Смекни!
smekni.com

Взбаламученное море (стр. 47 из 83)

Бакланов в самом деле подумал. У него у самого были небольшие деньги, а у жены так и довольно серьезные.

- Тут ведь можно проиграть и выиграть, - возразил он, смутно припоминая себе и соображая, что такое значит акция.

- Каким же образом проиграть? Так уж все сумасшедшие. Теперь на каждую акцию по пятидесяти рублей премии.

- Значит, надо приплатить? - спросил Бакланов.

- Так что ж из того!.. Вон я вчера дал лишних по тридцати рублей, а сегодня сам получил по пятидесяти. Всего только одну ночь пролежали в кармане: невелик, кажется, труд-то.

- Это недурно! - сказал Бакланов.

- Еще бы! - подхватил Никтополионов: - дело в отличнейшем порядке... Я сделан распорядителем на здешней дистанции.

"Вот это-то уж дурно!" - подумал Бакланов.

- Учредитель этого общества гениальный человек!.. Первая, может быть, голова в России! - продолжал Никтополионов, имевший привычку так же сильно хвалить, как и порицать. - Ну, так как же? Ах вы, тюлени русские! - прибавил он, глядя уже с ужасом на Бакланова.

- Я подумаю! - отвечал тот.

- Подумаю! Подумаю!.. И ничего не подумает! - передразнил его Никтополионов.

Но Бакланов подумал и довольно серьезно.

"В самом деле, глупо же держать деньги в банке, когда вся Европа, все образованные люди играют на бирже!" - рассуждал он.

6.. Опьянение одного и отрезвление другой.

Бал, дававшийся для сближения с обществом, должно быть, в самом деле заключал в себе все общество. В следующих комнатах была толпа мужчин, - все, по большей части, черноволосых, и нельзя сказать, чтобы с особенно благородными физиономиями. Бакланов заметил только одного благообразного старика, с вьющимися седыми волосами и с широкою бородой, - но и потом оказалось, что это был проезжий музыкант-немец.

Дамы, напротив, блистали прекрасными нарядами, и было много хорошеньких.

Вежливый хозяин принимал всех в дверях.

- Старый друг лучше новых двух! - сказал он, когда мимо него проходил Бакланов.

- Ждет Федот у своих ворот! - объяснил он и проходившему потом чиновнику.

Между всеми дамами Бакланов сейчас же заметил Софи Леневу в чудесном бархатном платье, стройную, высокую и с какою-то короной на голове. Тут он невольно вспомнил свою супругу, всегда одетую просто и гораздо больше занятую детьми, чем нарядами. Софи, по ее щекотливому положению, была в первый еще раз на великосветском балу. Начальник края в этом случае хотел показать совершенно равное внимание ко всему обществу: но дамы его круга (обыкновенно подличавшие перед madame Базелейн) несколько обиделись этим приглашением и даже старались ходить подальше от Софи, но зато она была окружена всеми лучшими молодыми людьми.

Бакланову ужасно хотелось продраться в эту толпу; он решился непременно поговорить с Софи и возобновить с ней старое знакомство.

Случай ему поблагоприятствовал.

Софи прошла мимо него.

- Bonjour, Бакланов! - сказала он ему сама и сама же протянула к нему руку, обтянутую в белую лайковую перчатку.

Целый поток электричества проник при этом в Бакланова. Он подметил, что рука Софи немножко дрожала.

- Могу я просить вас протанцовать со мной кадриль? - сказал он, догоняя ее.

- Очень рада! - отвечала Софи, обертывая к нему голову и кланяясь ему немножко величественно, как обыкновенно кланяются актрисы-королевы.

Бакланов понял, что это была уж не прежняя девочка-кокетка, не прежняя даже юная и пылкая, но еще робкая вдова, а интриганка, которая умела смотреть и на вас, и на другого, и на третьего.

Но все это еще больше подняло ее в его глазах.

Они стали в кадриль и, надобно сказать, представляли собой, по изяществу своих манер, лучшую пару.

Это заметил даже начальник края и, по обыкновению своему, объяснил поговоркой, чорт знает что уж и значившею:

- Пара не пара, а так надо!

Бакланов посадил Софи на стул и сам стал около нее.

Довольно открытая в бальном платье и приподнятая на корсете грудь Софи страстно и порывисто дышала.

Бакланов не мог видеть этого без трепета и решительно не находился, о чем бы заговорить.

Софи, хоть и с поддельным спокойствием, но молчала.

Бакланов думал:

"Вот женщина, на которую я когда-то имел права, но которая теперь совершенно далека от меня. Думает ли она в эти минуты о том же?"

- Я к вам давно хотел взять смелость заехать, - начал он глупо и ненаходчиво.

- Очень рада! - отвечала Софи, поправляя платье.

Бакланову показалось, что она при этом ласково взглянула на него.

- Софи, вы на меня сердитесь еще? - осмелился он наконец заговорить искреннее.

- Нет! - отвечала она.

Бакланов явственно слышал, что голос ее был грустен и полон значения.

- Значит, я в самом деле могу к вам приехать? - продолжал он.

- Пожалуйста. У меня вечера по средам, - сказала Софи.

Самый ответ и голос ее при этом ничего уже не выражали.

Бакланов видел одно, что Софи была ни весела ни счастлива.

Это же самое заметил и подошедший к ней инженерный офицер, премолоденький и преглупый, должно быть.

