- Ты Иродиаду прогони! - начал он прямо, придя к сестре.
Та знала уже о его связи с ней и сначала не обратила было никакого внимания на его слова.
- Она чорт знает, что про тебя всем рассказывает! - продолжал он.
Виктор хотел придать вид, что он в этом случае оскорбился он за сестру.
Софи сконфузилась и взглянула на брата не совсем спокойными глазами.
- Что же она может про меня рассказывать? - спросила она.
- Во-первых, как ты хотела за Бакланова выйти замуж и как тот тебя прибил, - говорил Виктор.
- О, вздор! - воскликнула Софи.
Ее красивые ноздри начинали уже раздуваться.
- Рассказывала еще...
- Перестань, Виктор! - прикрикнула на него Софи.
Иродиада, во время нежно-любовных сцен, в самом деле, многое ему порассказала.
- Я ей откажу, - проговорила Софи прерывающимся от досады голосом.
- Нет, ее прежде надобно обыскать... Она, я думаю, у тебя денег наворовала... я сначала ее обыщу да деньги у нее отберу!.. - бил Виктор прямее в цель.
- Нет, пожалуйста! Я только прогоню ее и больше никаких с ней объяснений не желаю иметь, - сказала Софи.
Она боялась, что Иродиада еще больше наплетет на нее.
Виктор, по своему обыкновению рассердился и на сестру.
- Обе вы, видно, Даха Парахи не лучше! - проговорил он и стал прощаться.
Софи сделала вид, будто этих последних слов не слыхала.
- Иродиада! - крикнула она после его ухода.
Та вошла к ней с довольно покойным видом.
- Ты беспрестанно куда-то уходишь; я вижу, что тебе служба у меня неприятна, а потому можешь искать себе другого места, - сказала ей Софи.
Иродиада, слышавшая, что Виктор был у сестры, почти ожидала этого.
- Что ж, мне не на улицу же сейчас итти и выбросить себя! - сказала она дерзко.
- Ты можешь еще жить у меня; только я услуги твоей больше не желаю.
Иродиада на это усмехнулась.
- Не раскайтесь! - пробормотала она себе под нос.
- Что такое? - спросила ее Софи.
- Не раскайтесь! Найдите еще другую такую, которая так бы вам служила, как я, - сказала вслух Иродиада и, хлопнув дверью, ушла.
Затем, собрав все свои вещи, перетащила их из горницы в баню. 19..
Израильтянин и русский.
В своем роскошном кабинете Эммануил Захарович, в очках, с густо-нависшими бровями, озабоченно рассматривал наваленные на столе книги, бумаги, письма, счеты.
Перед ним стоял рыжеватый, худощавый мащанин, тоже один из его поверенных и молокан по вере.
- Сто зе такое с ним? - спращивал с досадой Эммануил Захарович.
- Бог их знает-с! - отвечал поверенный, пожимая плечами. - Изволили приехать домой... затосковали... хуже, хуже, так что за доктором послать не успели.
Эммануил Захарович сделал грустное и печальное лицо.
- Отцего зе могло быть? - повторил он.
Поверенный стоял некотрое время в недоумении.
- До свадьбы своей они гуляли, значит, с горничной госпожи Леневой.
- Н-ну?
- Ну, и как люди вот их тоже рассказывают: опять начали свиданье с ней иметь-с.
- Сто зе из того?
- Да то, что как есть тоже наше глупое, русское обыкновение: приворотить его снова не желала ли к себе, али, может, и так, по злости, чего дала.
- Ну, так взять ее и сазать в острог.
- Нет, уж сделайте милость! - отвечал поверенный с испуганным лицом: - она и допреж того, изволите знать, болтала; а тут и не то наговорит, коли захватят ее. Изволите вот прочесть, что пишут-то!
- Ну, цитай, сто писут! - произнес сердито Эммануил Захарович.
Сам он несовсем хорошо разбирал письменную русскую грамоту.
Поверенный взял со стола письмо, откашлянулся и начал читать его.
"Ваше высокостепенство, государь мой, Эммануил Захарович!
"Так, как будучи присланный от вас Михайла очень пьянствует, стал я ему то говорить, а он, сказавши на это, что поедет в К... я ему делать то запретил; он вчерашнего числа уехал секретно на пароходе "Колхида" к барину своему, г.Басардину, как говорил то одному своему знакомому другу армянину, который мне то, будучи мною уговариваем, открыл за 5 руб. сер.
"Переговоры же о том шли через какую-то девицу Иродиаду, которая, надо полагать, была его любовница, о чем вашему высокостепенству донести и желаю и при сем присовокупляю, что на цымлянское..."
Дальше поверенный не стал читать.
- Ну, взять его, как приедет "Колхида"... Я плацу им деньги... Сто зе? Пускай берут! - проговорил Эммануил Захарович.
Поверенного при этом точно передернуло.
- Нет-с, и этого нельзя! Теперича Иосиф Яковлевич жизнь кончили... Я, значит, один в ответе и остался... - сказал он.
- Ницего я не знаю, ницего! - возразил Эммануил Захарович, отстраняясь руками.
- Ваше степенство, - начал поверенный: - слов Иосифа Яковлевича тоже слушались мы, все равно, что от вас они шли...
- И не говорите мне, не знаю я ницего того! - перебил опять Эммануил Захарович, зажимая уши.
Поверенный вздохнул.
