Райский сделал всем полупоклон и сел подле бабушки, прямо на диван. Общее движение.
- Эк, плюхнул куда! - шепнул один молодой чиновник другому, - а его превосходительство глядит на него...
- Вот Нил Андреич, - сказала бабушка, - давно желал тебя видеть... он - его превосходительство - не забудь, - шепнула она.
- Кто эта барынька: какие славные зубы и пышная грудь? - тихо спросил Райский бабушку.
- Стыд, стыд, Борис Павлыч: горю! - шептала она. - Вот, Нил Андреич, - сказала она, - Борюшка давно желал представиться вам...
Райский открыл было рот, чтоб возразить, но Татьяна Марковна наступила ему на ногу.
- Что же не удостоили посетить старика: я добрым людям рад! - произнес добродушно Нил Андреич. - Да ведь с нами скучно, не любят нас нынешние: так ли? Вы ведь из новых? Скажите-ка правду.
- Я не разделяю людей ни на новых, ни на старых, - сказал Райский, принимаясь за пирог.
- А ты погоди есть, поговори с ним, - шептала бабушка.
- Я буду и есть, и говорить, - отвечал вслух Райский.
Бабушка сконфузилась и сердито отвернула плечо.
- Не мешайте ему, матушка, - сказал Нил Андреич, - на здоровье, народ молодой! Так как же вы понимаете и принимаете людей, батюшка? - обратился он к Райскому, - это любопытно!
- А смотря по тому, какое они впечатление на меня делают, так и принимаю!
- Похвально! Люблю за правду! Ну, как вы, например, меня понимаете?
- Я вас боюсь.
Ныл Андреич с удовольствием засмеялся.
- Чего же, скажите? Я позволяю говорить откровенно! - сказал он.
- Чего боюсь? вот видите...
- "ваше превосходительство", - подсказала бабушка, но Райский не слушал.
- Вы, говорят, журите всех: кому-то голову намылили, что у обедни не был, бабушка сказывала...
Татьяна Марковна так и не вспомнилась. Она даже сняла чепец и положила подле себя: ей вдруг стало жарко.
- Что ты, что ты, Борис Павлыч, - на меня!.. - останавливала она.
- Не мешайте, не мешайте, матушка! Слава богу, что вы сказали про меня: я люблю, когда обо мне правду говорят! - вмешался Нил Андреич.
Но бабушка была уж сама не своя: она не рада была, что затеяла позвать гостей.
- Точно, журю: помнишь? - сказал он, обратясь к дверям, где толпились чиновники.
- Точно так, ваше превосходительство! - проворно отвечал один, выставив ногу вперед и заложив руки назад, - меня однажды...
- А за что?
- Был одет пестро...
- Да, в воскресенье пожаловал ко мне от обедни: за это спасибо - да уж одолжил! Вместо фрака, какой-то сюртучок на отлете.
- Не этакий ли, что на мне? - спросил Райский.
- Да, почти: панталоны клетчатые, жилет полосатый - шут шутом!
- А тебя журил? - обратился он к другому.
- Был грех, ваше превосходительство, - говорил тот, скромно склоняя и гладя рукой голову.
- А за что?
- За папеньку тогда...
- Да, вздумал отца корить: у старика слабость - пьет. А он его усовещивать, отца-то! Деньги у него отобрал! Вот и пожурил: и что ж, спросите их: благодарны мне же!
Чиновники, при этой похвале, от удовольствия переступили с ноги на ногу и облизали языком губы.
- Я спрашиваю вас: к добру или к худу! А послушаешь:
"Все старое нехорошо, и сами старики глупы, пора их долой!" - продолжал Тычков, - дай волю, они бы и того... готовы нас всех заживо похоронить, а сами сели бы на наше место, - вот ведь к чему все клонится! Как это по-французски есть и поговорка такая, Наталья Ивановна? - обратился он к одной барыне.
- Ote-toi de la pour que je m'y mette {Уходи отсюда, я стану на твое место (фр.).}... - сказала она.
- Ну да, вот чего им хочется, этим умникам в кургузых одеяниях! А как эти одеяния называются по-французски, Наталья Ивановна? - спросила он, обратясь опять к барыне и поглядывая на жакетку Райского.
- Я не знаю! - сказала она с притворной скромностью.
- Ой, знаешь, матушка! - лукаво заметил Ныл Андреич, погрозя пальцем, - только при всех стыдишься сказать. За это хвалю!
- Так изволите видеть: лишь замечу в молодом человеке этакую прыть, - продолжал он, обращаясь к Райскому, - дескать, я сам умен, никого и знать не хочу - и пожурю, и пожурю, не прогневайтесь!
- Точно не к добро это все новое ведет, - сказал помещик, вот хоть бы венгерцы и поляки бунтуют: отчего это? Все вот от этих новых правил!
- Вы думаете? - спросил Райский
- Да-с, я так полагаю: желал бы знать ваше мнение... - сказал помещик, подсаживаясь поближе к Райскому, - мы век свой в деревне ничего не знаем, поэтому и лестно послушать просвещенного человека... Райский с иронией поклонился слегка.
- А то прочитаешь в газетах, например, вот хоть бы вчера читал я, что шведский король поселил город Христианию; и не знаешь, что этому за причина?
- А вам это интересно знать?
- Зачем же пишут об этом, если королю не было особой причины посетить Христианию?..
- Не было ли там большого пожара: этого не пишут? - спросил Райский.
Помещик, Иван Петрович, сделал большие глаза.
