Смекни!
smekni.com

Взбаламученное море (стр. 50 из 83)

"Как эту книгу достать?

"Достали они злого человека, дали они ему денег тьму-тьмущую и булатный нож, и убил тот человек того волшебника, который книгу ту хранил, среди белого дня, и засыпал большой барин Захар Эммануилович его могилушку деньгами крупными, непроглядными, все бумажками сторублевыми, и никто-то сквозь их стену плотную не видал и не слыхал, только видала все это красна девица, рассказала она ясну соколу, а у сокола глаз зоркий, голосок звонкий, пропел он эту сказку на весь Божий мир и не знает, понравилась ли она жителям города Дзянь-дзинь-дзю, а если не понравилась, так он и другую пропоет".

О статейке этой благообразный правитель канцелярии почему-то счел за нужное доложить начальнику края.

- Ну-с, читайте! - произнес тот на первых порах довольно равнодушно.

Правитель канцелярии начал, но на половине голос ему изменил.

- Тут такие выражения!.. - проговорил он.

- Дайте мне! - сказал генерал и, со свойственною его званию храбростью, дочитал, но однако сильно побледнел.

- Что же это такое? Что такое? - спрашивал он, все возвышая и возвышая голос. - Что же это такое? - крикнул наконец он и заскрежетал зубами. - Я государю императору моему буду жаловаться! полицеймейстера мне!

Правитель канцелярии, с наклоненною головой, поспешил быстро выйти.

Начальник края остался в положении человека, которого сейчас только треснули по голове.

В кабинет к нему тихо вошла было его супруга, прелестнейшая великосветская дама, и начала свое обычное приветствие:

- Здравствуй, папаша!..

Но начальник края вдруг свирепо взглянул на нее.

- Подите, подите! - закричал он и замахал неистово руками.

Начальница края остановилась в дверях на несколько минут.

- Подите вон, не надо вас, не надо! - кричал между тем супруг.

Начальница края в самом деле сочла за лучшее уйти от сумасшедшего.

Явился полицеймейстер, тоже слышавший уже об несчастье и тоже бледный.

- Это вы видели?.. Видели? - говорил начальник края, тыча в нос ему бумагою. - Кто же эти превосходительные?.. Я, что ли, я?

- Служить уж, ваше превосходительство, становится невозможно! - произнес полицеймейстер.

- Нет-с, возможно! - закричал генерал: - возможно, кабы вы не такой были вислоух! Кто это писал? Вы начальник полиции, вы должны знать все.

- Кому писать, ваше превосходительство? Кроме Никтополионова, некому-с... Это вчера ведь еще пришло-с... Он при всем клубе читал и хохотал и потом ездил по всем домам.

- А! - произнес, протянув, начальник края: - я его посажу в острог! - прибавил он, как бы больше советуясь с полицеймейстером.

- Да что же, помилуйте, - отвечал тот: - теперь он служит в обществе, разве можно таких людей держать? Плутует, мошенничает и с дровами и в приеме багажа... На рынке даже все вон торговцы смеются.

- Нет, он у меня не будет тут служить, не будет! - кричал начальник края: - попросите ко мне кого-нибудь из моих товарищей-директоров.

полицеймейстер поехал за директором.

Начальник края стал ходить по своему кабинету.

- Так вот какие у меня гуси завелись, вот какие! - говорил он, зачем-то раскланиваясь перед каждым своим окном.

Приехал директор, пожилой и чрезвычайно, должно быть, скромный и молчаливый мужчина.

- Господа! Между нами есть подлец! - начал ему прямо начальник края.

Директор как бы сообразил и ничего не нашел возразить против этого.

- Вот-с! - продолжал начальник края и подал ему листок газеты.

Директор прочел, и ему, кажется, понравилось прочитанное; но он нашел однако нужным покачать с грустною усмешкою головой.

- Это писал-с Никтополионов, наш подчиненный, - объяснил начальник края.

Директор все продолжал молчать: он не любил говорить пустых слов.

- Кто его определил к нам? - спросил начальник края.

- Вы сами, ваше превосходительство, - проговорил наконец директор.

- Но я человек!.. Я могу ошибиться!.. Отчего же было не предостеречь меня! - кричал начальник. - Стыдитесь, господа, стыдитесь! - продолжал он уже с чувством: - что между нами есть такие мерзавцы... Чтобы не было его на службе, не было...

- Хорошо-с, можно будет удалить, - произнес директор довольно покойно.

- Да не "хорошо", а сейчас надо это сделать!.. сию секунду!.. - кричал начальник.

- И сию секунду можно-с, - сказал директор и, приехав в правление, в самом деле сейчас же написал журнал об удалении Никтополионова.

Безумцы! Они и в голове не имели, какого нового и серьезного врага наживали себе. 13..

Сетование израильтян.

В тот же день вечером, в клубе, Эммануил Захарович и Иосиф Яковлевич преспокойно сидели и играли в карты; своим равнодушным видом они старались показать, что наделавшая в городе столько шума статейка нисколько до них не относится, но не так на это дело смотрел Никтополионов.

Узнав о своем удалении, он, как разьяренный тигр, приехал в клуб.

- Эй, вы, язи-вази, это что такое? - подлетел он прямо к Эммануилу Захаровичу.

Тот протянул на него длинный и несколько робкий взгляд.

- Там на вас чорт знает кто что пишет, а вы на меня, - продолжал Никтополионов.

- Сто мы на вас? - сказал Эммануил Захарович, в самом деле ничего не знавший.

