бакланов: - мы, вероятно, будем драться?
- Нет-с! - произнес генерал и резко позвонил.