- Нет, о пожаре не пишут, а сказано только, что "его величество посетил народное собрание".
Тит Никоныч и советник палаты переглянулись и усмехнулись. После этого замолчали.
- Еще я хотел спросить вот что-с, - начал тот же гость, - теперь во Франции воцарился Наполеон...
- Так что же?
- Ведь он насильно воцарился...
- Как насильно: его выбрали...
- Да что это за выборы! Говорят, подсылали солдат принуждать, подкупали... Помилуйте, какие это выборы: курам на смех!
- Если отчасти и насильно, так что же с ним делать? - с любопытством спросил Райский, заинтересовавшись этим деревенским политиком.
- Как же это терпят все, не вооружатся против него?
- Попробуй! - перебил Нил Андреич, - ну-ну: как?
- Собрать бы со всех государств армии, да и пойти, как на покойного Бонапарта... Тогда был Священный союз...
- Вы бы представили план кампании, - заметил Райский, - может быть, и приняли бы...
- Куда мне! - скромно возразил гость, - я только так, из любопытства... Вот теперь я хотел спросить еще вас... - продолжал он, обращаясь к Райскому.
- Почему же меня?
- Вы столичный житель, там живете у источника, так сказать... не то, что мы, деревенские... Я хотел спросить: теперь турки издревле притесняют христиан, жгут, режут, а женщин того...
- Ну, смотри, Иван Петрович, ты договорился до чего-нибудь... вон уж Настасья Петровна покраснела... - вмешался Нил Андреич.
- Что вы, ваше превосходительство... отчего мне краснеть? Я и не слыхала, что говорят... - сказала бойко одна барыня, жеманно поправляя шаль.
- Плутовка! - говорил Нил Андреич, грозя ей пальцем, - что, батюшка, - обратился он к священнику, - не жаловалась ли она вам на исповеди на мужа, что он...
- Ах, что вы, ваше превосходительство! - торопливо перебила дама.
- То-то, то-то! Ну что ж, Иван Петрович: как там турки женщин притесняют? Что ты прочитал об этом: вон Настасья Петровна хочет знать? Только смотри, не махни в Турцию, Настасья Петровна!
Иван Петрович с нетерпением ждал, когда кончит Нил Андреич, и опять обратился к Райскому, к которому, как с ножом, приступал с вопросами.
- Так я вот хотел спросить вас: отчего это не уймут турок?..
- Женщины-то за них очень заступаются! - шутил благосклонно Нил Андреич, - вон она - первая...
Он указал на ту же барыню.
- Ах, Татьяна Марковна... что это его превосходительство для праздника нынче?..
Она притворно конфузилась.
- Я вот хотел спросить вас, отчего это все не восстанут на турок, - приставал Иван Петрович к Райскому, - и не освободят гроба господня?
- Я, признаюсь вам, мало думал об этом, - сказал Райский, - но теперь обращу особенное внимание, и если вы мне сообщите ваши соображения, то я всячески готов содействовать к разрешению восточного вопроса...
- Вот позвольте к слову спросить, - живо возразил гость, - вы изволили сказать "восточный вопрос", и в газетах поминутно пишут восточный вопрос: какой это восточный вопрос?
- Да вот тот самый, что вы мне сделали сейчас о турках.
- Так... - задумчиво сказал он. - Да вопроса никакого нет!
- Теперь все "вопросы" пошли! - сиплым голосом вмешался полнокровный полковник, - из Петербурга я получил письмо от нашего полкового адъютанта: и тот пишет, что теперь всех занимает "вопрос" о перемене формы в армии...
Замолчали.
- Или, например, Ирландия! - начал Иван Петрович с новым одушевлением, помолчав, пишут, страна бедная, есть нечего, картофель один, и тот часто не годится для пищи...
- Ну-с, так что же?
- Ирландия в подданстве у Англии, а Англия страна богатая: таких помещиков, как там, нигде нет. Отчего теперича у них не взять хоть половину хлеба, скота, да и не отдать туда, в Ирландию?
- Что это, брат, ты проповедуешь: бунт? - вдруг сказал Нил Андреич.
- Какой бунт, ваше превосходительство... Я только из любопытства.
- Ну, если в Вятке или Перми голод, а у тебя возьмут половину хлеба даром, да туда?..
- Как это можно! Мы - совсем другое дело...
- Ну, как услышат тебя мужики? - напирал Нил Андреич, - а? тогда что?
- Ну, не дай боже! - сказал помещик.
- Сохрани боже! - сказала и Татьяна Марковна.
- Они и теперь, еще ничего не видя, навострили уши! - продолжал Нил Андреич.
- А что? - с испугом спросила Бережкова.
- Да вон, о воле иногда заговаривают. Губернатор получил донесение, что в селе у Мамыщева не покойно...
- Сохрани бог! - сказали опять и помещик, и Татьяна Марковна.
- Правду, правду говорит его превосходительство! - заметил помещик.Дай только волю, дай только им свободу, ну и пошли в кабак, да за балалайку: зарежется и прет мимо тебя и шапки не ломает!
- Начинается-то не с мужиков, - говорил Нил Андреич, косясь на Райского, - а потом зло, как эпидемия, разольется повсюду. Сначала молодец ко всенощной перестанет ходить: "скучно, дескать", а потом найдет, что по начальству в праздник ездить лишнее; это, говорит, "холопство", а после в неприличной одежде на службу явится, да еще бороду отрастит (он опять покосился на Райского) - и дальше, и дальше, - и дай волю, он тебе втихомолку доложит потом, что и бога то в небе нет, что и молиться то некому!..