-- Три аршина три четверти! -- крикнул Порша, меряя воду наметкой.
Савоська промолчал, а только потуже подпоясался и глубже нахлобучил на голову свою шляпу, точно приготовляясь вступить врукопашную с невидимым врагом.
Прибывавшая вода скоро дала себя почувствовать. Барка плохо слушалась поносных и неслась вперед с увеличивавшейся скоростью. На бойких местах она вздрагивала, как живая.
-- Нос налево! Постарайтесь, родимые! -- кричал Савоська, стараясь вглядеться в мутную даль. -- Голубчики, поддоржи корму! Сильно-гораздо поддоржи!..
Порша показывался на палубе только для того, чтобы сердито плюнуть и обругать неизвестно кого. В одном месте наша барка правым бортом сильно черкнула по камню; несколько досок были сорваны, как соломинки.
-- Барка убившая... -- послышался шепот.
Впереди под бойцом можно было рассмотреть только темную массу, которая медленно поднималась из воды. Это и была "убившая" барка. Две косных лодки с бурлаками причаливали к берегу; в воде мелькало несколько черных точек -- это были утопающие, которых стремительным течением неудержимо несло вниз.
-- Наша каменская барка... Гордей плыл, -- проговорил Савоська, всматриваясь в тонувшую барку. -- Сила не взяла...
"Убившая" барка своим разбитым боком глубже и глубже садилась в воду, чугун с грохотом сыпался в воду, поворачивая барку на ребро. Палубы и конь были сорваны и плыли отдельно по реке. Две человеческие фигуры, обезумев от страха, цеплялись по целому борту. Чтобы пройти мимо убитой барки, которая загораживала нам дорогу, нужно было употребить все наличные силы. Наступила торжественная минута.
-- Ударь нос направо, молодцы!!! Сильно-гораздо ударь!!! -- не своим голосом крикнул Савоська, когда наша барка понеслась прямо на убитую.
Трудно описать то ощущение, какое переживаешь каждый раз в боевых местах: это не страх, а какое-то животное чувство придавленности. Думаешь только о собственном спасении и забываешь о других. Разбитая барка промелькнула мимо нас, как тень. Я едва рассмотрел бледное, как полотно, женское лицо и снимавшего лапти бурлака.
-- Как же они остались там? -- спрашивал я Савоську, оглядываясь назад.
-- Ничего, косные снимут. Нам вон тех надо переловить...
В косную, которая была при нашей барке, бросились четверо бурлаков. Исачка точно сам собой очутился на корме, и лодка быстро полетела вперед к нырявшим в воде черным точкам. На берегу собрался народ с убитой барки.
Около Кына и дальше Чусовая имеет крайне извилистое течение, делая петли и колена. На этих изгибах расположены четыре очень опасных бойца. Сначала Кирпичный, на правой стороне. Это громадная скала, точно выложенная из кирпича. Затем, на левом берегу, в недалеком расстоянии от Кирпичного нависла над самой рекой громадная скала Печка. Свое название этот боец получил от глубокой пещеры, которая черной пастью глядит на реку у самой воды; бурлаки нашли, что эта пещера походит на "цело" печки, и окрестили боец Печкой. Сам по себе боец Печка представляет серьезные опасности для плывущих мимо барок, но эти опасности усложняются еще тем, что сейчас за Печкой стоит другой, еще более страшный боец Высокий-Камень. Если сплавщик побоится Печки и пройдет подальше от каменного выступа, каким он упирается в реку, барка неминуемо попадет на Высокий, потому что он стоит на противоположном берегу, в крутом привале, куда сносит барку речной струей. Чусовая под этими бойцами делает извилину в форме латинской буквы S; в первом изгибе этой буквы стоит Печка, во втором -- Высокий-Камень. Сам по себе Высокий-Камень -- один из самых замечательных чусовских бойцов. Достаточно представить себе скалу в пятьдесят сажен высоты, которая с небольшими перерывами тянется на протяжении целых десяти верст... У этих двух бойцов в высокую воду бьется много барок. Высокий-Камень отделяет от себя еще новый боец, Мултык, который считается очень опасным. Бойцы поменьше, как Востряк в пяти верстах от Кына и Сосун в четырнадцати, -- в счет нейдут.
В двадцати верстах от Кына стоит казенная пристань Ослянка; с нее отправлятся казенное железо, вырабатываемое на заводах Гороблагодатского округа. Около Ослянки каким-то чудом сохранились две вогульские деревушки, Бабенки и Копчик. Обитатели этих чусовских деревушек для этнографа представляют глубокий интерес как последние представители вымирающего племени. Когда-то вогулы были настолько сильны, что могли воевать даже с царскими воеводами и Ермаком, а теперь это жалкое племя рассеяно по Уралу отдельными кустами и чахнет по местным дебрям и трущобам в вопиющей нужде. Сохранили же чусовские известняки разных Amplexus multiplex, Fenestella Veneris, Chonetes sarcinulata* и так далее, а от вогул останется только смутное воспоминание.
