При этих словах выражение лица Евпраксии сделалось мрачно и печально.
- Сам?
- Да! Бог знает только, откуда и как все это появилось в нем, - прибавила она и вздохнула. 15..
Три женщины.
В номере Сабакеева были он сам, в дорожном пальто и с сумкой через плечо, Галкин и Басардин, тоже оба с сумками, и Елена.
Последняя с жаром и увлечением что-то толковала им.
- Раскольников надо поднять! Денег у них, чертей, пропасть! В Рогожское затесаться к ним надо! - говорил, с искаженными чертами лица, Басардин.
- Прекрасно! прекрасно! - ободряла его Елена.
- Надобно только, чтоб они с молодым поколением сошлись, только! - подхватил Галкин.
- Всех готовее мужики, когда нарезку замли станут делать, - сказал спокойным, но невеселым голосом Сабакеев.
- Да, да! - подтвердила и ему Елена. - Главное надобно, чтобы почвы в этом случае больше было, чтобы мы на почву погли опираться...
- Были бы деньги, почва будет! - заметил на это Басардин.
В это время вошли Евпраксия и Бакланов. С первою Елена радушно поздоровалась, а последнему едва даже поклонилась. Из разговора с ним в Елисейских полях, из расспросов о нем Галкина, Басардина, она убедилсь, что он слепенький, и потому презирала его.
- Chere Eupraxie! - воскликнула она: - maman меня не пускает с ними ехать в Лондон.
- И прекрасно делает: я бы на ее месте тоже не пустила, - отвечала та.
- Почему же?
- Потому что как же девушке одной ехать с молодыми людьми?
- Я еду в женихом, - возразила Елена.
- Тем больше неловко; вы еще не жена его.
- Какая же тут разница, какая? - спрашивала Елена.
Евпраксия не находилась, что и отвечать ей.
- Что я не обвенчана еще с ним, так, я думаю, это все равно! - пояснила сама Елена.
- Да зачем и венчаться-то? - подхватил Галкин.
- Не знаю! - отвечала Елена, пожимая плечиками.
В эти минуты она была до бесконечности мила. Сабакеев держал глаза потупленными, но видно было, что он готов был расцеловать это юное и смелое существо. Евпраксия окончательно покраснела.
Басардин между тем отнесся к Бакланову и сконфузил его.
- Я ведь сестры-то не видал, - сказал он: - говорят, что она тут ходит с Петцоловым; вы знаете его?
- Никого и ничего я не знаю-с! - отвечал с досадой Бакланов.
Путешественники наши наконец собрались. Елена поехала их провожать на жеоезную дорогу, а Баклановы уехали домой. Евпраксия была еще грустней обыкновенного. Бакланов в последнее время заметил в жене еще две новые черты: во-первых, по утрам она очень долго оставалась в своей комнате и, видимо, молилась там; во-вторых, в среду и пятницу или совсем ничего не обедала, или, если иногда садилась за стол, то приказывала подавать себе только зелень и то без масла.
- Неужели ты в Париже хочешь соблюдать посты? - спросил он ее однажды.
- Кажется, для вас все равно, соблюдаю ли я что-нибудь, или нет, - отвечала она ему.
Бакланов пожал плечами.
- С тобой говорить, Евпраксия, невозможно, до того твой характер испортился.
- Вы хоть чей характер испортите!
- Все я...
- Кто же?.. Я сама, что ли?
Обращаясь таким образом холодно с мужем, Евпраксия была чрезвычайно нежна с братом. Она, кажется, прислушивалась к каждому его слову, присматривалась к каждому его движению. Когда он сказал, что поедет в Лондон, она сейчас же объявила, что и они поедут, тогда как прежде и слышать не хотела об этой поездке.
Из всего этого Бакланов ничего не понимал. Чтоб избежать неловких tet-a-tete с женою, он почти целые дни таскался по Парижу и один раз, возвращаясь из Булонского лесу, услышал несущийся ему навстречу топот лошадей и говор людской. Это ехала целая кавалькада: дама и несколько мужчин. Когда они нагнали его, Бакланов узнал Софи, англичанина и еще несколько молодых людей: она им улыбалась, перекидывалась с ними словами. Заметив Бакланова, она даже ему не поклонилась, а, напротив, как-то еще гордее подняла свою головку, ударила лошадь хлыстом и понеслась. Кавалеры ее последовали за нею. Поднялась страшная пыль и всех их скрыла.
"Совсем госпожа закружилась!" - подумал Бакланов, и в воображении его невольно промелькнули три женщины: Софи, которая так прилично всегда себя держала и так мало говорила; Елена, вероятно, ничего еще не сделавшая, но зато Бог знает что говорившая, и наконец Евпраксия, которая во всю жизнь свою, вероятно, не сказала ни одного лживого слова и нецеломудренно не подумала, и вместе с тем была совершенно непонятна Бакланову.
Сойдясь после такой долгой разлуки с женой, он, в одно и то же время, любил и ненавидел ее, уважал и презирал. Сколько мечтаний было посвящено им, пока он ожидал ее в Париже, что вот она приедет, пожурит его немного, а потом будет по-прежнему добра и ласкова с ним, - но ничего подобного не случилось: он встретил один только холод и презрение.
- Эта женщина - лед, могила! - говорил он иногда со скрежетом зубов, и вслед же затем в сердце его болезненно отзывалась мысль: "что, если она полюбила кого-нибудь другого"; так что он однажды спросил ее:
- Уж вы не влюбились ли в кого-нибудь?
Евпраксия взглянула при этом на мужа.
