Миша протянул руку.
— Дай посмотрю. Может она не настоящая.
Борька сжал кулак.
— Сначала давай ножик. Не беспокойся, настоящая.
Эх, была не была! Миша протянул Борьке ножик.
«Тот схватил нож и передал Мише ленточку. Миша развернул ее.
На потертой ленточке мальчики увидели следы позолоченных букв «Императрица Мария».
46. Проекты
Теперь беспризорники каждый день приходили на площадку.
Они приводили с собой товарищей, играли с пионерами в лапту, в волейбол, слушали Шурины рассказы, но заставить их снять лохмотья было невозможно, хотя стояли жаркие июльские дни.
Воздух был пропитан терпким запахом горячего асфальта. Асфальт варился в больших котлах, дымился на огороженных веревкой тротуарах.
Трамваи, свежевыкрашенные, с рекламными вывесками на крышах, медленно ползли по улицам, отчаянно трезвоня каменщикам, перекладывавшим мостовую. Дворы были завалены паровыми котлами, батареями, трубами, кирпичом, бочками с цементом и известью. Москва восстанавливалась.
— «Циндель» пустили, — объявлял всезнающий Генка, показывая на дальний дымок, поднимавшийся из невидимой за домами фабричной трубы, — а завтра «Трехгорка» пойдет в ход.
— Все ты знаешь, — насмешливо отвечал Миша, — даже из чьей трубы дым идет. А вот это что? — Он показал на монтеров, работавших на столбах.
— Как что? Электричество починяют. Испортилось.
— Эх, ты! «Испортилось»… Каширскую электростанцию пустили. Теперь фонари будут всю ночь гореть, и не по одной, а по обеим сторонам улицы. Понял? И Шатурскую станцию начали строить на торфе… А на Волхове электростанцию будет вода вертеть.
— Это я без тебя знаю, — сказал Генка. — Думаешь, ты один газеты читаешь?
У Генки дома действительно лежала кипа газет: номер «Известий» за одно и то же число. Под заголовком «В фонд помощи голодающим Поволжья» был напечатан длинный список организаций — участников сбора. И среди них: «От детей жилтоварищества № 267 — 87 рублей». Ребята очень этим гордились. Генка таскал газету с собой и всем показывал.
…Дни проходили, а мальчики не могли придумать, как им добыть ножны. Теперь установлено: Филин — тот самый Филин. Но как выяснить, видел Миша у филателиста ножны или то был веер?
— Залезть к старику, и все, — говорил Генка. — Бандиты, нечего с ними церемониться.
— Как же ты к нему залезешь?
— Очень просто: через форточку. А еще лучше — Коровину поручить.
— Коровина нечего впутывать. В форточку залезть!.. Что он подумает о пионерах. Ведь он не знает о кортике. Тут надо придумать что-то другое.
И Миша придумал. Только мысль эта пришла к нему несколькими днями позже — во время поездки отряда в двухдневный лагерь на озеро Сенеж.
47. Сборы в лагерь
Миша проснулся рано. За окном в предутреннем тумане виднелись серые стены соседнего корпуса.
Кое-где в окнах горели утренние огни, тусклые и беспокойные.
Миша вскочил с кровати:
— Мама, который час?
— Пять, поспи еще, успеешь.
Мама двигалась по комнате, собирая завтрак.
— Нет, надо вставать. — Миша быстро оделся. — Нужно еще за ребятами зайти. Наверное, спят.
— Поешь сначала, — сказала мама.
— Сейчас. Мама, — отчаянно закричал он, собирая свой вещевой мешок, — где же ложка?
— Там, где ты ее положил.
— Нет ее! — Миша торопливо рылся в мешке. — Ага, вот она.
— Никто не трогал твоего мешка. — Мама зевнула и зябко передернула плечами. — И не копайся там, все перевернешь. Пей чай, я сама одеяло скатаю.
— Нет, нет, ты не знаешь как. — Миша скатал одеяло и привязал его к мешку, на котором болтались уже кружка и котелок. — Вот как надо!
— Хорошо… Только не потеряй там ничего и, пожалуйста, далеко не плавай.
— Сам знаю. — Миша, обжигаясь, прихлебывал чай на краю стола с откинутой скатертью. — Ты меня все маленьким считаешь.
С мешком за плечами Миша вышел из квартиры. В дверях он столкнулся с Генкой. Миша послал его во двор собрать остальных ребят, а сам поднялся к Славе.
Как он и предполагал, Слава еще не проснулся.
— Так и знал! — рассердился Миша. — Сколько можно спать?
— Ведь мы договорились, что ты за мной зайдешь, — оправдывался Слава, потягиваясь и протирая глаза.
— Нужно на себя надеяться. Одевайся быстрей!
Из спальни вышел Константин Алексеевич, Славин отец. Его большой живот опускался на ремешок, поддерживавший брюки. Низкий ворот вышитой рубашки открывал полную грудь, заросшую рыжими волосами. И без того маленькие глазки теперь, со сна, казались совсем узенькими щелочками на полном добродушном лице.
— В поход? — Он зевнул и протянул Мише руку. — С утра подчиненных пробираете! Муштруйте их, муштруйте!
— Мы просто так разговаривали, — ответил Миша.
Он всегда смущался, встречаясь с Константином Алексеевичем. Мише казалось, что тот в душе посмеивается над ребятами. К тому же — технический директор фабрики, «спец», как говорила Агриппина Тихоновна.
— Ну-ну, разговаривайте.
Шлепая туфлями, Константин Алексеевич вышел в кухню. Вскоре оттуда послышалось шипение примуса.
«Чай затевают! — тоскливо подумал Миша. — Опоздаем мы из-за этого Славки!»
