Т. М. Родина пишет о Семинаристе: он — «народный, стихийный поэт, профессионально неоформленный, бессознательно, но тем более музыкально перерабатывающий жизненные впечатления в художественные образы. Семинарист — не двойник Поэта, но его аналог на уровне народного существования, также искаженного социально-историческими условиями, также втиснутого в страшный быт „города"»15. В таком понимании значения Семинариста в сюжетно-образных связях драмы есть свои плюсы и минусы. Т. Родина совершенно справедливо (она единственная из всех исследователей пьесы обращает внимание на эту особенность) видит соотношение Поэта и Семинариста как аналогию. Но аналогия здесь все-таки неполная, ибо Поэт и Семинарист — двойники: они и родственны друг другу, и отличаются друг от друга не только условиями своего существования, но и характером своей устремленности. Ведь Поэт не способен на те мечты о воле, в которые впадает Семинарист.
Звездочет — тоже двойник Поэта, форма его поэзии — астрономия, тема его стихов — звезды. И в фигуре Голубого тоже можно увидеть двойника Поэта.
Но «двойничество» объединяет не только этих персонажей. Семинарист в кабачке и молодой человек Миша в гостиной богатого дома — оба находятся под впечатлением танцовщицы, оба терпят насмешки окружающих, оба готовы поклоняться «вечной женственности», им обоим бросают упрек в мечтательстве.
Это «мечтательство» одинаково презираемо всеми, кто претендует на «здравый смысл». В «Незнакомке» здравый смысл адекватен ограниченности, «квадратности» обывателей, которым, независимо от их социального положения, не дано подняться над суетной повседневностью в высокие сферы прекрасных иллюзий. Поэтому так похожи оказываются первое и третье видения пьесы и все персонажи, которые их населяют, как те, что способны мечтать, так и их антиподы, утопившие душу в вине, любовь в разврате, мечту—в скепсисе и цинизме. Удел этих персонажей — удовлетворение низменных инстинктов, превращающих человека в животное. По свидетельству современника, В. Мейерхольд в своем «Блоков-ском спектакле» («Балаганчик», «Незнакомка») в 1914 г., стремясь подчеркнуть родство обывателей первого и третьего видения, и тех и других заставлял появляться на сцене с одинаковыми большими картонными красными носами.
В «Незнакомке» «двойничество» проявляется многообразно: тут имеют место и аналогия, и взаимоотражение, и сопоставление масок, под которыми скрываются двойники. В первой же ремарке Блок сообщает: «За прилавком, на котором водружена бочка с гномом и надпись «Кружка-бокал», — двое совершенно похожих друг на друга, оба с коками и проборами, в зеленых фартуках; только у хозяина усы вниз, а у брата его, полового, усы вверх». Затем оказывается, что «у одного окна, за столиком сидит пьяный старик — вылитый Верлен, у другого — безусый бледный человек — вылитый Гауптман». Хозяин и его брат — примитивные зеркальные отражения — их единственное отличие — форма усов. Равнодушие ко всему, что происходит в их питейном заведении, и определяет в первую очередь их родство, делая их неотличимыми друг от друга.
«Верлена» и «Гауптмана» уже нельзя принять как зеркальные отражения даже внешне .
«Верлен» всего четыре раза вступает со своими репликами в общий хор голосов первого видения. «Каждому свое, каждому свое...», «И всем людям свое занятие... и каждому — свое беспокойство. . .», «И все проходит, и каждому — своя забота. . .», «И всему свой черед. . . И всем пора идти домой. . .» На первый взгляд, его слова звучат довольно туманно и однообразно, если их брать как обособленные микромонологи. Однако каждая из этих реплик, объединенных одной темой, органически входит в ту ситуацию, где «Верлен» ее произносит. Каждая реплика эта вторгается в «микродействие»: обобщает, резюмирует свершившееся, предваряет то, что должно произойти, почти приближаясь по смыслу к комментариям самого автора.
«Верлен» из первого видения «абсурдностью» своих реплик в какой-то мере соответствует абсурдности Старика из третьего видения. Однако тот глуп и ограничен. Вклиниваясь невпопад в общий ход разговора, он придает ему пошлый характер, обнажая вместе с пошлостью и лицемерие всей беседы в гостиной.
