Бакланов поклонился, и mademoiselle Собакеева тоже ему поклонилась, и при этом нисколько не сконфузилась и не пожеманничала.
Бакланов почти с восторгом смотрел на молодую девушку. Ее довольно широкое лицо было исполнено какой-то необыкновенной чистоты. Несколько обнаженные руки, грудь и шея были до такой степени белы и нежны, что как будто бы она черненького хлебца никогда и не кушала, а выросла на одних папошниках. Стан у нее был стройный, но не воздушный. Соня Ленева, по природе своей, отчасти принадлежала к лезгинско-татарскому происхождению. Прабабка ее, жена Маркаша Рылова, была дочь князя Мирзы-Термаламы, а Сабакеева, напротив того, была чистейшая дочь полян, славянка; даже в наружности ее было что-то нпоминающее красивых купеческих дочерей; только все это разумется, было смягчено и облагорожено воспитанием.
- Ну, вот на, поправила, - сказала мать, подавая ей работу.
- Хорошо-с, - отвечала молодая девушка и не ушла, а тут села.
Бакланову ужасно хотелось с ней заговорить.
- Вы много выезжаете? - спросил он ее.
- Да! - отвечала девушка спокойно.
- Она больше дома у себя танцует; у нас обыкновенно собираются... - объяснила за нее старушка.
"Нет, это не светская госпожа!" - подумал Бакланов.
- А читать вы любите? - спросил он самое девушку.
- Читаю! - сказала она и на это спокойно.
- Охотница! - подхватила мать.
"Но все-таки не синий чулок! - подумал Бакланов. - Но что же она такое?" - задавал он себе вопрос.
- Я сюда на юг приехал первый раз... Это синее небо, этот воздух, как бы молоком пропитанный, все это чудо что такое... - проговорил он, желая попробовать молодую девушку насчет поэзии.
Она выслушала его внимательно, но без особенно искреннего, а тем более поддельного увлечения.
- Да, здесь хорошо, - подтвердила она.
"И то - не то!.." - подумал Александр.
Панна Казимира наконец показалась.
- Ну вот и она! - сказала ей ласково старушка.
- А вот сейчас, сначала с mademoiselle Евпраксией расцелуюсь, - сказала Казимира и, совершенно по-дружески поцеловавшись с молодою девушкой, почтительно поцеловала руки у старушки.
Она с утра еще не выходила из своей комнаты, а потом, услышав о приезде Бакланова, делала свой туалет и, по-видимому, употребляла все старания, чтоб одеться к лицу, и даже немного побелилась и подрумянилась.
Бакланову, с ее появлением, сделалось неловко. Она подала ему руку, несколько сконфузившись и слегка улыбаясь.
- Вы скоро же посетили меня! - сказала она, садясь около него.
- Я поспешил воспользоваться вашим позволением, - отвечал Бакланов.
- Merci! - сказала Казимира и еще раз пожала у Бакланова руку.
- Вы старые знакомые? - спросила их старушка.
- Я помню еще monsieur Бакланова, когда он пришел к нам в первый раз... Мамаша ему, или он ей скажет слово и покраснеет! - сказала Казимира.
- А я помню, - отвечал ей в тон Бакланов: - что панна Казимира не вышла и обедать.
- О, я имела на то свои причины! - сказала Казимира, вскидывая на него нежный взгляд.
Вообще она с заметною сентиментальностью старалась говорить с Баклановым.
- А вы помните гостиный двор, как мы раз шли с вами? - сказала она.
- Да, - отвечал ей Бакланов, уже потупляясь.
- А тот вечер, когда я вдруг ушла от вас?
- Вы всегда так уходите, вы и вчера так ушли.
- Я и всегда так буду уходить, - отвечала Казимира, хоть глаза ее и говорили не то.
- Ваше дело! - отвечал Бакланов и пожал плечами.
Впрочем, во все это время он невольно взглядывал на modemoiselle Сабакееву, которая, кажется, и не слыхала ничего, а, уставив свои голубые глаза на работу, внимательно считала.
Бакланов наконец взялся за шляпу.
Старуха в это время опять стала показывать дочери, как вязать.
- Погодите, я скажу им, чтоб они пригласили вас на вечера; тут мы и можем видаться!.. - сказала ему торопливо и шопотом Казимира; а потом, встав и подойдя к старушке, наклонилась к ней и что-то ей шепнула на ухо.
- Да, разумеется, - отвечала та и обратилась к Бакланову. - Вы, пожалуйста, приезжайте к нам по пятницам вечером; у нас танцуют.
- Почту за величайшее удовольствие, - отвечал Бакланов и, раскланиваясь, нарочно приостановил подолее свой взгляд на mademoiselle Сабакеевой.
- Прощайте! - сказала ему та совершенно просто.
Панна Казимира пошла было его провожать; но Бакланов решительным движением руки не допустил ее итти за собой, и это он сделал не столько из вежливости, сколько потому, что ему просто не хотелось оставаться с Казимирой с глазу на глаз.
Его теперь исключительно беспокоил вопрос:
"Что такое за существо mademoiselle Евпраксия?. 18."
Ледешок.
У Сабакеевых собирались на вечера два-три правоведа, несколько молодых людей из студентов, несколько очень милых дам и девиц. У них танцовали, гуляли в саду, играли в petits jeux. Бакланов, явившийся к ним в первую же пятницу, был одет решительно парижанином: в летних ботинках, в белом жилете и белых перчатках. Все общество сидело в задней гостиной. Балкон из нее выходил в совершенно почти темный сад, по средней аллее которого, впрочем, гуляли, как белые привидения, дамы, в сопровождении черных фигур мужчин. Проходя мраморную залу, Бакланов увидел, что по ней совершенно одиноко ходит небольшого роста господин, в неказистом черном фраке. Подойдя поближе к нему, он воскликнул:
- Ковальский!
