Смекни!
smekni.com

Взбаламученное море (стр. 66 из 83)

Старшина сейчас же подошел к посреднику.

- Команда идет в версте, ваше высокородие, - донес он.

- Поди, поговори, не усовестишь ли дураков! - сказал Варегин.

Старшина подошел к мужикам и обратился к ним с речью, сильно ударяя на о.

- Государь император делает вам теперь эткие милости, - начал он: - и что ж вы делаете? Госпоже вашей законной не покорствуете!

- Наша законная-то госпожа, господин старшина, умерла, - отвечал ему старик-староста.

- Погоди, друг любезный, погоди! - возразил ему на это старшина: - ты теперича имеешь сам имущество, оставляешь ты его сыну, что ли, али сродственнику, и кто ж может его отнять у него? Корову ты ему оставляешь: неужели корова не пойдет к нему на двор?

- Нынче, господин старшина, насчет того порядки другие, - опять ему возразил старикашка-староста. - Госпожа померла, значит, мы и вольные; другой господин жив, властвуй, а умер, тоже ослобождаются... Молодые пускай сами себе наживают. Как же ты иначе волю-то сделаешь?

- Ишь как рассудил, складно! - перебил его насмешливо старшина: - а словно бы не так в царских-то указах сказано.

- Знаем мы, господин старшина, как в царских-то указах сказано,знаешь и ты сам! Грех только тебе так говорить: миром, кажись, тебя выбирали.

- Да мне, дьявол вас возьми и с вашею должностью! Тьфу мне на нее! - воскликнул старшина. - С вами, дураками, только время потратишь, да себе беспокойство... - заключил он и, отойдя от толпы, молодцевато прислонился к стене дома.

Прошло еще с полчаса самого ужасного, томительного времени. е Наконец на двор прибежали две маленькие крестьянские девочки.

- Солдатушки уж идут! - как-то робко они оповестили.

Толпа, как бы вся в один момент, опустила голову.

Варегин проворно встал и пошел по деревне навстречу команде.

Впереди всоей роты ехал верхом на лошади молоденький офицер. На лице его написана была гордость и серьезность. Солдаты же, напротив, шли вольно, развязно, и большая часть весело между собой перешучивались.

Варегин пошел рядом с солдатами.

- Вы, братцы, имейте лицо-то посерьезнее, посуровее, - сказал он.

- Нахмуримся, ваше благородие, - отвечали ему несколько солдат в один голос.

- Ну, и сначала оцепите только некоторых, - обратился он уже к офицеру.

- Знаю-с, - отвечал тот самодовольно.

- Что огонь употреблять, кровь понапрасну проливать! - обратился опять Варегин к солдатам.

- Известно, ваше благородие, - подтвердил ему фельдфебель: - оцепим по-первоначалу, а тут, коли упираться очень начнут, так в приклады.

- Знаем, ваше благородие, не в первый уж раз, - подхватил молодой и с умным лицом солдат: - я этта в Спирове не то что прикладом, а схватил за волосы главного-то зачинщика. "Господин служивый!" - закричал и на колени, а за ним и прочие другие.

Все почти солдаты захохотали.

- Бунтовщики тоже, робята, важные, - произнесло опять несколько голосов.

- Смирно! Ружья на плечо! - скомандовал офицер.

В это время входили уже в самую усадьбу.

Солдаты сейчас же поправились и нахмурились. Офицер махнул барабанщику. Тот громко, так что раздалось на все селение, ударил марш.

Варегин, проворно опередя солдат, опять подошел к мужикам.

Лицо его было бледно, волосы растрепаны.

- Братцы, образумьтесь, смерть вам угрожает! - вскричал он.

Толпа вся дрожала с первого же звука барабана, но ничего не говорила.

Солдаты стали обходить ее и выстроились против нее.

- Братцы, образумьтесь! - произнес еще раз Варегин.

Молчание.

Он махнул белым платком офицеру.

- С левой по одному марш! - скомандовал офицер.

Цепь солдат отделилась и стала входить в толпу, которая и не понимала, что это такое с ней делают.

- Сомкнись! - скомандовал офицер.

Солдаты сомкнулись, человек двадцать мужиков осатлись у них в цепи.

Один молодой парень хотел было выскочить из нее, солдат ткнул ему прикладом в лицо.

Старикашка-староста что-то топтался на одном месте. Этот молодой парень был его единственный сын.

- Тятенька! - закричал он ему оттуда.

- Ну, черти, дьяволы! Становитесь на колени! - вскрикнул старик и сам стал на колени, за ним стали несколько мужиков.

- Виноваты, матушка наша Софья Петровна, виноваты! - завопили они.

Варегин подошел к одному из не ставших на колени мужиков и ударил его по плечу.

- Ну, становись! Еще за зачинщика сочтут.

И вслед затем все остальные коленопреклонились.

Оцепленные давно уже стояли на коленках, а нежный старостин сын даже ревел.

- Надо зачинщиков отобрать! - сказал исправник Варегину.

Тот махнул ему рукой и, совершенно утомленный, опять опустился на рундучок крыльца.

- Кто зачинщики? - продолжал исправник, подходя к стоявшему все еще на коленях старосте.

- Да, батюшка, из Питера к нам сходил человек, - отвечал старик, молебно простирая к нему руки.

- Какой?

- Да вот барыни-то нашей кучер бывший, Михайла; он в бегах был и проходил с дворянином одним: "не повинуйтесь, говорит, а то хуже, говорит, под крепость опять попадете!"

- С каким дворянином?

- Да как его, батюшка, забыл, как и прозвище-то... регистратором каким-то себя называл.