- То-то, к несчастью, нет; а уж, следовало бы! - сказала она.
- Кто ж мешал?
- Конечно, уж не вы! - отвечала Евпраксия с гримасой.
Бакланов, не чувствуя сам того, покраснел от досады.
- Вы даже лишаете меня права поревновать вас, - произнес он полушутя, полусерьезно.
- Эта ревность не из любви.
- Из чего же?
- Из самолюбия. Первую я всегда бы оценила, а вторую презираю.
Бакланов покачал только при этом головой.
"Да, эта женщина прощать не умеет", - решил он мысленно. 16..
Таинственное посещение.
Лондон!
К зданию всемирной выставки подъехал, между прочим, кэб, из которого вышли Бакланов и Евпраксия.
- Не отставай, Бога ради, не отставай! - говорил он ей с обыкновенною своей торопливостью.
- Иди уж сам-то! - отвечала та ему с досадой.
У Бакланова, по-прежнему, начались поддельные восторги.
- Евпраксия, посмотри, ведь это полисмены! - восклицал он радостно, как бы увидев братьев родных.
Затем они сейчас же попали в совершенно сплошную массу народа.
- Где ж мы с братом увидимся? - спросила Евпраксия.
- Он хотел прийти в русское отделение, - отвечал Бакланов.
- Ну, так и поедем туда, - сказала Евпраксия и, спросив по-английски первого попавшегося господина, повела мужа.
- Боже мой, как скудно и бедно наше отделение! - начал опять восклицать Бакланов. - Турция, посмотри, - и то какое богатство сравнительно с нами.
- Не кричи, пожалуйста! здесь все ходят молча! - возразила ему Евпраксия, а потом, взглянув вдаль, прибавила с удовольствием: - А вон и брат!
Сабакеев в самом деле подходил к ним с Басардиным.
- Madame, угодно вам руку? - сказал последний.
Евпраксия, хоть и не с большим уодовльствием, но подала ему руку.
Бакланов пошел с Сабакеевым.
Евпраксия несколько раз обертывалась к ним и заметно прислушивалась к их разговору.
- Мне бы очень хотелось, ужасно!.. - говорил Бакланов.
- Куда это вы собираетесь? - спросила она, наконец не утерпев.
- Так, ужо, в кофейную, на одно представление, - отвечал ей муж.
- Хорошо, я думаю, представление...
- Не бойся, в худое место не заведу его, - сказал с улыбкой Сабакеев.
- Боюсь, что ты более чем в худое заведешь, - сказала с ударением Евпраксия.
После обеда Бакланов вдруг пропал, так что Евпраксия и не видала - когда. Это ее заметно встревожило. Она часов до двенадцати его дожидалась.
Наконец он возвратился, очень, по-видимому, веселый и довольный.
- Где ты был? - спросила она.
- У наших эмигрантов, - отвечал Бакланов с самодовольством.
- Зачем же тебе это так понадобилось?
- Во-первых, они сами пожелали меня видеть.
- Я думаю! - отвечала Евпраксия насмешливо: - что ж у тебя может быть с ними общего?
- Как что общего?
- Да так: ты их не старый знакомый, не революционер; ты простой, обыкновенный человек, помещик, значит, лицо ненавистное им.
- У них не я один, а все бывают.
- Это-то и глупо: люди печатно говорят, что они в Бога не веруют (при этих словах все лицо Евпраксии вспыхнуло), называют все ваше отечество нелепостью, вас - гнилым, развратным сословием, а вы к ним лезете.
- Это значит, нельзя быть знакому ни с одним сатириком! - произнес с насмешкой Бакланов.
- Какая уж тут сатира; они прямо мужикам говорят, чтобы они топоры брали и головы рубили вам. Наконец, они раздляют их убеждения, так и действуйте так; а то дома кресты и чины получат готовы, а к нему приедут - вольнодумничают; что ж вы после этого за люди?
Бакланов как-то мрачно слушал жену. 17..
Заговор зреет.
С огромной лестницы срежнего здания Хрустального дворца сходили наши путешественники.
Рядом с Евпраксией шел Басардин. Он, видимо, старался быть умен и любезен.
- Вот это Европа! Чувствуешь, что на высшей точке цивилизации находишься, - говорил он.
В это время Блонден шел уже по канату, по крайне мере на высоте пятидесяти саженей.
Евпраксия взгянула вверх и отвернулась.
- Что ж, вы уж и испугались? - сказал ей Басардин насмешливо и в то же время с нежностью.
Евпраксия шла, ничего ему не ответив.
Басардин старался нагонять ее и итти с ней рядом.
- Это уже несчастие русских, - говорил он: - что мы не можем и не хотим ни на что взглянуть прямо.
- Что ж тут приятного смотреть прямо? - проговорила она.
- Я не про это говорю, а про другое, - отвечал Виктор лукаво.
- Не знаю, про что вы говорите, - сказала ему почти сердито Евпраксия.
- Я говорю, - продолжал Виктор, понижая голос: - что вы вот, например, несчастливы в вашей семейной жизни, а между тем остаетесь верны вашему долгу.
Евпраксия сначала было рассердилась, а потом рассмеялась.
- Вы ужасно глупы, извините вы меня! - проговорила она.
Басардина при этом только слегка передернуло. Впрочем, он сейчас же поправился и с насмешливой улыбкой продолжл следовать за Евпраксией.
С Баклановым, между тем, шел Галкин.
- Вам всего достанется каких-нибудь двести или триста штук... - толковал он.
- Тут не в количестве дело!.. - возражал Бакланов.