Автор: Зощенко М.М.
Тут недавно один знаменитый человек - маляр Иван Антонович Блохин -
скончался
от болезни. А вдова его, средних лет дамочка, Марья Васильевна Блохина, на сороковой
день, небольшой пикничок устроила.
И меня пригласила.
-- Приходите;-- говорит,-- помянуть дорогого покойника чем бог послал. Курей и жареных утей у нас, говорит, не будет, а паштетов тоже не предвидится. Но чаю хлебайте сколько угодно, вволю и даже можете с собой домой брать.
Я говорю:
-- В чае хотя интерес не большой, но прийти можно. Иван Антонович Блохин
довольно, говорю, добродушно ко мне относился и даже бесплатно потолок побелил.
-- Ну,-- говорит,-- приходите тем более.
В четверг я и пошел.
А народу приперлось множество. Родственники всякие. Деверь тоже, Петр
Антонович Блохин.
Ядовитый такой мужчина со стоячими кверху усиками. Против арбуза сел. И только
у него, знаете, и интересу, что арбуз отрезает перочинным ножом и кушает.
А я выкушал один стакашек чаю, и неохота мне больше. Душа, знаете, не принимает.
Да и вообще чаишко неважный, надо сказать,-- шваброй малость отзывает. И взял я стакашек и отложил к черту в сторону.
Да маленько неаккуратно отложил. Сахарница тут стояла. Об эту сахарницу я
прибор и кокнул, об ручку. А стакашек, будь он проклят, возьми и трещину дай.
Я думал, не заметят. Заметили, дьяволы.
Вдова отвечает:
-- Никак, батюшка, стакан тюкнули?
Я говорю:
-- Пустяки, Марья Васильевна Блохина. Еще продержится.
А деверь нажрался арбуза и отвечает:
-- То есть как это пустяки? Хорошие пустяки. Вдова их в гости приглашает,
а они у вдовы предметы тюкают.
А Марья Васильевна осматривает стакан и все больше расстраивается.
-- Это,-- говорит,-- чистое разорение в хозяйстве -- стаканы бить. Это,
говорит, один -- стакан тюкнет, другой -- крантик у самовара начисто оторвет,
третий -- салфетку в карман сунет. Это что ж и будет такое?
А деверь, паразит, отвечает:
-- Об чем, говорит, речь. Таким, говорит, гостям прямо морды надо арбузом
разбивать.
Ничего я на это не ответил. Только побледнел ужасно и говорю:
-- Мне, говорю, товарищ деверь, довольно обидно про морду слушать.
Я, говорю, товарищ деверь, родной матери не позволю морду мне арбузом
разбивать.
И вообще, говорю, чай у вас шваброй пахнет. Тоже, говорю, приглашение. Вам,
говорю, чертям, три стакана и одну кружку разбить -- и то мало.
Тут шум, конечно, поднялся, грохот. Деверь наибольше других колбасится.
Съеденный арбуз ему, что ли, в голову бросился.
И вдова тоже трясется мелко от ярости.
-- У меня,-- говорит,-- привычки такой нету -- швабры в чай ложить.
Может, это вы дома ложите, а после на людей тень наводите. Маляр, говорит, Иван Антонович в гробе, наверное, повертывается от этих тяжелых слов... Я, говорит, щучий сын, не оставлю вас так после всего этого.
Ничего я на это не ответил, только говорю:
-- Тьфу на всех, и на деверя, - говорю, - тьфу.
И поскорее вышел.
Через две недели после этого факта повестку в суд получаю по делу Блохиной.
Являюсь и удивляюсь. Нарсудья дело рассматривает и говорит:
-- Нынче, говорит, все суды такими делами закрючены, а тут еще не
угодно ли. Платите, говорит, этой гражданке двугривенный и очищайте
воздух в камере.
Я говорю:
-- Я платить не отказываюсь, а только пущай мне этот треснувший стакан
отдадут из принципа.
Вдова говорит:
-- Подавись этим стаканом. Бери его.
На другой день, знаете, ихний дворник Семен приносит стакан. И еще нарочно
в трех местах треснувший.
Ничего я на это не сказал, только говорю:
-- Передай, говорю, своим сволочам, что я их по судам затаскаю.
Потому, действительно, когда характер мой задет,-- я могу до трибунала дойти.