Смекни!
smekni.com

Раздел имущества (стр. 7 из 7)

Стоять в очереди Федька не мог: это его унижало, ибо сразу присваивало ему некий порядковый номер, и, безусловно, не первый.

Федька рванулся к кассе. Но я остановила его:

- Пойдем лучше в парк. Такая погода!..

- Ты точно хочешь? - обрадовался он: тут уж не надо было стоять в очереди.

- Никогда больше не целуй меня во дворе, - сказала я. - Маме это не нравится.

- А я разве...

- Под самыми окнами!

- Точно?

- А ты забыл?

- Тогда уж я имею полное право... - изготовился к прыжку Федька. - Раз было, значит, все! Тут уж цепная реакция...

Я повернула к дому, поскольку свои намерения Федька осуществлял любой ценой и на долгий срок не откладывал.

- Ты куда? Я пошутил... Это точно. Я пошутил. Если люди, не привыкшие унижаться, должны это делать, их становится жаль. И все-таки я любила, когда Федька-След, гроза дома, суетился возле меня: пусть все видят, какая я теперь полноценная!

Федька умолял пойти в парк, обещал даже, что не поцелует меня больше ни разу в жизни, чего я от него вовсе не требовала.

- Домой! - гордо сказала я. И повторила: - Только домой...

Но повторила уже растерянно, потому что в эту минуту с ужасом вспомнила о том, что оставила сочинение "Главный человек в моей жизни" на столе, хотя вполне могла бы сунуть его в ящик или в портфель. Что, если мама его прочтет?

Мама уже прочла.

- А кто я в твоей жизни? - не дожидаясь, пока я сниму пальто, голосом, который, словно с обрыва, вот-вот готов был сорваться в крик, спросила она. - Кто я? Не главный человек... Это бесспорно. Но все же какой?!

Я так и стояла в пальто. А она продолжала:

- Больше я не могу, Вера! Возникла несовместимость. И я предлагаю разъехаться... Это бесспорно.

- Нам с тобой?

- Нам?! Ты бы не возражала?

- А с кем же тогда? - искренне не поняла я.

- С той, которую ты... - Ее голос был на самом краю обрыва. - Которую ты, пренебрегая моими материнскими чувствами...

Всегда безупречно выдержанная, мама, потеряв власть над собой, зарыдала. Слезы часто плачущего человека не потрясают нас. А мамины слезы я видела первый раз в жизни. И стала ее утешать.

Ни одно литературное сочинение, наверно, не произвело на маму такого сильного впечатления, как мое. Она до вечера не могла успокоиться.

Когда я была в ванной комнате, готовясь ко сну, пришла бабушка. Мама и ей не дала снять пальто. Голосом, который вернулся на край обрыва, не стремясь что-либо скрыть от меня, она стала говорить сбивчиво, как некогда говорила я:

- Вера написала... А я случайно прочла. "Главный человек в моей жизни"... Школьное сочинение. Все у них в классе посвятят его матерям. Это бесспорно! А она написала о вас... Если бы ваш сын в детстве... А? Нам надо разъехаться! Это бесспорно. Я не могу больше. Моя мама ведь не живет с нами... И не пытается отвоевывать у меня мою дочь!

Я могла бы выйти в коридор и объяснить, что прежде, чем отвоевывать меня, маминой маме надо было бы отвоевать мое здоровье, мою жизнь, как это сделала бабушка. И что совершить это по телефону вряд ли бы удалось. Но мама опять зарыдала. И я притаилась, затихла.

- Мы с вами должны разъехаться. Это бесспорно, - сквозь слезы, но уже твердо сказала мама. - Все сделаем по закону, по справедливости...

- Как же я без Верочки? - не поняла бабушка.

- А как же мы все... под одной крышей? Я напишу заявление. В суд! Там поймут, что надо спасти семью. Что практически разлучаются мать и дочь... Я напишу! Когда Вера закончит учебный год... чтобы у нее не было нервного срыва.

Я и тут осталась в ванной комнате, не приняв всерьез угрозы насчет суда.

В борьбе за существование часто не выбирают средств... Когда я перешла в десятый класс, мама, но боясь уже моего нервного срыва, выполнила свое обещание. Она написала о том, что мы с бабушкой должны разлучиться. Разъехаться... И о разделе имущества "согласно существующим судебным законам".

- Поймите, я ничего лишнего не хочу! - продолжал доказывать мужчина, выдавленный из тюбика.

И тут я впервые услышала голос судьи.

- Судиться с матерью - самое лишнее на земле дело. А. вы говорите: не надо лишнего... - произнесла она бесстрастным, не подлежащим обжалованию тоном.

"Нужен тот, кто нужен. Нужен, когда нужен... Нужен, пока нужен!" - мысленно повторяла я слова, которые, как врезавшиеся в память стихи, были все время у меня на уме.

Уйдя утром из дома, я оставила на кухонном столе письмо, а вернее, записку, адресованную маме и папе: "Я буду той частью имущества, которая по суду отойдет к бабушке".

- Тряпка... Ничего не смог доказать. Тряпка! - твердила, обращаясь в глубь коридора, дебелая женщина.

Сзади кто-то дотронулся до меня. Я обернулась и увидела папу.

- Пойдем домой. Мы ничего не будем делать! Пойдем домой. Пойдем... - судорожно повторял он, оглядываясь, чтобы никто не услышал.

Бабушки дома не было.

- Где она? - тихо спросила я.

- Ничего не случилось, - ответил папа. - Она уехала в деревню. Вот видишь, на твоей бумажке внизу написано: "Уехала в деревню. Не волнуйтесь: ничего страшного".

- К тете Мане?

- Почему к тете Мане? Ее давно уже нет... Просто в деревню уехала. В свою родную деревню!

- К тете Мане? - повторила я. - К тому дубу?.. Окаменевшая на диване мама вскочила:

- К какому дубу? Тебе нельзя волноваться! Какой дуб?

- Она просто уехала... Ничего страшного! - заклинал папа. - Ничего страшного!

Он посмел успокаивать меня бабушкиными словами.

- Ничего страшного? Она к тете Мане уехала? К тете Мане? К тете Мане, да?! - кричала я, чувствуя, что земля, как это бывало прежде, уходит у меня из-под ног.