- Вы с каждым днем, как заря вечерняя, все становились грустней и грустней, - сказал он.

- Стареюсь! - отвечала ему Софи с улыбкой.

- О, нет, вы прелестны еще, как гурия, - объяснил прапорщик, пожимая плечами.

- Что за пошлости вы говорите! - сказала ему без церемонии Софи и встала.

В это время кадриль кончилась.

- Я буду у вас, - повторил еще раз Бакланов.

- Пожалуйста! - повторила Софи и опять совершенно равнодушным голосом.

Бакланов ушел в другие комнаты и сел играть в карты.

Молодые люди не давали Софи вздохнуть. Ее беспрестанно приглашали на вальс, на польки, на кадриль, наконец к ней разлетелся и сам Эммануил Захарович, в белом жилете, в белом галстуке, отчего рожа его сделалась еще чернее. Софи взмахнула на него неприветливо глазами: отказать ему не было никакой возможности. Он пригласил ее при всех и вслух.

Они стали.

По лицам большей части гостей пробежала улыбка, но музыка в это время заиграла, и пары задвигались.

- Что это вы, с ума сошли! - сказала шопотом и бешеным голосом Софи своему кавалеру, хотя по наружности и улыбалась.

- Сто зе? - спросил ее робко почтенный еврей.

За деньги, он полагал, что вежде и все может делать.

- Я не позволю вам нигде бывать, где я бываю, - шептала Софи.

- Сто зе я сделал? - спрашивал тот в недоумении.

- Вы осел, дурак, потому и не понимаете, - продолжала Софи, делая с ним шен.

Эммануил Захарович краснел в лице.

- Извольте сейчас же итти и просить других дам, чтобы танцовала с вами не я одна!

Эммануил Захарович, кончив кадриль, пошел ко всем дамам; но с ним согласилась протанцовать одна только жена Иосифа Яковлевича, очень молоденькая дама, на которой тот только что женился.

- Эммануилка-то все со своими возится! - заметил вслух и на всю почти залу Никтополионов.

Софи после кадрили немедля уехала.

Она была взбешена, как только возможно, и проплакала всю ночь.

Бедная женщина! Она тоже, хоть читать ничего не читала, но зато от ездивших к ней молодых людей беспрестанно слышала: "подлость!..", "гадость!", "подкуп!..". И с каждым их словом она все более и более начинала сознавать весь ужас своего положения.

То, что Бакланова сбивало с панталыку, ее наводило на путь истинный: при нахлынувшем со всех сторон более свободном воздухе, в ком какие были инстинкты, те и начинали заявлять себя.

7.. Сокровища приобретены.

Не более как через неделю Никтополионов снова поймал Бакланова в клубе и стал стыдить его при всех.

- Вот вам, рекомендую, господа, - говорил он, показывая на него евреям, грекам, армянам и русским: - вот господин, у которого сто тысяч в кармане, и он их держит за две копейки в банке.

Греки, армяне и русские при этом усмехнулись, а евреи даже воскликнули:

- Зацем зе это он так делает со своими деньгами?

- Но где же сто тысяч! - возражал стыдливо Бакланов и, возвратясь домой, решился сделать то, что ему все советовали.

Но прежде, впрочем, ему надобно было переговорить с женой.

- Что за вздор такой, пускаться в эту игру? - возразила ему Епвраксия с первых же слов.

Согласись она с ним и не оспаривай, Бакланов, может быть, еще подумал бы и вообще сделал бы это дело несколько омотрительней; но тут он рассердился на жену и потерял всякий здравый смысл.

- Ведь это не осторожность, а одна тюленья неповоротливость только! - развивал он мысль Никтополионова.

Евпраксия на это, по обыкновению, молчала.

Бакланова это еще более выводило из терпения...

- Дайте мне мои деньги. Я не намерен их бесполезно держать, как поленья, в своем шкапу, - говорил он.

Евпраксия пошла и принесла ему.

- Ваших вы мне, конечно, не доверите, потому что я ведь дурак... ничего не смыслящий... способный только разорить семью... беру эти деньги на карточную игру, на любовниц!

- Нате вам и мои деньги, если вы полагаете, что это меня останавливает! - сказала Евпраксия и подала ему и свои приданые пятьдесят тысяч. - А остальные двадцать пять тысяч не мои, а детские; я не могу им располагать! - сказала она.

- Стало быть, я мужем еще сносным могу быть, а отцом нет, - благодарю хоть и за то! - сказал он, кладя деньги в карман.

Евпраксия наконец рассердилась.

- Что это за страсть, Александр, у вас перетолковывать каждый мой шаг, каждое слово? Если что вы находите дурным во мне, скажите прямо... К чему же все эти колкости-то?

- Ну, поехала! только этого недоставало!.. - отвечал Бакланов и, хлопнув дверьми, ушел из комнаты.

Евпраксия поспешила отереть слезы и села на све место.

На другой день Бакланов, заплатив огромную премию, накупил акций - все больше общества "Таврида и Сирена".

- Вот извольте-с, не промотал ни копейки! Все обращено только в более производительную форму, - говорил он, раскладывая акции и любуясь их купонами, нарисованными на них пароходами и так внушительно выставленными цифрами их стоимости.

Евпраксия однако совершенно равнодушно и холодно приняла все эти бумаги и положила их в комод.