- Да это не комплимент, дедушка, а правда.
- А вот и я тебе скажу правду, глазастая: ты очень похорошела и возмужала... И уж думаю, что этими буркалами ты, наверное, прострелила сердце какому-нибудь герою... А? признайся - прободила еси?
Ириша вспыхнула. А старику почему-то вспомнился тот вечер, когда он, летом 1767 года, накануне отъезда из Петербурга в Москву, в качестве делопроизводителя в комиссии депутатов, прощался тоже с Иришей - только не с этой... а такие же глаза при черных волосах... Что за ночь то была в Царском, в саду!.. "Не забывай меня, милый-милый! не забывай ни на момент!" - шепчут жаркие от поцелуев губы, а холодеющие руки так и замирают, обнимая и лаская... "Не забуду, жизнь моя! рай мой! не забуду и на краю могилы"... Да, правда, и край могилы уже виднеется, и вспомнилась та Ириша, вспомнилаеь при виде этой... Первое всегда остается первым и не вытравляется никакими вторыми и последними...
Но старик тотчас опять овладел собой.
- А вот я заболтался с вами, да и не спрошу досель: что нового у вас в Москве? что новенького у вас в России? - сказал он, обращаясь к Мерзлякову.
- Да что новенького, почтеннейший Николай Иванович!.. О мире с Бонапартом вы, конечно, слышали уже?
- Слыхал - и радуюсь этому... Все же меньше крови будет пролито.
- Так и многие думают, но Москва недовольна.
- Ростопчин, конечно, - Сила Богатырев?
- Он первый, да он же и с голосом, а за ним и все "русские", не галломаны... А есть новость, лично вас касающаяся, Николай Иванович: вас подозревают в сношениях с французами.
- Я с разбойниками никогда не вступал в сношения, - брезгливо сказал старик. - А кто это считает меня способным надеть на себя дурацкий колпак?
Тут Новиков пустился в оценку "лиц и событий" и незаметно перешел к изложению своих философских взглядов на природу и человека.
- Но ведь согласитесь сами, Николай Иванович, что хищничество - общее явление в природе, - говорил Мерзляков.
- И воробей, дедушка, вор, - добавила Ириша.
- И всякое животное - вор и хищник, - пояснил Мерзляков.
- Нет, други мои, - задумчиво отвечал старик, - по вашему толкованию и сия лилия - вор: она ворует влагу из земли, она ворует тепло у солнца.
- Да, все это воровство, говоря в строгом смысле слова.
- А ваше дыхание, дети мои, воровство? - неожиданно спросил старик.
И Мерзляков, и Ириша сразу не могли ответить на последний вопрос.
- По вашему толкованию, - продолжал Новиков, - весь процесс жизни природы - повальное воровство, вся природа только и делает, что ворует: человек ворует зерно у земли, шерсть у овцы, шелк у червя, воздух у природы, воду у реки; овца ворует траву; трава - тоже воровка: она ворует влагу у земли. А сама земля - так уж всесветная воровка: она и людей ворует, и зверей, и растения, и свет, и тепло - все! все! Нет, други мои, - в этом воровском мешке следует разобраться!..
В это время Сиклитинья поставила на стол шипящую сквовороду с яичницей.
- У кого ты, Сиклитиньюшка, эти яйца украла? - с улыбкой спросил Новиков.
- Ах, батюшка барин! что вы! Господь с вами! Это яйца наши - сама и курочек щупала, сама и яйца собирала из-под них! - затараторила Сиклитинья.
- А куры тебе позволили их яйца брать? - снова спросил старик.
- Ах, Заступница! да что ж это такое! Куры - знамо куры: на то они и куры...
- Вот это - умный ответ! - заметил Мерзляков.
- Вестимо - на то оне куры, барин, чтоб яйца господам нести...
Новиков махнул рукой. Ириша хохотала. Сиклитинья с недоумением разводила руками.
- Вот всегда он такой, барин-от наш, - объясняла она барышне: - скажет такое, что и-и, Заступница!
- Точно и-и! - сам повторял старик, улыбаясь.
- А как же, барин? Всегда, бывало, говорите: "Поди, Сиклитиньюшка, украдь у коровы молочка, али-бо украдь у мужиков хлебца"... Наш-от, барский хлеб, а ты украдь! что выдумают...
И Сиклитинья, махнув рукой - что не стоит-де на его чудные речи обращать внимания, что он-де завсегда чудит, а барин все-таки добрый - побежала к кухне, как бы подзадоривая себя: "А уж каки грибки в сметане выдуть... и-и, Заступница!"
Яичница оказалась отличная. Ириша кушала прямо с сковороды, а бакалавр наложил себе полну тарелку.
- А ну, Ириней, украдь мне сольцы немножко, - сказал он, пробуя яичницу.
- Воруйте, дядечка, - отвечала Ириша, подвигая к нему солоницу.
- Смейтесь-смейтесь, други мои, - продолжал Новиков, накладывая и себе глазастой. - А я вам скажу, - нам история и сама жизнь так сплюснули мозги, что многое нам кажется смешным, когда оно прискорбно, и над хорошим мы скорбим, не понимая, что оно хорошее... Человечество изолгалось дальше пределов возможного, запуталось в своем неведении - и не может распутаться. Везде ложь и воровство, когда эти слова не должны существовать. Посмотрите - что может быть естественнее и законнее чувства любви? А мы и из нее сделали ложь. Чистая девочка, никогда, положительно никогда ни одним словом не солгавшая и не умевшая лгать, как невинный младенец, как только полюбила - начинает лгать... Она лжет, скрывает свое святое чувство, потому что или стыдится, или боится его обнаружить, потому - в свою очередь, что ей не позволяют любить или велят любить другого...
