- Какая страсть! - сказала Марфенька, - я бы закричала.
- Я была где-то на берегу, - продолжала Вера, - у моря, передо мной какой-то мост, в море. Я побежала по мосту - добежала до половины; смотрю, другой половины нет, ее унесла буря...
- Все? - спросил Райский.
- Все.
- И этот сон хорош, и тут поэзия!
- Я не вижу обыкновенно снов или забываю их, - сказала она, - а сегодня у меня был озноб: вот вам и поэзия!
- Да ведь все дело в ознобе и жаре; худо, когда ни того, ни другого нет.
- А вы, братец? теперь вам говорить! - напомнила ему Марфенька.
- Вообразите, я всю ночь летал.
- Как летали?
- Так: будто крылья явились.
- Это бывает к росту, - сказала бабушка, - кажется, тебе уж не кстати бы...
- Я сначала попробовал полететь по комнате, - продолжал он, - отлично! Вы все сидите в зале, на стульях, а я, как муха, под потолок залетел. Вы на меня кричать, пуще всех бабушка. Она даже велела Якову ткнуть меня половой щеткой, но я пробил головой окно, вылетел и взвился над рощей... Какая прелесть, какое новое, чудесное ощущение! Сердце бьется, кровь замирает, глаза видят далеко. Я то поднимусь, то опущусь - и когда однажды поднялся очень высоко, вдруг вижу, из-за куста, в меня целится из ружья Марк...
- Этот всем снится; вот сокровище далось: как пугало, - сказала Татьяна Марковна.
- Я его вчера видел с ружьем - на острове, он и приснился. Я ему стал кричать изо всей мочи, во сне, - продолжал Райский, - а он будто не слышит, все целится... наконец...
- Ну, братец, - ах, это интересно...
- Ну, я и проснулся!
- Только? ах, как жаль! - сказала Марфенька.
- А тебе хотелось, чтоб он меня застрелил?
- Чего доброго, от него станется и наяву, - ворчала бабушка. - А что он, отдал тебе восемьдесят рублей?
- Нет, бабушка, я не спрашивал.
- Все вы мало богу молитесь, ложась спать, - сказала она, - вот что! А как погляжу, так всем надо горькой соли дать, чтоб чепуха не лезла в голову.
- А вы, бабушка, видели какой-нибудь сон? расскажите. Теперь ваша очередь! - обратился к ней Райский.
- Стану я пустяки болтать!
- Расскажите, бабушка! - пристала и Марфенька.
- Бабушка, позвольте, я расскажу за вас, что вы видели? - вызвался Викентьев.
- А ты почем знаешь бабушкины сны?
- Я угадаю.
- Ну, угадывай.
- Вам снилось, - начал он, - что мужики отвезли хлеб на базар,продали и пропили деньги. Это во-первых...
Все засмеялись.
- Какой отгадчик! - сказала бабушка.
- Во-вторых, что Яков, Егор, Прохор и Мотька, пьяные, забрались на сеновал, закурили трубки и наделали пожар...
- Типун тебе, право - болтун этакий! Поди, я уши надеру!
- В-третьих, что все девки и бабы, в один вечер, съели все варенье, яблоки, растаскали сахар, кофе...
Опять смех.
- Что Савелий до смерти убил Марину...
- Полно, тебе говорят!.. - унимала сердито Татьяна Марковна.
- И, наконец, - торопливо досказывао он, так что на зубах вскочил пузырь, - что земская плиция в деревне велела делать мостовую и тротуары, а в доме поставили роту солдат...
- Вот, я же тебя, я же тебя - на, на, на! - говорила бабушка, встав с места и поймав Викентьева за убо. - А еще жених - болтает вздор какой!
- А ловко, мастерски подобрал! - поощрял Райский.
Марфенька смеялась до слез, и даже Вера улыбалась. Бабушка села опять.
- Это вам только лезет в голову такая бестолочь! - сказала она.
- Видите же и вы какие-нибудь сны, бабушка? - заметил Райский.
- Вижу, да не такие безобразные и страшные, как вы все.
- Ну, что, например, видели сегодня?
Бабушка стала припоминать.
- Видела что-то, постойте... Да: поле видела, на нем будто лежит... снег.
- А еще? - спросил Райский.
- А на снегу щепка...
- И все?
- Чего ж еще? И слава богу, кричать и метаться не нужно!
ХХII
Весь день все просидели, как мокрые куры, рано разошлись и легли спать. В десять часов вечера все умолкло в доме. Между тем дождь перестал, Райский надел пальто, пошел пройтись около дома. Ворота были заперты, на улице стояла непроходимая грязь, и Райский пошел в сад.
Было тихо, кусты и деревья едва шевелились, с них капал дождь. Райский обошел раза три сад и прошел через огород, чтоб посмотреть, что делается в поле и на Волге.
Темнота. На горизонте скопились удалявшиеся облака, и только высоко над головой слабо мерцали кое-где звезды. Он вслушивался в эту тишину и всматривался в темноту, ничего не слыша и не видя.
Направо туман; левее черным пятном лежала деревня, дальше безразличной массой стлались поля. Он дохнул в себя раза два сырого воздуха и чихнул,
Вдруг он услышал, что в старом доме отворяется окно. Он взглянул вверх, но окно, которое отворилось, выходило не к саду, а в поле, и он поспешил в беседку из акаций, перепрыгнул через забор и попал в лужу, но остался на месте, не шевелясь.
- Это вы? - спросил шепотом кто-то из окна нижнего этажа, - конечно, Вера, потому что в старом доме никого, кроме ее, не было.
У Райского затряслись колени, однако он невнятным шепотом отвечал: "Я".
- Сегодня я не могла выйти - дождик шел целый день; завтра приходите туда же в десять часов... Уйдите скорее, кто-то идет!