- Маленького человека погубить долго ли... Хорошо, что тогда поостерегся, - через другого, а не сам дело делал: теперь хоть увертка есть. Никаких бы денег, кажись, не взял в этакое дело влопаться.
- Ну, молци, позалуста, без рассуздений! - прикрикнул на него Эммануил Захарович.
- Спина-то, ваше степенство, своя-с, за неволю рассуждать начнешь: не вас, а нашу братью на кобыле-то драть станут.
- Молци! - прикрикнул на него еще раз Эммануил Захарович: - грубый народ... музик!
Поверенный замолчал, но по-прежнему оставался с мрачным лицом.
Эммануил Захарович принялся снова разбирать и рассматривать бумаги.
- Подайте зе это ко взысканию! - сказал он, подавая поверенному заемное письмо.
Тот с удивлением посмотрел на него.
Заемное письмо было на имя Софьи Леневой в 25 тысяч рублей серебром. 20..
Разные взгляды на общественное служение.
В газете "Петербургское Бескорыстие" было с благородным негодованием напечатано:
"Скажите, отчего в директоры акционерных компаний выбираются люди, не специально знакомые с делом, а по большей части графы и генералы? Откуда и каким образом могли у акционеров явиться подобные аристократические вкусы? Зачем они позволяют этим господам говорить себе в собрании дерзости, и из каких наконец видов благополучия допускается, что главный директор компании "Таврида и Сирена", сам начальник края, производит разработку каменного угля у себя в имении, который стоит таким образом обществу вдвое дороже, чем привезенный и купленный из Америки? (См. отчет общества за 1859 г. и американскую газету "Herald")".
Строк этих достаточно было, чтобы начальник края, ни с кем не переговорив и не посоветовавшись, стукнул по столу два раза линейкой.
Вошел адъютант.
- полицеймейстера мне-с! - произнес начальник края, по-видимому, спокойно.
Адъютант ушел.
Начальник края, будучи не в состоянии удержаться, продолжал одним глазом заглядывать в продолжение статьи.
Там Бог знает чего уж не было наговорено. Говорили, что "на Солдатской пристани, для житья чиновников, на деньги акционеров, построен целый городок".
И в самом деле это было так!
"Машина, выписанная для паровой мельницы, не входила в само здание, так что или ее надо было ломать, или здание".
И то была правда.
Гневом и горестью исполнялось сердце старика.
полицеймейстер наконец явился.
- Где здесь живет некто Басардин? - спросил генерал каким-то таинственным голосом.
- Живет-с! - отвечал полицеймейстер.
- Взять его сейчас в часть и произвести у него в доме обыск.
- Это, верно, ваше превосходительство, по случаю акционерной статьи... - начал было полицеймейстер.
- Да-с!
- Статью эту, ваше превосходительство, писал Никтополионов.
- Пожалуйста, без возражений!.. Я и в тот раз по вашим стопам шел, да недалеко дошел.
О том, что виновником прошлой статьи был Виктор Басардин, начальник края узнал от Эммануила Захаровича.
- Извольте произвести строжайшее следствие! - заключил он.
- О чем-с?
- О чем? - крикнул генерал. - Вы спрашиваете меня: о чем? Человек пишет на честных людей пасквили, человек подрывает общественный кредит, и вы преспокойно говорите: "о чем"? Полковник! Вы служить после того не можете!
Полковник поклонился и прямо отправился к исполнению возложенного на него поручения.
Виктор в это время только было засунул свою, известную нам статью, в конверт, чтоб отправить ее для напечатания в журнал, как вбежала к нему впопыхах нанимаемая им кухарка.
- Батюшка, Виктор Петрович, - сказала она: - полицеймейстер с солдатами пришел.
Виктор побледнел. Но полицеймейстер входил уже в комнату и прямо устремился к письменному столу.
- Письмо!.. - проговорил он, тотчас же беря конверт и распечатывая его.
- Но как вы можете чу4жие письма... - возразил было Виктор.
- Могу, - отвечал полицеймейстер. - Это уж об родной сестре сочинили, - прибавил он, прочитав и передавая письмо жандармскому офицеру.
Затем начался обыск.
Виктор ходил за всеми, как потерянный.
- "Колокол"!.. - произнес мрачным голосом жандармский офицер.
- Откладывайте! - сказал ему полицеймейстер.
- Ненапечатанные русские стихотворения, - продолжал офицер.
- Какие это? - спрашивал полицеймейстер.
- Да я не знаю-с! "О, ты, Рылеев, друг..." - прибавил он, пробежав первый стих.
- Откладывайте! - сказал полицеймейстер.
- Еще стихотворение: "Буянов, мой сосед", - произнес жандармский офицер.
- Откладывайте! - сказал полицеймейстер.
- Картины голых женщин, - продолжал жандарм.
- Тоже! - повторил полицеймейстер и потом, обратившись к Басардину, прибавил: - Я думал, что вы молодой еще очень человек, а уж по лицу-то, видно, собрались с годками... Стыдно... очень стыдно...
- Но, скажите, что же я сделал? - говорил Басардин, стараясь улыбнуться, но в сущности совершенно упав духом.
- Сами понимаете, я думаю... не маленькие... Собрали бумаги? - спросил полицеймейстер у жандарма.
- Собрал-с!
- Ну, поедемте и вы! - прибавил полицеймейстер Виктору: - в часть вас свезу. Велите себе принести матрац, что ли: у нас ничего там нет!