Под маской Гауптмана проступает лик садиста и изувера. В его отношении к той, которая ждет на улице, не только унижение человеческого достоинства, а сознательное и циничное издевательство над женщиной. Тут людская низость доведена до крайности, до предела, человек из пошляка превращается в чудовище. Блок решает эту тему дважды, дает две аналогичные ситуации: в третьем видении, так же как и в первом, в комнату вбегает молодой человек и бросается к приятелю: «Костя, друг, да она у дверей дожидае...»— и снова запинается на полуслове. В этом Косте, пишет Блок в ремарке, «легко узнать того, кто увел «Незнакомку». Таким образом, и «Гауптман» и гость из светского общества оказываются двойниками Господина в котелке, который увел Незнакомку. Если Господин в котелке из второго видения просто пошляк, подцепивший красотку, то его двойник в первом и третьем видениях — мерзавец, сознательно обрекающий женщину на страдания.
Одним из наиболее интересных и идейно важных проявлений двойниковой связи персонажей «Незнакомки» становится контраст. Резко контрастируют друг с другом Господин в котелке и Голубой. Образ Господина в котелке, рассматриваемый в сопоставлении с Голубым, позволяет судить о различии их взглядов на то событие, которому они оба оказались свидетелями. Голубой — идеализированный любовник, рыцарь с романтическим отношением к жизни. Это тот же Поэт, приблизившийся к познанию «души мира». Он «слишком долго в небо смотрел: оттого — голубые глаза и плащ».
В нем средоточие всех высоких и благих порывов души Поэта. Падшая звезда — это вымысел Поэта, превратившегося в Голубого. Диалог звезды Марии и Голубого протекает как бы в сфере сказки или сна:
Голубой
Пролетели столетья, как сны. Долго ждал я тебя на земле.
Незнакомка
Протекали столетья, как миги, Я звездою в пространстве текла.
Поэтому Голубой не приемлет земных желаний Незнакомки («Только о тайнах знаю слова. Только торжественны речи мои»). Поэтому и возникает как антипод Поэта-Голубого — поэт пошлости, Господин в котелке, о чем интересно пишет П. Громов, хотя при этом он, с нашей точки зрения, напрасно противопоставляет «Гауптмана» Господину в котелке. Для этого господина, как и для «Гауптмана», не существует никаких тайн, никаких загадок бытия — все просто и достижимо в этом мире. Жизнь для него ясна, реальна и не требует особого мудрствования.
В 1906 г., в одно время с лирическими драмами, Блок пишет поэму «Ночная фиалка», имеющую подзаголовок «сон». В ней тоже участвуют контрастные фигуры — герой-мечтатель и его «друг». Они, «друг другу чужие», так же как Голубой и Господин в котелке, по-разному воспринимают увиденное. Мечтатель и его «трезвый» друг-пошляк расходятся в разные стороны, как разошлись в свое время герои «Невского проспекта» Писарев и Пирогов. В «Незнакомке» же Господин в котелке замещает своего безвольного соперника, становится на его место и уводит Незнакомку—подобно тому, как это сделал Арлекин в «Балаганчике», уведя Коломбину. Здесь проступает авторская ирония и по отношению к заснувшему Голубому, и захмелевшему Поэту, и засмотревшемуся в небо Звездочету. «Падучая дева-звезда хочет земных речей», но их не в силах высказать никто из этих персонажей, расслабленных «несказанностью» и «неизреченностью» своей мечты. Опять, как и в «Балаганчике», лирический герой ищет жизни «прекрасной, свободной и светлой» и опять остается «в дураках», так и не узнав своего счастья.
Образ Незнакомки — один из ключевых не только в драматургии, но и в лирике певца «Прекрасной Дамы». Он объединяет собой две темы: тему «пришествия» и тему «падения». При сопоставлении их и возникают мотивы двойничества. «Тема „пришествия" в лирических драмах отнюдь не менее важна и характерна, чем тема „падения"», — отмечает Т. М. Родина, утверждая далее, что «одна без другой они вообще невозможны, так как это, в сущности, даже одна и та же тема, только взятая с разных точек зрения — „с высоты" — это будет „падение", с „земной" точки зрения — „пришествие"»19. Первая тема несет мечту о невыразимо прекрасном, о божественном. Вторая — о невыносимом ужасе женского унижения, которое ожидает эту персонифицированную мечту в низменной людской жизни. Незнакомка определяет в пьесе столкновение двух миров — небесного, где она Звезда, и земного, где она женщина, возжелавшая любви.
Опять, как и в «Балаганчике», «мечта» меняет свой облик в соответствии с представлениями каждого персонажа, сохраняя в итоге антиномическую сдвоенность — непорочной девы Марии и блудницы Марии-Магдалины. Для Голубого она «несказанность», для Звездочета, соответственно, Звезда, для Поэта — «Вечная женственность», «мироправительница», для Семинариста и молодого человека по имени Миша—олицетворение любви, танцовщица Серпантини, для хозяйки салона — восхитительная в своей эксцентричности новая гостья Мэри, для Господина в котелке — немного странная и потому особенно притягательная красивая женщина.