- Так ты им растолкуй! - сказала Софи.
- Нам они, сударыня, не верят, как не по их говоришь... Все одно, вы говорят, от начальства...
- Пожалуйста, съезди! - повторила Софи.
- Слушаю-с! - отвечал староста и уехал.
- Чтобы не обманул он! - сказал Бакланов.
- Нет, съездит-с! Он у Софьи Петровны лесу хочет торговать, так съездит-с! - объяснила Прасковья.
Бакланов и Софи возвратились в гостиную.
- Варегин мне приятель и отличнейший человек: он сейчас все устроит, - заговорил первый.
- Но я боюсь, друг мой, он сейчас, пожалуй, придут, - сказала Софи.
- Пускай идут; у меня револьверы готовы. Прежде чем они дотронутся до тебя, человек двадцать уложу!.. - произнес Бакланов и положил на стол действительно два револьвера.
Софи между тем принялась плакать: она была очень рассержена. 12..
Посредник.
Варегин приехал в тот же день.
Молодые хозяева наши все еще продолжали сидеть в гостиной и не смели носу оттуда показать.
Бакланов принял друга в распростертые объятия.
Несколько времени они молчали, и у обоих невольно навернулись слезы на глазах.
- Что это, у вас уж пистолеты приготовлены! - начал Варегин.
- Да, - отвечал Бакланов и представил ему Софи.
- Кузина моя, Ленева, ваша теперь подсудимая и подначальная.
Варегин молча поклонился ей.
- Что, разве уж к дому подваливали? - спросил он.
- Нет; но на всякий случай. Я просил бы тебя сегодня же сделать какое-нибудь распоряжение, - отвечал Бакланов.
- Я уж сделал, ехав мимо, - отвечал Варегин и, как человек утомленный, сел и закрыл глаза.
Софи в это время разливала чай.
- Pardon, monsieur Варегин, - сказала она: - у нас нет сливок; нам не дают здесь ничего, даже и за деньги.
Варегин открыл глаза и, увидев стоящую перед ним Прасковью, сказал ей:
- Поди, скажи скотнице, чтобы сейчас же прислала госпоже вашей сливок: посредник приказал.
Прасковья убежала и возвратилась с превосходными сливками.
- Но как же, скажи, друг сердечный, как ты сюда попал? - начал Бакланов. - Естествоиспытатель, исследователь микроскопический - мировым посредником!
- Исключен-с был из прежней службы за позорное гражданское поведение, - отвечал Варегин ядовито.
- Я слышал что-то такое в Петербурге, - подхватил Бакланов.
- Да, как же-с! И не начальством, это было бы еще сносно, а общественным мнением.
- Нынче общественное мнение, monsieur Варегин, кажется, такое благородное, - вмешалась было Софи.
- Не знаю-с, - отвечал он ей: - знаю одно, - продолжал он, опять обращаясь к Бакланову: - что как только я на одном из ваших университетских советов сказал, что молодые люди поступают к нам ничего не смыслящие, в университете ничего не делают и потом все гуртом выпускаются кандидатами... Что же это такое? Кукольная комедия одна!
- Да чего тут! - подхватил Бакланов. - Нам вот дорогой один господин рассказывал, что становой получил бумагу очень безграмотную и говорит: "Это, верно, говорит, господин студент писал", и в самом деле, оказывается, студент.
Варегин грустно усмехнулся и покачал головой.
- Сказал я, разумеется, - продолжал он: - и насчет преподавания, что у нас, вместо науки, с кафедры раздаются пикантные фразы, очень, может быть, выгодные для популярности преподавателя, но далеко не полезные для слушателей...
- Ну, и что ж потом? - спросил Бакланов.
- Потом, через несколько дней, мне господа студенты стали на лекциях шикать и свистать... Я остановился и спросил, что именно возмущает их в моих словах?.. Они выслали ко мне депутатов, которые объявили мне, чтоб я переменил свое гржданское поведение. - "В чем же, говорю, оно так провинилось?" - "В том, говорят, что вы таким образом говорите в советах". - "О, в таком случае, я вижу, что вы так наглы, а передавшие вам люди так подлы, что я уж, конечно, ни с ними ни с вами не останусь"; затем поклонился и не возвращался более в свою аудиторию.
Приговоря это, Варегин опять качнулся головой.
- Вот вам и награда вся! - снова он начал: - за двадцать лет трудов, за потерянное зрение; и то бы все им простил, Бог с ними; но зачем они потеряли мои сведения... Знатоков моего дела в России немного, а они меня, как мусор, как щепки ненужные, взяли да и вышвырнули.
- Ужасно! - подхватил Бакланов. - Но здесь, по крайней мере, как ты устроился? Ведь ты, кажется, семейный человек?
- Четверо детей.
- А душ сколько?
- Душ нет!.. Сто десятин земли всего!
- Но чем же ты жил до сих пор?
- Потому уж и жил! Только что сам земли не пахал.
В это время вошла с довольным лицом Прасковья.
- Барыня, где стол-то накрывать, в зале или столовой? - спросила она.
- Да разве есть что-нибудь у нас? - спросила ее Софи.
- Есть: теленка закололи и карасей в пруду наловили. Выбил сельский староста всего-с... И повар тоже пришел-с.
Бакланов, Софи и Варегин невольно усмехнулись.
- И ключи вот от посуды-с наш староста-то, чорт, дал-с, - прибавила Прасковья еще с большим удовольствием и пошла хлопотливо накрывать на стол в зале с ободранными обоями.
Через несколько минут все уже сидели при полном освещении четырех свеч в старинных шандалах и при вкусно дымившихся теплых блюдах.
