Полный месяц осветил окрестность, и безобразная жаба выползла из кустов. Она остановилась перед трупом христианина и коня и долго смотрелана них полными слез глазами; из груди ее вырвалось тихое кваканье, похожее на всхлипывание ребенка. Потом она начала бросаться то к тому, то кдругому, черпала своею глубокою перепончатою горстью воду и брызгала наубитых. Но мертвых не воскресишь! Она поняла это. Скоро набегут дикиезвери и растерзают их тела! Нет, не бывать этому! Она выроет для них такую глубокую могилу, какую только сможет. Но у нее был только толстыйобломок ветви, а перепончатые лапы плохо рыли землю. В пылу работы онаразорвала перепонку; из лап полилась кровь. Тут она поняла, что ей несправиться; она опять зачерпнула воды и обмыла лицо мертвого; затемприкрыла тела свежими, зелеными листьями, на них набросала больших ветвей, сверху еще листьев, на все это навалила тяжелые камни, какие тольков силах была поднять, а все отверстия между ними заткнула мхом. Она надеялась, что под таким могильным курганом тела будут в безопасности. Заэтою тяжелою работой прошла ночь; выглянуло солнышко, и Хельга опятьпревратилась в красавицу девушку, но руки ее были все в крови, а по розовым девичьим щекам в первый раз в жизни струились слезы.
За минуту до превращения обе ее натуры словно слились в одну. Оназадрожала всем телом и тревожно оглянулась кругом, словно только пробудясь от страшного сна, затем бросилась к стройному буку, крепко уцепилась за ветви, ища точку опоры, и в один миг, как кошка, вскарабкаласьна вершину. Там она крепко примостилась на ветвях и сидела, как пугливаябелка, весь день одна-одинешенька среди пустынного безмолвия леса. Пустынное безмолвие леса! Да, тут было и пустынно и безмолвно, только ввоздухе кружились бабочки, не то играя, не то борясь между собою; муравьиные кучки кишели крохотными насекомыми; в воздухе плясали бесчисленные рои комаров, носились тучи жужжащих мух, божьих коровок, стрекози других крылатых созданьиц; дождевой червяк выползал из сырой почвы;кроты выбрасывали комья земли, - словом, тихо и пустынно здесь было лишьв том смысле, в каком принято говорить и понимать это. Никто из лесныхобитателей не обращал на Хельгу внимания, кроме сорок, с криком летавшихнад вершиной дерева, где она сидела. Они даже перепрыгивали с ветки наветку, подбираясь поближе к ней, - такие они смелые и любопытные! Но довольно было ей метнуть на них взгляд, и они разлетались; так им и неудалось разгадать это странное явление, да и сама Хельга не могла разгадать себя!
Перед закатом солнца предчувствие приближавшегося превращения заставило Хельгу слезть с дерева; последний луч погас, и она опять сидела наземле в виде съежившейся жабы с разорванною перепонкою между пальцами.Но глаза безобразного животного сияли такою красотою, какою вряд ли отличались даже глаза красавицы Хельги. В этих кротких, нежных глазах светились глубоко чувствующая душа и человеческое сердце; ручьями лились изних слезы, облегчая переполненную горем душу.
На кургане лежал еще крест - последняя работа умершего христианина.Хельга взяла его, и ей сама собою пришла в голову мысль утвердить крестмежду камня ми над курганом. При воспоминании о погребенном под ним слезызаструились еще сильнее, и Хельга, повинуясь какому-то внутреннему сердечному влечению, вздумала начертить знаки креста на земле вокруг всегокургана - вышла бы такая красивая ограда! Но едва она начертила обеимилапами первый же крест, перепонка слетела с них, как разорванная перчатка. Она омыла их в воде источника и удивленно посмотрела на свои белыетонкие руки, невольно сделала ими тот же знак в воздухе между собою имогилою, губы ее задрожали, и с языка слетело имя, которое она столькораз во время пути слышала от умершего: "Господи Иисусе Христе"!
Мгновенно оболочка жабы слетела с Хельги, и она опять стала молодоюкрасавицей девушкой; но голова ее устало склонилась на грудь, все телопросило отдыха - она заснула.
Недолго, однако, спала она; в полночь она пробудилась: перед нею стояла убитая лошадь, полная жизни, вся окруженная сиянием; глаза ее металипламя; из глубокой раны на шее тоже лился свет. Рядом с лошадью стоял иубитый христианин, "прекраснее самого Бальдура" - сказала бы жена викинга. Он тоже был весь окружен сиянием.
Кроткие глаза его смотрели испытующе-серьезно, как глаза праведногосудии, проникающего взглядом в самые сокровенные уголки души. Хельгазадрожала, память ее пробудилась мгновенно, словно в день последнего суда. Все доброе, что выпало ей на долю, каждое ласковое слово, слышанноеею, - все мгновенно ожило в ее памяти, и она поняла, что в эти дни испытаний ее, дитя живой души и мертвой тины, поддержала одна любовь. Онаосознала, что повиновалась при этом лишь голосу внутреннего настроения,а сама для себя не сделала ничего. Все было ей дано, все она совершилане сама собою, а руководимая чьею-то высшею волею. Сознавая все своеничтожество, полная стыда, смиренно преклонилась она перед тем, кто читал в глубине ее сердца. В ту же минуту она почувствовала, как зажгласьв ней, как бы от удара молнии, светлая, божественная искра, искра духасвятого.