- Да кто же? Меня вон из службы вытурили, - отвечал с пеной у рта Никтополионов. - Они там убийства делают, людей режут, - продолжал он без всякой церемонии, обращаясь ко всей компании, собравшейся в довольно значительном количестве около них: - а я стану писать на них.

- Сто зе это такое вы говорите? - произнес, бледнея, Эммануил Захарович.

- Писать!.. - повторял ничего уже не слышавший Никтополионов. - Да ежели бы что вы мне сделали, так я прямо палкой отдую.

- Вы не мозете меня дуть! - вспетушился наконец Эммануил Захарович.

- Нет, могу! - возразил ему Никтополионов: - я еще прапорщиком вашему брату рожу ляписом смазывал... Стану я тут на них писать!

- При меня ницего зе не написано, - сказал Эммануил Захарович.

- Нет, написано, врешь! Только не я писал... Я писать не стану, а доказывать теперь буду.

- И доказывайте! позалуста, позалуста! - отвечал ему гордо и злобно Эммануил Захарович.

- И докажу, погань вы проклятая! - заключил вслух Никтополионов и уехал куда-то в другое место браниться, вряд ли не к самому начальнику края.

Эммануил Захарович, весь красный, но старающийся владеть собою, стал продолжать играть. Иосиф Яковлевич тоже играл, хоть и был бледен.

Кончив пульку, они, как бы по команде, подошли друг к другу.

- Ну, поедемте зе! - сказал один из них.

- Ja! - отвечал другой.

В карете они несколько времени молчали.

- Вы слысали, сто он сказал? - начал Эммануил Захарович.

- О, зе ницего-то, ницего! - отвечал Иосиф.

- Кто зе писал-то? - спросил Эммануил Захарович.

- О, это зе узнать надо! - отвечал Иосиф. - Я зе знаю одного целовека... Он зе говорил мне про Михайлу.

- Гм! - отозвался Эммануил Захарович.

- Теперь зе я знать буду, к какому целовеку тот ходит. Тому целовеку он, знацит, говорил, и тот писал!

- Гм! - промычал Эммануил Захарович.

Далее они ничего не говорили, и только, когда подъехали к крыльцу, Эммануил Захарович признес:

- Зить нынце нельзя, зить!

- Нельзя, нельзя! - подтвердил с чувством и Иосиф. 14..

Новая радость из Петербурга.

Бакланов, заболевший после смерти Казимиры горячкой, начал наконец поправляться.

Последнее время к нему беспрестанно стали ездить местные помещики. Они запирались в кабинете, толковали что-то такое между собой.

К Евпраксии тоже около этого времени приехал брат ее, Валерьян Сабакеев, широколицый молодой человек с голубыми глазами и похожий на сестру. Он перед тем только кончил курс в университете.

Однажды их обоих позвали к Бакланову в кабинет. Там сидел гость, помещик, солидной и печальной наружности мужчина, но, должно быть, очень неглупый.

Евпраксия и молодой Сабакеев вошли и сели.

Бакланов был очень худ и в заметно раздраженном состоянии.

- Ты знаешь, - начал он, обращаясь к жене: - прислан манифест о составлении по губерниям комитетов об улучшении быта крестьян.

- Нет, - отвечала Евпраксия совершенно спокойно.

- Я думаю, не об улучшении, а просто об освобождении! - вмешался в разговор Сабакеев.

- Да-с, прекрасно! - подхватил Бакланов. - Но что же нам-то дадут?.. Заплатят ли, по крайней мере? - обратился он более к помещику.

- Вероятно, что-нибудь в этом роде будет, - отвечал тот.

Лицо Бакланова горело.

- Но как же "вероятно"! Это главное!.. Нельзя же разорять целое сословие.

- Нельзя разорять только рабочую, производительную силу, - вмешался в разговор Сабакеев: - а что такое "сословие" - это даже понять трудно.

- Тут пострадает-с не одно сословие, - возразил ему помещик: - а все государственное хозяйство, потому что парализуются большие землевладельцы.

- Чем же?

- Да тем, что мы должны будем запустить наши поля.

- Кто ж вас заставляет? Наемный труд всегда выгодней! - сказал с насмешкой Сабакеев.

- Нет, не выгоднее! - перебил его с азартом Бакланов: - у меня вот, например, в именьи вы за сто рублей в месяц не наймете мужика: его и теперь, каналью, только силой держать около земли, а тут все уйдут в Питер эти вот замочки какие-нибудь делать, стены обойками оклеивать, в сущности пьянствовать.

- Не у одних у вас, а везде, - подхватил помещик: - мужик, как узнает, что он нужен, так цены себе не уставит.

- И прекрасно сделает! - произнес негромко Сабакеев: - по крайней мере, хоть поздно, но зплатят ему за старый гнет.

- Да ведь-с это и на нем самом отразится! - сказал помещик. - Мы не в состоянии будем обрабатывать столько, сколько прежде обрабатывали, а мужики у себя тоже не прибавят; значит, прямо будет убыток в труде.

- А и чорт с ним, - произнес Сабакеев.

Помещик усмехнулся.

- Как чорт с ним! Хлебом у нас держится и заграничная торговля, хлеб нужен и войску, и на винокуренные заводы, и в города, - все это должно, значит, потрястись.

- Сначала, может быть, поколеблется, но потом образуются большие общинные хозяйства.

Бакланов, все время едва сдерживавший себя от досады, , наконец не вытерпел.

- То-то-то! - воскликнул он: - на общину надеется! О, молодость неопытная и невинная!