- Ах, да-с! здравствуйте! - отвечал тот с удовольствием и как-то церемонно.
- Вот где Бог привел встретиться! - продолжал Бакланов приветливо.
- Да-с! - опять повторил Ковальский.
Будучи поставлен судьбою в звание управителя, он считал старого своего товарища гораздо выше себя и сильно конфузился перед ним.
- Вы женились на моей хорошей знакомой? - продолжал Бакланов.
- Да-с, на Казимире Михайловне, - отвечал и на это Ковальский.
Бакланов еще несколько времени постоял около приятеля, поласкал его взглядом, а потом, молодцевато тряхнув волосами, как гривой, пошел далее, а Ковальский опять принялся сновать взад и вперед.
Поклонившись в гостиной старухе Сабакеевой, игравшей в карты, Бакланов прямо устремился к mademoiselle Евпраксии, которая, в голубом барежевом платье, стояла у балкона.
На этот раз она ему показалось Дианой, только несколько полноватою.
- Голубой цвет решительно создан для вас! - сказал он ей после первых же приветствий.
- Да, я люблю его, - отвечала девушка, как бы не обратив даже внимания на его комплимент.
Бакланов придумывал, о чем бы таком с ней попикантнее заговорить.
- Я всегда при этаком близком расстоянии, как вот здесь, света и темноты, - сказал он, указывая на темный сад и светлую гостиную: - всегда чувствую желание из света итти в темноту, а из темноты на свет: отчего это?
- От нечего, я думаю, делать; надобно же куда-нибудь итти, - отвечала Евпраксия.
- Да-с, но это скорее то инстинктивное желание, которое человек чувствует, взойдя на высоту, броситься вниз.
- А то трусость! - сказала Евпраксия.
- Вы думаете? Сами вы, значит, трусливы?
- Напротив... Я ничего не боюсь!
- Даже несчастий в жизни?
- Что ж?.. Я их перенесу, я терпелива.
"Она очень не глупа, а как хороша-то, хороша-то, Боже ты мой!" - думал Бакланов.
Во все это время, из другой комнаты, Казимира, по-бальному одетая, беспрестанно взмахивала на него свои глаза. Самой отойти оттуда ей было нельзя: она разливала для гостей чай.
- Mesdames! пойдемте в сад, в веревочку играть! - вскричала молоденькая дама, все время ходившая с разыми мужчинами по саду растрепавшаяся, зацепляясь за древесные сучья, всю себе прическу.
- В сад! в сад! - повторяли и находившиеся в гостиной.
Евпраксия, впрочем, подошла и о чем-то спросила мать.
- Можно! - отвечала ей та.
Все вышли и разместились на ближайшей к балкону площадке, на которой было довольно светло. Первая стала в веревочку сама Евпраксия и потом, сейчас же обернувшись, ударила Бакланова по руке.
Он замер в упоении от прикосновения ее милой ручки и, войдя в круг, хотел сам сейчас же ударить Евпраксию по руке; но она успела ее отнять, и Бакланов ударил ее соседа-правоведа и сам стал на его место.
- Отчего вы меня первого ударили? - спросил он Евпраксию.
Она сначала на это только улыбнулась.
- Отчего? - повторил Бакланов.
- Так... Вы очень смешно стояли... - сказала она и потом с гораздо большим одушевлением прибавила: - Смотрите, Хламовский непременно ударит mademoiselle Catherine!.. Ну, так и есть! - прибавила она почти с грустью, когда Хламовский в самом деле ударил mademoiselle Catherine.
"О, она еще совсем ребенок! Но мила, удивительно мила!" - восхищался Бакланов.
Напоив всех чаем, Казимира наконец вышла к играющим и, прислонившись к дереву, в несколько мечтательной позе, начала глядеть на Бакланова. Тому отвечать на ее нежные взгляды - было решительно стыдно; а продолжать любезничать с Евпраксией он побаивался Казимиры.
Одушевление игры между тем заметно уменьшилось, и за веревочку держались только некоторые.
- Если хотите меня видеть, приходите в темную аллею, - сказала влруг Казимира, подходя к Бакланову.
Он в это время всей душой стремился итти за Евпраксией, которая, с несколькими кавалерами, входила на балкон; но как же, с другой стороны, было отказаться и от такого решительного предложения?.. Однако он пошел в комнаты.
Казимира по крайней мере с час гуляла по аллее; платье ее почти смокло от вечерней росы. Возвратясь в комнаты, она увидела, что Бакланов преспокойно стоял у колонны и смотрел на танцующих.
- Что же вы? - сказала она, подходя к нему.
- Нельзя было: ко мне пристали разные господа, - отвечал он ей с гримасой.
- Ну, после как-нибудь! - сказала Казимира: она обыкновенно привыкла все прощать Александру и даже не замечала, как он с ней поступает.
Герою моему, впрочем, судьбою было назначено в этот день терпеть от всей семьи Ковальских.
Его некогда бывший приятель, так робко его на первых порах встретивший, вдруг, к концу вечера, выставился в дверях и стал его пальцем вызывать. Бакланов сначала даже думал, что это не к нему относится; но Ковальский наконец сделал угрожающий жест и махнул всей рукой.