Окно тихо затворилось. Райский все стоял.
"Куда "туда же"! - спрашивал он мучительно себя, проклиная чьи-то шаги, помешавшие услышать продолжение разговора. - Боже! так это правда: тайна есть (а он все не верил) - письмо на синей бумаге - не сон! Свидания! Вот она, таинственная "Ночь"! А мне проповедовала о нравственности!"
Он пошел навстречу maman.
- Кто тут! - громко закричал голос, и с этим вопросом идущий навстречу начал колотить что есть мочи в доску.
- Ну тебя к черту! - с досадой сказал Райский, отталкивая Савелья, который торопливо подошел к нему. - Давно ли ты стал дом стеречь?
- Барыня приказали, - отвечал Савелий, - мошенники в здешних местах есть... беглые... тоже из бурлаков ходят шалить...
- Врешь все! - с досадой продолжал Райский, - ты подглядываешь за Мариной: это... скверно, - хотел он сказать, но не договорил и пошел.
- Позвольте о Марине слово молвить! - остановил его Савелий.
- Ну?
- Нельзя ли ее в полицию отправить?
- Ты с ума сошел, - сказал Райский, уходя. Савелий за ним.
- Сделайте божескую милость, - говорил он, хоть в Сибирь сошлите ее!
Райский погружен был в свой новый "вопрос" о разговоре Веры из окна и продолжал идти.
- Или хоша в рабочий дом - на всю жисть... - говорил Савелий, не отставая от него.
- За что? - спросил вдруг Райский, остановившись.
- Да опять того... почтальон ходит все... Плетьми бы приказали ее высечь...
- Тебя! - сказал Райский, - чтоб ты не дрался...
- Воля ваша!
- Да не подсматривал! это... скверно... - сквозь зубы проговорил он, взглянув на окно Веры.
Он ушел, а Савелий неистово застучал в доску.
Райский почти не спал целую ночь и на другой день явился в кабинет бабушки с сухими и горячими глазами. День был ясный. Все собрались к чаю. Вера весело поздоровалась с ним. Он лихорадочно пожал ей руку и пристально поглядел ей в глаза. Она - ничего, ясна и покойна...
- Как ты кокетливо одета сегодня! - сказал он.
- Вы находите простенькую палевую блузу кокетливой?
- А пунцовая лента, а прическа, с длинной, небрежно брошенной прядью волос на плечо, а пояс с этим изящным бантом, ботинки, прошитые пунцовым шелком! У тебя бездна вкуса, Вера, я восхищаюсь!
- Очень рада, что нравлюсь вам; только вы как-то странно восхищаетесь. Скажите, отчего?
- Хорошо, скажу, пойдем гулять.
- Когда?
- В десять часов.
Она быстро и подозрительно взглянула на него. Он заметил этот взгляд.
"Напрасно я сказал так определительно - в десягь часов, - подумал он, - надо бы было сказать часов в десять... Она догадалась...
- Хорошо, пойдемте! - согласилась она, подумавши, - теперь еще рано, нет десяти часов.
Она села в угол и молчала, избегая его взглядов и не отвечая на вопросы. В исходе десятого она взяла рабочую корзинку, зонтик и сделала ему знак идти за собой.
Они шли молча по аллее от дома, свернули в другую, прошли сад, наконец остановились у обрыва. Тут была лавка. Они сели.
- Вера! - начал он, едва превозмогая смущение, - я нечаянно, кажется, узнал часть твоего секрета...
- Да, кажется! - холодно сказала она, - вчера вы подслушали мои слова...
- Нечаянно, клянусь тебе честью...
- Верю, - перебила она, взглянув на него мельком, - ну что же?
- Ничего... Итак... ты любишь кого-то! Сомнения исчезли и... Но кто же он?
- Не скажу, не спрашивайте! - сухо сказала она.
Он вздохнул.
- Сам знаю, что глупо спрашивать, а хочется знать. Кажется, я бы... Ах, Вера, Вера, - кто же даст тебе больше счастья, нежели я? Почему же ты ему веришь, а мне нет? Ты меня судила так холодно, так строго, а кто тебе сказал, что тот, кого ты любишь, даст тебе счастья больше, нежели на полгода? Почему ты веришь?
- Потому что люблю!
- Любишь! - с жалостью сказал он, - боже мой, какой счастливец! И чем он заплатит тебе за громадность счастья, которое ты даешь? Ты любишь, друг мой, будь осторожна: кому ты веришь?..
- Пока еще самой себе...
- Кого ты любишь?
- Кого?.. - повторила она, глядя на него пристально бесцветным, загадочным "русалочным" взглядом. - Да вас...
У него захватило было дух.
Внизу в роще раздался в это время выстрел.
Она быстро встала со скамьи.
- А это что: это... он? - спросил Райский, меняясь в лице.
- Мне пора - десять часов! - сказала она, видимо встревоженная, стараясь не глядеть на Райского.
Она подошла к обрыву, он ступил шаг за ней. Она сделала ему знак рукой, чтоб он остался.
- Что значит этот выстрел? - спросил он с испугом.
- Меня зовет...
- Кто?
- Автор синего письма... Ни шагу за мной! - шепнула она ему сильно, - если не хотите, чтоб я...
- Вера!
- Ни шагу - никогда! - повторила она, спускаясь с обрыва, - или я оставлю дом навсегда!
Она скользнула в кусты.
- Вера, Вера! Берегись! - кричал он в отчаянии и стал слушать.
Он слышал только, как раза два под ее торопливыми шагами затрещали сухие ветки,потом настала тишина.
- Боже мой! - в отчаянной зависти вскрикнул он. - Кто он, кто этот счастливец?..