Смекни!
smekni.com

Взбаламученное море (стр. 51 из 83)

- Община вздор-с! - произнес и помещик.

- Как вздор? - сказал, в свою очередь, Сабакеев, немало тоже удивленный.

- А так... Евпраксия Арсентьевна! - продолжал Бакланов, обращаясь к жене: - нам ваш брат, может быть, не поверит; скажите ему, что наш мужик ничего так не боится, ни медведя ни чорта, как мира и общины.

- Да, они все почти желают иметь хоть маленькую, но свою собственность, - подтвердила та.

- Очень дурно, - отвечал Сабакеев: - если наш народ разлюбил и забыл эту форму.

- Да ведь эта форма диких племен, поймите вы это! - кричал Бакланов: - но как землю начали обрабатывать, как положен в нее стал труд, так она должна сделаться собственностью.

- Мы имеем прекрасную форму общины, артель, - настаивал на своем Сабакеев.

- Гм, артель! - произнес с улыбкою помещик: - да вы изволите ли знать-с, из кого у нас артели состоят?

- Для меня это все равно! - сказал Сабакеев.

- Нет, не все равно-с! Артель обыкновенно составляют отставные солдаты, бессемейные мужики, на дело, на которое кроме физической силы ничего не требуется: на перетаскиванье тяжестей, бегать комиссионером, а хлебопашество требует ума. Я, например, полосу свою трудом и догадкой улучшил, а пришел передел, она от меня и отошла, - приятно ли это?

- Может быть, и неприятно, но спасает от другого зла, от пролетариата.

- Да ведь пролетариат является в государствах, где народонасерение переросло землю; а у нас, слава Богу, родись только люди и работай.

- Мы наконец имеем и другие артели, плотников, каменщиков, - присоеденил, как бы вспоминая, Сабакеев.

- Что за чорт! - воскликнул, пожимая плечами, Бакланов: - да это разве общинное что-нибудь?.. Они все наняты от подрядчика.

- У которого они, кроме того, всегда еще в кабале; хуже, чем в крепостном праве, - присовокупил помещик.

- Общину наш народ имел, имеет и будет иметь, - сказал уверенным тоном Сабакеев.

- Ваше дело! - произнес помещик.

- Ведь вот что бесит, - говорил Бакланов, выходя из себя (от болезни он стал очень нетерпелив): - Россия решительно перестраивается и управляется или вот этаками господами мальчиками, или петербургскими чиновниками, которые, пожалуй, не знают, на чем и хлеб-то родится...

Помещик потупился, а Сабакеев покраснел. 15..

Бедное существо.

У Софи происходила сцена: к ней вдруг приехал Эммануил Захарович, в одно и то же время красный и зеленый.

- Я зе делал для вас все, а на меня зе писут! - закричал он на Софи.

- Что вы? - возразила ему та.

- Писут, сто я целовека убил.

- Кто на вас пишет? - спросила Софи.

- Вас зе брат писет... Я в острог его сазать буду.

В припадке гнева, Эммануил Захарович и не заметил, что Басардин был у сестры и сидел в соседней комнате. При последних словах его, Виктор вышел.

- Поди, он кричит на меня за тебя, - сказала ему Софи.

- Как вы смеете кричать на сестру мою? - придрался Виктор к первому же слову.

- Я не крицу. Вы зацем писете на меня? - отвечал Эммануил Захарович, попячиваясь.

- Я вас спрашиваю, как вы смеете кричать на сестру мою? - говорил Виктор, хватая Эммануила Захаровича за галстук. - Сейчас тысячу целковых давайте, а не то в окно вышвырну! - кричал он и в самом деле потянул Эммануила Захаровича к окну.

- Сто зе вы делаете! - кричал тот, отпихиваясь от него своими огромными но трусливыми руками.

- Боже мой! что вы? Звонят! Перестаньте!.. - говорила перепугавшаяся Софи.

Звонил Бакланов, который недавно лишь стал выезжать и приехал к первой Софи.

- Как вы похудели, кузен! - воскликнула та, сколько могла овладев собою и радушно встречая его в дверях.

- Что делать! Болен был.

- Но отчего же?

- Впечатление прошедшего меня так потрясло... - отвечал с улыбкой Бакланов.

- Какого же это прошедшего? - спросила Софи, как бы не поняв. - Брат мой Виктор, - поспешно прибавила она потом, желая показать, что не одна была с Эммануилом Захаровичем, усевшимся уже в темном углу.

Виктор мрачно поклонился Бакланову. Ему всего досаднее было, что в такую славную минуту ему помешали.

"Его бы немножко только, - думал он: - в окно-то повысунул, он непременно бы тысячу целковых дал".

- Это кузен наш, Бакланов, - пояснила ему Софи.

- Нет, племянник, - поправил ее Бакланов.

- Ну, все равно, это еще лучше; вы меня, значит, должны слушаться.

- Во всем, в чем вам угодно и что прикажете! - отвечал Бакланов, вежливо склоняя перед ней голову.

Эммануил Захарович при этом пошевелился своим неуклюжим телом. Его, кажется, обеспокоила новая мысль, что, пожалуй, и этот братец за шиворот его тряхнет.

- Вы ведь здесь служите? - спросил Бакланов Басардина.

- Да, как же, по откупу-с, - отвечал тот с насмешливою гримасой. - Хочу, впрочем, бросить, кинуть, - прибавил он.

Бакланов придал своему лицу вопросительное выражение.

- В наше время стыдно уж... Тут такие гадости и мерзости происходят... - объяснил Виктор.

Бакланов при этом невольно взглянул на Эммануила Захаровича; но лица того было не видать, потому что он сидел, совершенно наклонив голову.