- Скажите, пожалуйста, как народ принял эти мирские учреждения? - спросил Бакланов.
- Да как принять-то? Обыкновенно, как принимал он чиновников. Это ведь подкуп, - прибавил Варегин, показывая на блюда: - вам бы без меня не дали этого: это меня хотят ублажить.
Прасковья, ко всем благам, нашла в буфете еще две бутылки наливки и поставила их перед господами.
Приятели, прекратив печальные разговоры, выпили по нескольку рюмок наливки; Софи тоже с ними выпила и совершенно смело, в сопровождении одной только Прасковьи, отправилась ночевать в комнату Биби.
Бакланов и Варегин легли в гостиной на толстейших и мягчайших пуховиках, которые тот же селький староста "выбил" им от прежнего господского старосты. 13..
Бунт.
На другой день Софи, как только проснулась, подошла к окну своей комнаты и ахнула от ужаса.
Красный двор был полнехонек мужиками, человек до ста, с мрачными все лицами, без шапок. Между ними ходил, тоже серьезный, Варегин и о чем-то с некоторыми из них переговаривал.
Софи сейчас же бросилась к Бакланову, который еще спал.
- Александр, посмотри, что такое у нас на дворе: народ собрался! - сказала она.
- Что такое? - произнес тот, надел халат и, положи в карман револьвер, вышел.
- Зачем это они? - спросил он Варегина.
Тот подошел и мрачно сел на ступеньку крыльца.
- Дурят! - произнес он после нескольких секунд молчания.
Бакланов смотрел на него с испуганным лицом.
- Что же, совсем не хотят повиноваться?
- Торговаться хотят до конца, - произнес Варегин.
К нему робко подошел довольно доброй наружности мужик.
- Можно, Иван Егорыч, уйти-то? - спросил он.
- Нет, нельзя... сами заварили кашу, так не пеняйте, дьяволы экие, право!
- Да ведь, Иван Егорыч, мир-с, а не я, батюшка.
- Мир?.. Из собак, что ли, мир-то состоит? Из вас же, чертей!
Мужик конфузливо перебирал шапку в руках.
- Как гнилая горячка-то была, - продолжал Варегин: - так умирал с дьяволами, хоть бы тому поверили.
- Это точно что-с, - произнес мужик.
- Так что ж "точно что-с"!.. Стану я вас обманывать!
- Да мы, батюшка, и сумненья в том не имеем.
- Ну коли не имеешь, так пошел и уговаривай!
Мужик пошел, сказал что-то такое двум-трем мужикам, да так тут на месте и остался и не возвращался более.
- Может быть он уговорит, - произнес Бакланов.
- Нет, - отвечал с прежнею мрачностью Варегин: - я уж к исправнику и за военною командой послал, - прибавил он.
- Господи! - воскликнул Бакланов: - да нельзя ли как-нибудь уговорить так?
Варегин усмехнулся.
- Попробуйте, подите, поговорите... Вы спали, а я целую ночь их в сборной избе уговаривал, так будет: наговорился.
Бакланов пошел к Софи, чтобы предупредить ее.
- За командой уж послали, - сказал он больше шутя.
- Как! - воскликнула та, побледнев. - Нет, мой друг, не надо, не надо! Я от всего лучше отступлюсь.
- Да Варегин не отступися; ему это надо для общего порядка.
- Нет, нет, не надо мне ничего! - кричала между тем Софи, становясь перед Баклановым на колени.
- Ты вот кричишь, они услышат это и еще больше будут упираться, - уговаривал ее Бакланов.
- Жаль мне их, не могу я этого... - говорила Софи, упадая на руки Бакланову.
- Что ж делать-то? - отвечал он, сажая ее на диван.
Послышался колокольчик. Софи задрожала.
- Ничего, ничего! - успокаивал ее Бакланов: - я буду целый день сидеть около тебя и не отойду.
При звуке колокольчика толпа мужиков тоже зашевелилась несколько; один из них отделился и побежал ворота отпирать.
Въезжал исправник, довольно полный и расторопный, должно быть, мужчина, ч птичьим, совиным лицом. Он сейчас же выскочил из тарантаса и прямо подошел к толпе мужиков.
- Что, любезные, выстроились уж, - а? Здравия желаем!
- Здравствуйте, батюшка! - проговорили ему несколько голосов.
Исправник повернулся и увидел Варегина.
- А, ваше высокородие, честь имею кланяться! - продолжал он, весело прикладывая руку к фуражке. - Прикажете внушать-с? - прибавил он с улыбкой.
- Внушайте! - отвечал Варегин.
Исправник обратился к мужикам.
- Что ж, вы решительно не повинуетесь?.. Сейчас команда придет.
Мужики не отвечали ему ни того ни сего.
- Я вас спрашиваю, повинуетесь вы, или нет? - крикнул уже исправник.
- Да говори, старый! - толкнули несколько мужиков старика-старосту.
- Нет, батюшка, нельзя нам того, - прговорил тот наконец.
- Отчего же бы это нельзя, позвольте вас спросить?
- Государь император, батюшка, Александр Николаевич не приказывает того.
- А я не знаю, что государь приказывает, или нет?
- Не знаю, батюшка, знаешь ты, аль нет!
- Нет, ты знаешь: врешь, бестия ты этакая! Я вот тебя первого взъерепеню, первого!
Староста мрачно нахмурился.
В это время на двор въехала еще пара в тележке, и из нее соскочил нарядный мужик, с русою окладистою бородой.
- Старшина! - прошел легонький говор между мужиками.