Вбежал опрометью адъютант.
- Арестуйте г-на Бакланова, - сказал генерал.
- Подлец! - проговорил почти вслух Бакланов.
- Арестуйте г-на Бакланова! - повторил генерал еще раз стоявшему в недоумении адъютанту.
Тот сделал движение рукой. Бакланов, с дерзкою усмешкой, пошел за ним.
"Ну что ж: солдат так солдат! Надоела эта подлая жизнь, - скорей убьют!" - думал он сам с собой.
- Что такое у вас вышло? - спросил его адъютант.
- Он себе много позволил, и я, разумеется, имел благоразумие ответить не совсем прилично, - сказал откровенно Бакланов.
"Без суда все-таки не отдадут, а я в ответах все напишу, хоть тем удружу канальям", - думал он, садясь с адъютантом на извозчичьи дрожки; но, когда они поехали, их нагнал верховой казак и воротил обратно.
Бакланов только усмехнулся. Он, впрочем, все это время был более в каком-то полусознательном состоянии. Его сейчас же опять пустили в кабинет к начальнику, и опять одного.
Тот по-прежнему стоял у своего стола.
- Молодой человек, вы погорячились, и я... Извинимся друг перед другом, - заговорил он, протягивая к Бакланову руку.
У старика при этом были видны слезы на глазах.
- Ваше превосходительство, - отвечал Бакланов, принимая руку, а дальше ничего и говорить не мог. У него тоже навернулись на глазах слезы.
- Главное, - продолжал генерал, видимо, уже успокоившись и опять переходя к обычному своему способу выражаться поговорками: - главное, чтобы сору из избы не выносить, и чтобы все, что произошло между нами, осталось и умерло, как в могиле.
- Это уж моя обязанность, ваше превосходительство, как честного человека! - отвечал Бакланов.
- Надеюсь, - повторил старик, еще раз пожимая руку Бакланова: - что ни отцу, ни матери, ни другу, ни даже во сне, ни звука об этом.
- Ваше превосходительство?!. - мог произнести только Бакланов и далее не счел за нужное и говорить.
- Понимаю вас, - сказал генерал и они расстались.
На другой день Бакланов был отозван из комиссии к другим занятиям, более подходящим, как сказано в предписании, к его образованному уму.
"Что это?.. Не может быть!" - восклицает, вероятно, и по преимуществу великосветский читатель.
Что делать!.. - смиренно отвечаю я: - очень уж зафантазировался, написал то, чего никогда не бывает, - извините. 16.!
Почти осуществившаяся мечта.
Ничто так дурно не скрывается, как то, что желают скрыть.
Через неделю весь почти город говорил об описанной мною сцене, и она решительно подняла молодого человека на степень героя: в России любят, когда грубят начальству!
Бакланов сам своими ушами слышал, проходя по тенистому городскому саду, как одна дама, указывая на него другой даме, проговорила торопливо:
- Посмотри, это Бакланов!
- Какой? - спросила та.
- Ах, Боже мой! Неужели не знаешь? Тот, что так славно проучил...
- Ах, да! - перебила ее подруга: - какой он однако молодец из себя.
Бакланов при этом только выпрямился и шел грудью вперед.
Службу свою он совершенно кинул.
"Будет уж! Доблагородничался чуть не до каторги!" - рассуждал он самолюбиво сам с собой и каждый день ходил гулять в сад, с одной стороны - ожидая, не услышит ли еще раз подобного отзыва, а с другой - ему стало представляться, что в этом саду он непременно встретит какую-нибудь женщину, которая влюбится в него и скажет ему: "я твоя!". Представление это до такой степени стало у него ясно, что он и самого сада не мог вообразить себе без этой любовной сцены, как будто бы сад для этого только и сделан был. Столь уверенно воображаемое будущее редко не сбывается: раз Бакланов увидел идущую впереди его, несколько знакомою ему походкой, молодую даму. Он поспешив ее обогнать и сейчас же воскликнул:
- Панна Казимира!
- Ах, Боже мой, Бакланов! - проговорила та, сильно покраснев и скорей как бы испугавшись, чем удивившись.
- Да сядемте же здесь! Постойте! - говорил Бакланов, беря ее за обе руки и дружески потрясая их.
Панна Казимира опустилась с ним на скамейку.
- Но как вы здесь, скажите? - говорил Бакланов.
- Я здесь замужем.
- За кем?
- За вашим приятелем, за Ковальским.
- А! - произнес протяжно Бакланов.
Казимира помотрела ему в лицо.
- Я знала, что вы здесь... - сказала она после небольшого молчания.
- Как же не грех было не прислать и не сказать?
Казимира стыдливо усмехнулась.
- И то уж хотела писать, - отвечала она.
- Но где же вы живете здесь? - спросил Бакланов.
- Я живу у одних Собакеевых; с ними в городе, а муж мой у них управляющий в деревне.
- Что ж вы у них - компаньонка, экономка?
- Да и сама не знаю: то и другое... Чудные люди, превосходные... Я вот таких вас, Александр, да их только и знаю.
- Merci, - сказал Бакланов и, взяв ее опять за руки, поцеловал их: - какие нынче у вас славные руки! - прибавил он.
- Жизнь-то понежней стала! - отвечала Казимира с видимым удовльствием.
- Стало быть, вы совершенно счастливы с вашим мужем?
- С мужем? - спросила, как бы совершенно не ожидавшая этого вопроса, Казимира.