Софи тоже сконфузилась; но Виктор не унимался.

- Можете себе представить, - говорил он: - у нас ни один целовальник не получает жалованья, а, напротив, еще откупу платит. Откуда они берут, повзвольте вас спросить?

- Скажите! - произнес Бакланов тоном удивления (его начинало уж все это забавлять). - Говорят, они и прибавляют чего-то в вино.

- Чорт знает чего! Всего: и перцу, и навозу, и жидовских клопов своих!

Этого Эммануил Захарович не в состоянии был выдержать и вышел.

- Как это можно! - сказала Софи брату.

- Однако он премилый! - заметил ей Бакланов, указывая головой на уходящего Эммануила Захаровича.

- Ужасно! - отвечала она: - я видеть его почти не могу.

Вслед затем Софи однако вызвали в задние комнаты. Там разъяренным барсуком ходил Эммануил Захарович.

- Я зе для вас ницего не залел, а надо мной, знацит, только смеютца, - начал он.

- О, полноте, пожалуйста, отвяжитесь! - отвечала ему Софи.

- Езели теперица старого братца и этого нового, знацит, не прогоните, я денег давать больсе не буду...

- Ах, сделайте одолжение, пожалуйста; я только о том и молила Бога! - воскликнула Софи.

- Я зе не дурак!

- А когда не дурак, так и отправляйтесь - нечего вам здесь оставаться! - проговорила Софи и вышла; но в спальне у себя она встретилась с Виктором.

- Если ты, - начал он: - этому подлецу не скажешь, чтоб он дал мне тысячу целковых, я всю историю с тобой опишу.

- Пишите, что хотите! Что хотите! - отвечала с отчаянной досадой Софи, зажимая себе уши.

- Я все опишу, как он с мужем твоим поступал и как тебя потом опутал... Я не пощажу и тебя - мне, матушка, все равно!

- Виктор! - воскликнула Софи: - я просила тебя всегда об одном... оставь меня в покое. Брани меня, где хочешь и как хочешь, пренебрегай мною совершенно, но не ходи только ко мне.

- Ишь, как же, да! Ловка очень!.. Нет, шалишь! - отвечал он ей своим незабытым кадетским тоном. - Продалась жиду, дура этакая, да и в руки взять его не умеет.

- О, Господи! - стонала Софи, ломая руки.

- Я все напишу! Нынче не старые времена, - говорил Виктор, уходя.

Софи едва совладела собой и вышла к Бакланову.

- Что такое с вами? - спросил тот, сейчас же заметив ее встревоженное лицо.

- Ах, кузен, я отовсюду окружена врагами! - произнесла она, садясь около него.

- Э, полноте; неужели же и я ваш враг? - успокаивал ее Бакланов.

- Вы-то больше всех мой враг, - сказала Софи, покачав головою: - не была бы я такая, если б ты не поступил со мною так жестоко.

- Да, - произнес протяжно Бакланов: - но я имел на то большое право.

- Никакого! Никакого! - воскликнула Софи. - Я была чиста, как ангел, пред тобой!

- Ну!.. - произнес многозначительно Бакланов.

- Как хочешь, верь или не верь! - отвечала Софи, пожимая плечами. - Но, во всяком случае, я теперь просила бы тебя, по крайней мере, сохранить дружбу твою ко мне, - прибавила она, протягивая к нему руку.

- Но я-то дружбой не удовлетворюсь, - отвечал Бакланов, целуя ее руку.

- О, полно-ка, перстань, пожалуйста, шутить!.. - отвечала Софи, которая, в самом деле, в эти минуты было, видно, не до того. - От врагов моих лучше спаси меня! - говорила она.

- И грудью и рукой моей! - отвечал Бакланов: - но только опять повторяю: дружбой я не удовлетворюсь.

Софи посмотрела на него.

- Знаешь, мне ужасно неприятно и тяжело это слышать: неужели же я так уж низко пала, что меня никто хоть сколько-нибудь благородно и любить не захочет!

- О, Бог с вами, что вы, кузина! - перебил ее Бакланов.

- Да, я знаю, вы все думаете: "э, она такая, что от нее сейчас всего требовать можно... это не то, что наши жены, сестры... она женщина падшая!" - все это я, друг мой, очень хорошо знаю.

- О, Бога ради, кузина!.. - повторил Бакланов еще раз и во весь остальной вечер был глубоко почтителен к ней.

- Я у вас буду на этой же неделе, и вообще когда вы только позволите и прикажете, - сказал он, раскланиваясь при прощаньи.

- Пожалуйста! - повторила ему Софи свое обычное слово.

"Она чудная женщина! Чудная!" - повторял он мысленно всю дорогу. 16..

Начинающееся служение идее.

На другой день, часов в девять вечера, Бакланов подъехал к огромному генерал-губернаторскому дому.

- Зачем меня звали, и кто у губернатора? - спросил он, входя.

- Дворянство! - отвечал жандарм, снимая с него шинель.

Бакланов пошел. В большой приемной зале он увидел, что за огромным столом, покрытым зеленым сукном, сидело несколько дворян. Приятель Бакланова, солидный помещик, со своим печальням лицом, тоже был тут.

Начальник края, с близко придвинутыми с обеих сторон восковыми свечами и с очками на носу, что-то такое читал.

Около него, по левую руку, стоял красивый правитель канцелярии, а по правую - сидел губернский предводитель дворянства, мужчина, ужасно похожий на кота и с явным умилением слушавший то, что читал губернатор.

Бакланову предводитель его уезда указал на место после себя.

- Что это такое? - спросил его Бакланов.

- Речь говорит! - отвечал ему предводитель, указывая головой на начальника края.