Иисус говорит, что приравнять хлеб к жизни нельзя, что тут – разница. И рассуждение Иисуса ведет его к своему противоположному выводу.
Плоть говорит: Я вложила в тебя потребность соблюдать меня. Если ты думаешь, что ты можешь пренебрегать какими‑нибудь из моих похотей и голодать, когда тебе есть хочется, то не думай, что ты можешь уйти от меня. Если ты воздерживаешься от них, то это только потому, что ты жертвуешь одними потребностями для других моих же потребностей, жертвуешь на время, а все‑таки живешь для удовлетворения моих требований плоти. Ты жертвуешь одними потребностями для других, но самой плоти ты ни для чего не пожертвуешь. И потому ты не уйдешь от меня, и всегда, как и все другие люди, будешь служить мне одной.
И эту‑то самую несомненную истину Иисус берет в основание своего рассуждения и с первого же слова, признавая всю истинность этого рассуждения, переносит вопрос на другую точку зрения. Он спрашивает себя: Что такое во мне эта потребность соблюдать плоть – эта похоть и эта внутренняя борьба с этой похотью? И отвечает: Это сознание жизни во мне. Что же такое это сознание жизни? Плоть не есть жизнь. Что же такое жизнь? Жизнь – это что‑то такое неизвестное, но что‑то непохожее на плоть, совсем другое, чем плоть. Что же это такое? Это что‑то из другого источника. И потому, признавая первое поло жение о том, что есть плоть и есть потребность соблюдать ее, он говорит себе, что, однако, все, что он знает о плоти и ее потребностях, он знает только потому, что в нем есть жизнь, и говорит себе, что жизнь не от плоти, а от чего – то другого, и это‑то другое, противоположное плоти называет «Бог» – и говорит: Человек жив не потому, что ест хлеб, а потому, что в нем есть жизнь. А жизнь эта происходит от чего‑то другого – от Бога.
На второе положение плоти, на то, что от плоти все‑таки не уйдешь, что все таки живешь только потому, что хотя чувством самосохранения соблюдаешь ее, Иисус говорит, продолжая рассуждение со своей точки зрения, что он бережет жизнь свою не для плоти, а оттого, что она от Бога и что жизнь есть проявление Бога. И потому в последнем выводе о том, что надо работать плоти, уже совсем расходится с искусителем и говорит: И потому надо работать одному этому духовному началу жизни – Богу. Иисус говорит: И потому надо работать не плоти, а одному Богу. Слов λατρεύεν, означающее работу наемника, работу принудительную, за плату, поставлено здесь недаром. И надо понимать то значение, которое имеет это слово..
Иисус говорит: Правда, я всегда буду во власти плоти, она всегда будет заявлять свои требования, но кроме голоса плоти я знаю еще голос Бога, независимый от нее. И потому как в этих искушениях в пустыне, так и во всей жизни голос плоти и голос Бога будут входить в противоречие, и мне надо будет насильно, как и работнику, ожидающему плату, работать тому или другому. Голоса будут звать меня и требовать работы одному или другому, усилие я буду делать в таких противоречиях – Богу и от него только ждать платы, то есть в случае борьбы избирать всегда усилие для Бога.
И дух одерживает победу над плотью, и Иисус находит тот дух, который должен очистить его для того, чтобы наступило царство небесное. И в сознании этого духа Иисус возвращается из пустыни.
Если дать словам Бог и жизнь то значение, которое эти слова имеют во Введении, то слова Иисуса становятся еще яснее. На первую речь Диавола о хлебе Христос говорит: Не хлебом, а разумением жив человек. На речь Диавола о том, чтобы Иисус бросился с кровли, он отвечает: Я не могу сомневаться в разумении, разумение всегда со мною. Оно дает мне жизнь, а жизнь есть свет разумения, как же я могу сомневаться в разумении и испытывать его? И потому я никому иному не могу работать, как тому, что есть источник моей жизни, что есть сама моя жизнь. Одно разумение почитаю и одному ему служу. .
Кроме внутреннего значения этого места, по отношению развития в самом Христе его учения, это место имеет значение выяснения Бога в сознании Христа – как разумения.
В начале искушения Христос говорит о Боге еврейском, творце всего, о Боге лице, отдельном от человека, о Боге преимущественно плотском.
Ты можешь сделать хлеб? говорит искуситель. И, отвечая, Христос хотя и не ясно, но уже говорит, что Бог – неисключительно плотский Бог: человек жив не хлебом одним, но Богом.
Слова: бросься вниз, или: еслиможно лишать себя хлеба, то можно лишать себя и жизни, – выражают сомнение в том, что жизнь сама от Бога; жизнь не от Бога, а в моей власти. И Христос, отвечая, говорит: Все в моей власти, только не жизнь, потому что сама жизнь от Бога. Жизнь есть проявление Бога, жизнь – в Боге.
Тут совсем с другой стороны, чем во Введении, выводится та же мысль, что жизнь есть свет людей, а свет есть разумение, а разумение, есть то, что люди называют «Бог», то есть начало всего.
Третье искушение пере носит все рассуждение из области внутренней во внешнюю, оно говорит: Не может быть справедливо твое суждение, когда весь мир живет иначе.
Отвечая и на это, Христос повторяет свое понятие о Боге внутреннем, не плотском. Он говорит: Среди тех благ, которые не я себе дал, я должен почитать одного своего Бога и работать должен ему одному.