— Слава! — донесся из спальни голос Аллы Сергеевны. — Слава!
— Что?
— Скажи папе, чтобы котлеты завернул в вощеную бумагу.
— Хорошо, — ответил Слава, зашнуровывая ботинки.
— Не «хорошо», а иди и скажи ему!
Слава промолчал.
— Кто к тебе пришел? — снова раздался голос Аллы Сергеевны.
— Миша.
— Здравствуйте, Миша!
— Здравствуйте! — громко ответил Миша.
— Мишенька, голубчик, — заговорила Алла Сергеевна, не вставая с кровати, — я вас очень прошу: не позволяйте Славе купаться. Ему врачи запретили.
Слава покраснел и отчаянно затеребил шнурки ботинок.
— Хорошо, — улыбнулся Миша.
— И вообще, — продолжала Алла Сергеевна, — посмотрите за ним. Без вас я бы не пустила его. Вы рассудительный мальчик, и он вас послушает.
— Хорошо, я посмотрю за ним, — ответил Миша и скорчил Славе рожу.
В комнату с чайником и проволочной подставкой в руках вошел Константин Алексеевич.
— Ну, пейте чай.
— Спасибо, — ответил Миша, — я уже позавтракал.
— Костя, — снова раздался из спальни голос Аллы Сергеевны, — что ты там возишься? Разбуди Дашу!
— Не нужно, — ответил Константин Алексеевич, нарезая хлеб, — все готово.
— Скажи Даше, — продолжала Алла Сергеевна, — когда придет молочница, пусть возьмет только одну кружку.
— Хорошо, скажу. Ты спи, спи…
— Разве я могу заснуть! — капризным голосом ответила Алла Сергеевна. — Зачем ты разрешил ему ехать! Два дня беспокойства.
— Пусть съездит.
— Отпускать ребенка на двое суток, одного, неизвестно куда, неизвестно зачем… Слава! Не смей там бегать босиком!
— Хорошо, — пробурчал Слава, допивая чай.
48. В лагере
Мальчики закончили сооружение плота, выкупались и теперь отдыхали на берегу.
Безбрежное, расстилалось перед ними озеро. Облака лежали на его невидимом краю, как лохматые снеговые горы. Острокрылые чайки разрезали выпуклую синеву воды. Тысячи мальков шмыгали по мелководью. Белые лилии дремали на убаюкивающей зыби. Их длинные зеленые стебли путались в прибрежном камыше, где квакали лягушки и раздавался иногда шумный всплеск большой рыбы.
— Главное, нужно как следует загореть, — озабоченно говорил Генка, натирая грудь и плечи мазью. — Загар — первый признак здоровья. А ну, Мишка, натри мне спину, потом я тебе.
Миша взял у Генки баночку, понюхал, брезгливо поморщился:
— Ну и дрянь!
— Много ты понимаешь! Это ореховое масло. Первый сорт. А пахнет банка. Она из-под гуталина.
Миша продолжал брезгливо рассматривать мазь:
— Крошки какие-то, яичная скорлупа…
— У меня в мешке все перемешалось. Ничего, давай мажь!
— Нет! — Миша вернул Генке банку. — Сам мажься.
— И намажусь. К вечеру буду как бронза.
— Пошли, ребята, — сказал Слава.
Мальчики направились к разбитым на опушке леса серым остроугольным палаткам.
В середине лагеря высилась мачта. Свежевскопанная и утоптанная ребячьими ногами земля вокруг нее выделялась на опушке серым бугорком.
Из-за крайней палатки доносились крики хлопотавших у костра девочек. Над костром, на укрепленной на двух рогатках палке, висели котелки. Запах подгоревшей каши распространялся по лагерю.
— Простое дело — кашу сварить, а они шумят, будто быка жарят, — сказал Генка.
Из лесу вышел Коля, окруженный беспризорниками. Они были в лохмотьях, один только Коровин был обнажен до пояса.
— Вы куда ходили? — спросил Миша у Коровина.
— В деревню.
— Зачем?
— Хлеба смотрели, молотьбу… — Он вздохнул. — У нас раньше тоже корова была.
Коля стоял у костра, окруженный девчонками, и пробовал кашу, смеясь и дуя на ложку.
«Умный он все-таки, — думал Миша. — Повел ребят в деревню, чтобы они вспомнили свой дом, свою семью».
— Еще на станцию ходили, — продолжал Коровин.
— Зачем?
— Детдом там. Смотрели, как ребята живут. Ничего живут, подходяще. Свой огород имеют.
«И в детдом их нарочно повел», — подумал Миша.
Миша подошел к костру.
— Как я буду делить? — плачущим голосом говорила Зина Круглова. — Тут сто всяких продуктов! Никто не принес одинаковые. Вот, — она показала на разложенную возле костра провизию, — котлет пять штук, селедок — восемь, яиц — двенадцать, мяса девять кусков, воблы — четыре и крупы все разные. — Она вдруг расхохоталась. — А второе звено рыбы наловило — шестнадцать пескарей… — Ее красное от жары лицо с маленьким вздернутым носиком стало совсем круглым.
— Мелковата рыбешка, — согласился Коля. — Ничего, пообедаем, только пальчики оближем…
49. Генерал-квартирмейстер
Каша чудесно пахла дымом и вареной воблой, в чае плавали еловые иглы, капельки жира и яичная скорлупа.
Ели сделанными из бересты ложками, рассевшись вокруг костра. Вверху шумели сосны, встревоженно каркали вороны. Коля распрямил кусок проволоки, нанизал на него кусочки мяса и приготовил шашлык. Всем досталось по маленькому кусочку зато шашлык был настоящий.