- Дочь тины! - сказал христианин. - Из тины, из земли ты взята, изземли же ты и восстанешь! Солнечный луч, что животворит твое тело, сознательно стремится слиться со своим источником; но источник его не солнце, а сам Бог! Ни одна душа в мире не погибает; но медленно течет всяжизнь земная и есть лишь единый миг вечности. Я явился к тебе из обителимертвых; некогда и ты совершишь тот же путь через глубокие долины в горные светлые селения, где обитают Милость и Совершенство. Я поведу тебятеперь, но не в Хедебю для восприятия крещения, - ты должна сначалапрорвать пелену, стелющуюся над глубоким болотом, и освободить живой корень твоей жизни и колыбели, выполнить свое дело, прежде нежели удостоишься посвящения!
И, посадив ее на лошадь, он протянул ей золотую кадильницу, похожуюна ту, что Хельга видела раньше в замке викинга; из кадильницы струилсяароматный фимиам. Рана на лбу убитого христианина сияла, точно диадема.Он взял крест, возвышавшийся над курганом, и высоко поднял его перед собою; они понеслись по воздуху над шумящим лесом, над курганами, под которыми были погребены герои, верхом на своих добрых конях. И могучие тени поднялись, выехали и остановились на вершинах курганов; лунный светиграл на золотых обручах, красовавшихся на лбах героев; плащи их развевались по ветру. Дракон, страж сокровищ, поднял голову и смотрел воздушным путникам вслед. Карлики выглядывали на них из холмов, из борозд,проведенных плугом, мелькая голубыми, красными и зелеными огоньками, - словно сотни искр перебегали по золе, оставшейся после сгоревшей бумаги.
Они пролетали над лесами, степями, озерами и трясинами, направляясь кДикому болоту. Долетев до него, они принялись реять над ним: христианинвысоко поднимал крест, блестевший, точно золотой, а из уст его лилисьсвященные песнопения; Хельга вторила ему, как дитя вторит песне матери,и кадила при этом золотою кадильницей. Из кадильницы струился такойсильный, чудодейственный фимиам, что осока и тростник зацвели, а со днаболота поднялись зеленые стебли, все, что только носило в себе зародышжизни, пустило ростки и вышло на свет Божий. На поверхности воды раскинулся роскошный цветочный ковер из кувшинок, а на нем покоилась в глубоком сне молодая женщина дивной красоты. Хельга подумала, что видит взеркале вод свое собственное отражение, но это была ее мать, супруга болотного царя, египетская принцесса.
Христианин повелел спящей подняться на лошадь, и та опустилась подновою тяжестью, точно свободно висящий в воздухе саван, но христианиносенил ее крестным знамением, и тень вновь окрепла. Все трое выехали натвердую почву.
Пропел петух во дворе замка викинга, и видения рассеялись в воздухе,как туман от дуновения ветра. Мать и дочь очутились лицом к лицу.
- Не себя ли я вижу в глубокой воде? - спросила мать.
- Не мое ли это отражение в водяном зеркале? - промолвила дочь.
Они приблизились друг к другу и крепко обнялись. Сердце матери забилось сильнее, и она поняла почему.
- Мое дитя, цветок моего сердца, мой лотос из глубины вод!
И она опять обняла дочь и заплакала; эти слезы были для Хельги новымкрещением, возрождавшим ее к жизни и любви.
- Я прилетела на болото в лебедином оперении и здесь сбросила его ссебя! - начала свой рассказ мать. - Ступив на зыбкую почву, я погрузилась в болотную тину, которая сразу же сомкнулась над моей головой. Скоро я почувствовала приток свежей воды, и какая-то неведомая сила увлекала меня все глубже и глубже; веки мои отяжелели, и я заснула... Во снемне грезилось, что я опять внутри египетской пирамиды, но передо мной - колеблющийся ольховый пень, который так испугал меня на поверхности болота. Я рассматривала трещины на его коре, и они вдруг засветились истали иероглифами - передо мной очутилась мумия. Наружная оболочка еевдруг распалась, и оттуда выступил древний царь, покоившийся тысячи лет,черный как смоль, лоснящийся, как лесная улитка или жирная, черная болотная грязь. Был ли передо мною сам болотный царь, или мумия - я уж перестала понимать. Он обвил меня руками, и мне показалось, что я умираю.Очнулась я, почувствовав на своей груди что-то теплое: на груди у менясидела, трепеща крылышками, птичка, щебетала и пела. Потом она взлетелас моей груди кверху, к черному, тяжелому своду, но длинная зеленая лентапривязывала ее ко мне. Я поняла ее тоскливое щебетанье: "На волю, на волю, к отцу!" Мне вспомнился мой отец, залитая солнцем родина, вся мояжизнь, моя любовь... И я развязала узел, отпустила птичку на волю к отцу! С той минуты я уже не видела никаких снов и спала непробудно, покасейчас меня не вызвали со дна болота эти звуки и аромат!
Где же развевалась, где была теперь зеленая лента, привязывавшаяптичку к сердцу матери? Видел ее лишь аист, лентой ведь был зеленый стебель, узлом - яркий цветок - колыбель малютки, которая теперь превратилась в юную красавицу девушку и опять покоилась на груди у матери.