- Да! Как вы за него вышли?
- А я и сама не знаю, как: он ходил еще при вас ведь... Вы уехали, я и вышла.
- И всему прошедшему, значит, сказали прости!
- Чему говорить-то было? Нечему!
- А мне казалось, что было чему, - сказал Бакланов кокетливо.
- Что было, то и осталось, - отвечала с улыбкою Казимира.
- Осталось? - произнес Бакланов и пододвинулся к ней поближе.
- Гм, гм! - отвечала Казимира.
- А шутки в сторону, - продолжал Бакланов: - дело теперь прошлое: скажите, любили вы меня?
- Не помню уж, - отвечала Казимира.
- Ну что, Казимира, скажите, - говорил Бакланов, беря ее снова за руку.
- Ну, любила! - отвечала она как-то порывисто.
- И я ведь тогда благороден был в отношении к вам, согласитесь с этим: я многого мог бы достигнуть.
- Были благородны, - отвечала Казимира.
- И за это самое, - продолжал Бакланов: - вы по крайней мере теперь должны меня вознаградить.
- Чем же мне вознаградить? - сказала Казимира.
- Любовью.
Казимира грустно улыбнулась.
- Теперь это немножко трудно.
- Напротив, теперь-то и возможно: другое дело, когда вы были девушкой, когда от этого зависела участь всей вашей жизни, - тогда другое дело; но теперь, что же может препятствовать нашему счастью?
Казимира качала только головой.
- Теперь какие, кроме самых приятных, могут быть последствия из того, что вы меня полюбите? - продолжал Бакланов, опять беря ее за руку.
- А такие, - отвечала Казимира: - что я-то еще больше вас полюблю, а вы меня презирать станете.
- Ей-Богу, нет! - воскликнул Бакланов.
- Погодите, постойте, вон идут! - сказала Казимира, в самом деле указывая на двух, неторопливо проходивших по дорожке мужчин. - Прощайте! - прибавила она.
- Посидите! - упрашивал ее Бакланов.
- Нет, нельзя!.. Посмотрите, как вы платье мне все измяли, - говорила она, вставая: - прощайте.
- Могу я, по крайней мере, приехать к вам?
- О, пожалуйста, приезжайте! - отвечала с удовольствием Казимира.
- У вас есть особая комната?
- Есть!.. - Голос ее при этом был как-то странен.
Бакланов возвратился домой в восторге: завести интригу с Казимирой он решился непременно. 17..
Не всегда то найдешь, за чем пойдешь!
Дом Собакеевых стоял на одной из лучших улиц. Это решительно было какое-то палаццо, отчасти даже и выстроенное в итальянском вкусе.
Бакланов, ехав, всю дорогу обдумывал, как он будет расставлять сети панне Казимире. Но есть дома, в которых, точно в храмах, все дышит благоприличием и целомудрием: введенный в мраморную, с готическими хорами, залу, Бакланов даже устыдился своих прежних намерений.
- Г-жа Ковальская сейчас выйдет; а пока не угодно ли вам к Анне Михайловне, - сказал ему вежливо благообразный лакей.
- К г-же Собакеевой? - спросил Бакланов.
- Точно так.
- Прошу вас.
- Пожалуйте!
И человек, идя негромко вперед, повел его на правую половину дома.
В совсем барской гостиной, с коврами, с лампами, с масляными картинами в золотых рамах, Бакланов увидел пожилую даму, просто, но изящно одетую, в кружевном чепце и в очках. Лицо ее напомнило ему добродушные физиономии ван-диковских женских портретов.
- Казимира сейчас выйдет. Присядьте, пожалуйста! - сказала ему старушка, показывая на кресло возле себя.
Она что-то такое, необыкновенно тонкое, шила. На столе, впрочем, около нее лежала книга, на корешке которой было написано: "Сказание Тирона, инока святогорского".
- Вы недавно ведь здесь? - продолжала старушка.
- Да, недавно-с.
- И успели уж с некоторыми господами поссориться?
- Да, - отвечал Бакланов с самодовольною усмешкой.
- И прекрасно!.. Значит, вы честный человек!
Старушка понюхала табаку и принялась снова за свое шитье.
- Тут Бог знает что происходит! - продолжал Бакланов.
Старушка махнула рукой.
- Я женщина, а поверите ли, кровью сердце обливается, слушая, что они творят...
Собакеевы, довольно богаое и самое аристократическое семейство в городе, были в открытой неприязни с начальником края и со всем его кружком.
В губерниях, по степени приближенности к начальству, почти безошибочно можно судить о степени честности местных обывателей. Чем ближе они к этому светилу, тем более, значит, в них пятнышек, которые следует замазать.
К неудовольствию Собакеевой на начальника края отчасти, может быть, примешивалось и оскорбленное самолюбие. Вступая в управление краем, он третировал ее, решительно, как и других дам.
- У отца моего по нескольку часов в передней стоял, а теперь вот каким господином стал!.. - не утерпела старушка и объяснила Бакланову.
В комнату в это время вошла молодая девушка в белом платье и белокурая.
Бакланов невольно привстал на своем месте.
Если Софи Леневу можно было назвать южною красавицей, то эта была красавица севера.
- Maman, как я тут навязала? - сказала она, показывая старушке вязанье.
- Опять спутала! - отвечала та, подвигая на носу очки ближе к глазам.
- Monsieur Бакланов! Дочь моя! - познакомила она молодых людей, а сама принялась рассматривать и поправлять работу.