Кроме этого, необходимо помнить при развитии дальнейшего учения, что это понятие Бога и те отношения человека к Богу, которые выражаются в этом месте, выработаны Христом этим самым путем мысли. Надо помнить, что на вопрос о том, – чем жив человек, хлебом или Богом, – в первый раз Иисус выяснил себе сам свое учение о значении Бога и человека, и что поэтому во многих и многих местах своего учения, когда Иисус хочет выразить это отношение человека к Богу, он берет тот самый ход мысли и то самое сравнение хлеба, которыми для него самого уяснилось это значение.
О согласии всех тех мест, где говорится о хлебе, пище и питье, – с этим местом будет сказано в своем месте.
Ин. II, 1‑11 включительно. Событие это в Кане Галилейской, описанное так подробно, есть одно из самых поучительных Мест в Евангелиях, поучительных по отношению к тому, как вредно принимать всю букву так называемого канонического Евангелия за что‑то священное. Событие в Кане Галилейской не представляет ничего ни замечательного, ни поучительного, ни в каком бы то ни было отношении значительного. Если чудо, то оно бессмысленно, если фокус, то оно оскорбительно, если же это бытовая картина, то она не нужна.
В стихах: Мф. XIV, 3‑5; Мр. VI, 17‑20; ЛК. Ш, 19, 20 – описываются причины заключения Иоаннова.
В стихах: Мф. IV, 12; Ин. IV, 1‑3; Лк. IV, 15; Ин. IV, 44‑54; Лк. V, 1‑10; Мф. IV, 19, 20; Мр. I, 17, 18 – описываются события, не преподающие учения, и потому оставляются мною без перевода.
(Мф. IV, 17.)
С тех пор начал Иисус разглашать царство Бога. Он говорил: пришло время, наступило царство Бога, обновитесь и верьте возвещению истинного блага.
Ин.I I, 19‑34 включительно.
Сказано только, что, увидав Иисуса, Иоанн сказал: «Он идет за мною, но был прежде меня». А не говорит, Христос ли он. И потому, как в этом месте, так и в последующих, относящихся до указаний на то, что Иисус был Христос, надо отделять указание на то, что он мессия, отучения, с которым они часто слиты. Был ли, или не был Иисус, учение которого охватило большую половину мира, тем Христом, с точки зрения иудеев, которого они ожидали, – есть вопрос совершенно чуждый учению.
Для евреев, переходивших в христианство, он мог иметь значение, и потому понятно, почему в Евангелиях часто затемняется смысл мест: затемняется он только для того, чтобы доказать, что Иисус был Христос, то есть помазанник; что как Давид и Саул были помазаны, так и Христос был помазан Иоанном.
Для людей же не еврейского закона и ничем не убежденных в том, что Иисус был истинный посланник Божий, утверждения Иоанна об Иисусе, если бы они были сказаны, совершенно не нужны.
Стихи Ин. I, 19‑34; Мф. III, 16, 17; Мр. I, 10,11 и Лк. Ш, 21, 22 имеют содержанием удостоверение и доказательства того, что Иисус есть сын Божий.
Был ли Иисус сын Божий по понятиям иудеев, для нас, не иудеев, совершен но безразлично. Если бы не было других доказательств его сыновности Богу, кроме голоса, который 1800 лет тому назад неизвестно кто слышал, то это предание о голосе с неба не убедило бы никого в его избранности и сыновности Богу.
Для того же, кто понял истинность Иисуса и сыновность его Богу так, как они объяснены в l‑й главе, предания о голубе и голосе с неба, по меньшей мере, излишни.
(Ин. 1, 35, 36.)
И Иоанн опять свиделся с Иисусом и сказал про него: это ягненок Божий.
У Иоанна евангелиста рассказываются самым кратким образом самые события, но из этого никак не следует то, чтобы было только то, что сказано. Как если бы человек, повторяя известный рассказ о событии, упомянул бы выдающиеся и памятные черты. Очевидно, Иисус виделся с Иоанном, говорил с ним, и после беседы, Иоанн сказал: он ягненок, назначенный Богу; и эти последние слова выразили резко то, что говорил Иоанн.
(Ин. I, 37, 38.)
Два ученика Иоанна, к6гда услыхали эти слова пошли за Иисусом
Иисус оглянулся, увидал, что они идут за ним, и сказал им: Чего вы ищете? Они сказали: Равви (это значит: учитель), где ты живешь?
Иоанн евангелист упоминает только о выдающихся словах того разговора,. но смысл всего места, очевидно, тот, что ученики хотят быть с ним, слышать его учение, может быть и видеть его жизнь, и он приглашает их с собою, и они видят его жизнь и слышат его учение и убеждаются в истинности его.
(Ин. I, 39‑42; Мр. I, 19 /Мф. IV, 21/;Мр. I, 20 /Мф. IV, 22; Лк_ V, 11/; Ин. I, 43‑47, 49)
Он сказал им: идите и увидите. Они пошли и увидели, где он живет, и у него пробыли день.
Один из этих двух был Андрей, брат Семена Петра.
Он разыскал своего брата Семена и говорит: мы нашли мессию, значит избранника Божия.
И привели его к Иисусу. Иисус поглядел на него и говорит: Ты Семен, Ионин сын. Тебя надо назвать Петр – значит камень.