Ириша чувствовала, как краска стыда заливала ее щеки. И она лгала уже, мало того, что скрывала - лгала дяде. Она низко нагнулась над яичницей.
- Какая ты красная, Ириней, - заметил дедя.
- Это от яичницы... (От яичницы! Да - во всем виновата яичница. Девушка чувствовала, что она скоро заплачет. Она жестоко лжет!)
- История сделала из человека... просто фальшивую монету, подделку под человека, - продолжал старик. - Я помню, раз, еще в Моокве, вздумал проследить за собой и за всем, с чем я сталкивался в продолжении целого дня, и к вечеру пришел в ужас и отчаяние от мысли, что как могло до такой степени испортить себя человечество - так испортило, что на заказ, кажется, так испортить нельзя... Едва я вышел из дому, как сразу почувствовал, что я очутился между волками и что я сам волк...
- Homo homini lupus <Человек человеку волк (лат.)>, - процедил сквозь зубы бакалавр, смакуя яичницу.
- Точно lupus, - ответил Новиков.
- Что это значит, дедушка? - спросила Ириша, несколько оправившаяся.
- А то, что каждый человек для другого человека - волк, мой дружок.
- И я для вас волк и для дяди волк?
- Волк, овечка моя невинная.
- Как же это, дедушка?
- А вот как, друг мой. Лишь только я вышел на улицу - передо мною нищий. По его глазам я тотчас видел, что я для него - добыча, что он ждет от меня чего-то... Я дал ему... Иду дальше - лавка с товаром: из нее выглядывают волки, заманивают меня для добычи... Прохожу; мастерская горобовщика - и сам гробовщик у двери - волк, волк! Он, видимо, считает мои годы, взвешивает мое здоровье - скоро ли-де для меня закажут у него гроб... Дальше - лавка свечная и восковая: и там волки глядят на меня, ждут, не куплю ли венчальных свеч или кому на погребение... Еще дальше сапожник... волк! - смотрит мне на ноги, скоро-де ли износит сапоги этот барин... Дальше - моя прачка... Смотрит лисой и волком: "Какой-де скупой барин, ходит в поношенном белье, редко отдает мыть..." Прохожу мимо портного - крыльцо, я цепляюсь плащом за что-то... оказывается, гвоздик неприбитый... ну, плащ с дырой, а портной волком смотрит: "Скоро-де новый плащ понадобится..." И видел я вокруг себя стаи волков, а пока дошел до типографии - и счет им потерял.
А Сиклитинья еще издали, торопясь с сковородой в руках, громко заявляла: "Ну, уж и грибки! уж и грибки! и-и, Заступница!"
- Да и яичница у тебя, Сиклитиньюшка, просто прелесть, объеденье, - похваляла барышня.
- На здоровье, матушка, на здоровье.
- А грибки молоденькие? - спросил Новиков.
- Молодехоньки, барин, молодехоньки, вот как сами барышенька.
- Так и ты, Ириней, в грибы попал? - заметил дядя.
- Да, други мои, так-то люди себе жизнь устроили, - продолжал Новиков, глядя куда-то в пространство. - Птицы и звери одинаковых пород живут между собою дружнее чем люди. А все потому, что миром правит неведение. Греки, хотя тоже по неведению, но создали самое гениальное представление о том, кто правит миром.
- Вы кого, Николай Иванович, разумеете? - спросил Мерзляков наслаждаясь грибами в сметане.
- Слепых.
- Кого же именно?
- А правосудие! Разве Фемида <Фемида - богиня правосудия;> не слепая?
- Но это для того, чтобы она не была пристрастна к внешности.
- А Мойра <Мойра - богиня судьбы;>? а Фортуна <Фортуна - богиня счастья, случая и удачи.>? Разве они не слепые?
- Да - счастье слепое.
- Но оно не должно быть слепым. Оно и не было бы слепым, если б на земле господствовала справедливость: счастье являлось бы тогда, как награда добродетели. А теперь счастье раздается людям каким-то слепым и безумным существом. Это слепое существо - самодур, идиот: оно и есть само человечество.
В это время неожиданно у крыльца показалась белая голова Микитейки. Мальчик смело подошел к перилам и остановился.
- Микалай Иваныч! а Микалай Иваныч! - сказал как-то таинственно маленький друг философа.
- Ты что, Микитейка? - спросил старик.
- Она выползла и спит, - тихо, почти шепотом сказал мальчик.
- Где? - оживился старик.
- Тамотка, на плотине...
- И ты ее не спугнул, не разбудил?
- Нету... как можно!
- Молодец, Микитейка! молодец, моя правая рука." Ну, так я сейчас иду, - извините, други мои.
И старик заторопился, взял свою палку, надел картуз.
- Куда вы, дедушка? - заинтересовалась Ириша, бросая грибы. - Мне можно с вами?
- Можно, мой друг, можно, только ни гу-гу - не шуметь...
Ириша вскочила и накинула на голову платочек, потому что летнее солнце начинало уже печь порядочно. Мерзляков тоже оставил недоеденную тарелку с грибами и желал присоединиться к неведомой для него экспедиции.
- Так и мне можно с вами? - спросил он. - Ваш адъюнкт Микитейка заинтересовал меня таинственностью, с которою он докладывал вам, что она спит?.. Кто она?
- А вот увидите, - с улыбкой сказал старик, торо пясь через двор к выходу. - Вы помните то место в летописи Нестора, где он говорит о смерти Олега?