Варегин при этом вслушался немного.

- Кто же здесь-то собственно был зачинщик? - продолжал исправник допрашивать, не поднимая старика с колен.

- Здесь я, батюшка, я самый главный! - отвечал тот.

- Ступай в сторону.

Старик встал и отошел в сторону.

- А кто еще? Кто еще был зачинщиком? - обратился исправник опять к толпе.

- Я-с! - отозвался сам один из мужиков.

- В сторону!

Мужик отошел и встал.

- Кто еще? - продолжал опять исправник.

Варегин рвал у себя из бороды волосы.

Толпа перешептывалась между собой.

- Да кто еще? - послышался шопот.

- У Матрены они приставали! - ответил чей-то один голос.

- Давайте Матрену сюда! - крикнул исправник, подслушав эти слова.

Двое мужиков пошли за Матреной, и вслед же затем раздался пронзительный крик на всю усадьбу.

- Батюшки, виновата!.. виновата! - кричала Матрена, выгибаясь всем телом, между тем как двое мужиков тащили ее.

- Давай ее сюда! - проговорил исправник.

Матрену подтащили к нему.

- Приставал у тебя, как вот его, - Михайла, что ли?

- Приставал, батюшка!.. приставал!.. - отвечала она поспешно.

- Михайла и барин?

- Оба, батюшка, оба!

- Что ж они говорили?

- По всей, говорят, России ходим, - сомущаем народ.

- Где ж они теперь?

- Не знаю, батюшка.

- Врешь, бестия! - закричал исправник.

- Не знаю, батюшка!.. не знаю!.. - заревела почти в отчаянии Матрена: - все расскажу тебе!

- Ну, рассказывай. Давно ли они были у тебя?

- С месяц, батюшка.

- Что ж они делали?

- Пили они, батюшка, все три дня, что ни были.

- Ну?

- Молоденький-то, тот все шутил со мной!

- С экой-то стервой?

- Да, батюшка, и сам-то он нехороший такой; и на барина-то не похож!

Варегин в это время встал и ушел в горницы.

- Поедемте лучше ко мне, - сказал он Софи и Бакланову. - тут исправник будет производить следствие и приведет все в порядок.

- Ах, да, поедемте, monsieur Варегин, пожалуйста, - говорила Софи, чуть не целуя его.

Вслед затем они все прошли садом и только что сели в поданный Варегина экипаж, как из усадьбы раздались пронзительные вопли.

Это исправник пробирал, с одной стороны, неженку старостина сына за батьку, при чем оба они кричали, а с другой стороны - Матрену, которая только и вопила: - "Шут им дьяволам! шут! Вот их бы так!"

- Пошел скорей! - крикнул Варегин кучеру. - А ведь есть господа, - продолжал он, обращаясь к Бакланову: - которые радуются этой бестолочи... Готовы даже подстрекать ее на народ... Движение здорового общественного организма в этом видят... Не подлость ли, я вас спрашиваю, кровью этих детей омывать свои безумные фантазии!..

- Ужасно! - подтвердил в свою очередь и Бакланов. 14..

Изобличение.

Друзья наши, проехав Ковригинское поле, сейчас же очутились в свежем, спокойном лесу.

Софи все это время смотрела на серьезное Варегина, на его голубые, спокойные глаза, на его запыленные бакенбарды. Не давая себе отчета - почему и отчего, она чувствовала в одно и то же время страх и уважение к нему.

Бакланов между тем припоминал те мириады фраз, которые раздавались около него в Петербурге, - фраз, против которых он сначала ратовал, а потом и сам стал повторять их.

Голос Варегина разбудил наконец их обоих от их собственных мыслей.

- Вот и мое пепелище! - сказал он.

Перед домом, в небольшом садике, два мальчика и две девочки рылись в земле.

Самый дом, или, скорее, большая крестьянская изба, был разделен на две половины: в одной жил сам хозяин, а в другой - дети.

В комнатах было чрезвычайно чисто и просто: дубовый обеденный стол , ситцевая мебель, термометр и барометр на стене.

- Милости просим! - сказал Варегин, вводя своих гостей.

Вошла красивая крестьянская женщина в белой рубашке и опрятном сарафане.

Варегин велел ей подавать обед.

Когда стали садиться за стол, он отнесся к Софи:

- Не угодно ли вам занять место хозяйки?

Софи села.

- А вот эту команду позвольте ко мне, - продолжал Варегин, передвигая к себе приборы всех четверых детей: - всем бы они народ исправный, да сами резать еще не умеют.

И вслед затем он начал им резать.

Дети, как маленькие голубятки, смотрели ему в рот и на руки.

Бакланов при этом вспомнил своих детей и незаметно вздохнул.

- Вы давно лишились вашей супруги? - спросила Софи хозяина.

- Да в тот же год, как и из службы выгнали: почти вместе получил эти два удовольствия.

- Вам недаром судьба такие испытания посылает. Она знает, что вы крепыш и выдержите, - сказал ему Бакланов.

- Никакой тут нет судьбы: в первом случае российская глупость, а во втором - петербургский климат, - отвечал Варегин.

После обеда Софи ушла с детьми погулять в поле, а приятели сели у открытого окна пить кофе...

- Вы не думаете жениться, Варегин? - сказал Бакланов.

- При детях-то? - спросил тот.

- Да при детях обыкновенно и женятся, чтобы мать им дать.

- Дети такое нежное и хрупкое существо, что требуют всей нежности человеческого сердца, а это возможно только в родителях, которые обыкновенно органически к ним бывают привязаны.