______________
* Названия вымерших пород моллюсков (лат.).
В тридцати четырех верстах от Кына стоит камень Ермак. Это отвесная скала в двадцать пять сажен высоты и в тридцать ширины. В десяти саженях от воды чернеет отверстие большой пещеры, как амбразура бастиона. Попасть в эту пещеру можно только сверху, спустившись по веревке. По рассказам, эта пещера разделяется на множество отдельных гротов, а по преданию, в ней зимовал со своей дружиной Ермак. Последнее совсем невероятно, потому что Ермаку не было никакого расчета проводить зиму здесь, да еще в пещере, когда до Чусовских Городков от Ермака-камня всего наберется каких-нибудь полтораста верст. В настоящее время Ермак-камень имеет интерес только в акустическом отношении; резонанс здесь получается замечательный, и скала отражает каждый звук несколько раз. Бурлаки каждый раз, проплывая мимо Ермака, непременно крикнут: "Ермак, Ермак!.." Громкое эхо повторяет слово, и бурлаки глубоко убеждены, что это отвечает сам Ермак, который вообще был порядочный колдун и волхит, то есть волхв. Даже Савоська верил в чудеса Ермака.
-- Пять!.. -- кричал Порша, прикидывая своей наметкой. -- Ох, подымает вода!..
-- Придется сделать хватку, -- говорил Савоська. -- Вечор Осип Иваныч наказывал, ежели вода станет на пять аршин, всему каравану хвататься...
-- Опасно дальше плыть?
-- Опасно-то опасно, да тут пониже есть деревушка Кумыш... Вот она где сидит, эта самая деревушка, -- прибавил Савоська, указывая на свой затылок.
-- А что?
-- Больно работы много за Кумышом, да и место бойкое... Есть тут семь верст, так не приведи истинный Христос. Страшенные бойцы стоят!..
-- Молоков?
-- Он самый, барин. Да еще Горчак с Разбойником... Тут нашему брату сплавщику настоящее горе. Бойцы щелкают наши барочки, как бабы орехи. По мерной воде еще ничего, можно пробежать, а как за пять аршин перевалило -- тут держись только за землю. Как в квашонке месит... Непременно надо до Кумыша схватиться и обождать малость, покамест вода спадет хоть на пол-аршина.
-- А если придется долго ждать?
-- Ничего не поделаешь. Не наш один караван будет стоять... На людях-то, бают, и смерть красна.
-- Братцы, утопленник плывет... утопленник! -- крикнул кто-то с передней палубы.
В воде мимо нас быстро мелькнуло мертвое тело утонувшего бурлака. Одна нога была в лапте, другая босая.
-- Успел снять один-то лапоть, сердяга, а другой не успел, -- заметил Савоська, оглядываясь назад, где колыхалась в волнах темная масса. -- Эх, житье-житье! Дай, господи, царство небесное упокойничку! Это из-под Мултыка плывет, там была убившая барка.
Бурлаки приуныли. Картина плывшего мимо утопленника заставила задуматься всех. Особенно приуныли крестьяне. Старый Силантий несколько раз принимался откладывать широкие кресты.
-- Нет, придется схватиться, -- решил Савоська, поглядывая на серое небо. -- Порша! Приготовь снасть!.. Вон Лупан тоже налаживается хвататься.
Бурлаки обрадовались возможности обсушиться на берегу и перехватить горяченького. Ждали лодки, на которой Бубнов отправился спасать тонувших бурлаков. Скоро она показалась из-за мыса и быстро нас догнала.
-- Двоих выдернули, -- объявил Бубнов, когда лодка причаливала к барке. -- Одного я схватил прямо за волосья, а он еще корячится, отбивается... Осатанел, как заглонул водицы-то!
XIV
Вторая хватка для нас не была так удачна, как первая. Пашка схватился на довольно бойком перекате, но с нашей барки не успели вовремя подать ему снасть. Пришлось самим делать хватку прямо на берегу. Снасть, закрепленная за молоденькую ель, вырвала дерево с корнем, и барку потащило вдоль берега, прямо на другие барки, которые успели схватиться за небольшим мыском. Волочившаяся по берегу снасть вместе с вырванной елью служила тормозом и мешала правильно работать. Произошла страшная суматоха; каждую минуту снасть могла порваться и разом изувечить несколько человек. Бедный Порша метался по палубе с концом снасти, как петух с отрубленной головой. Нужно было во что бы то ни стало собрать снасть в лодку и устроить новую хватку по всем правилам искусства.
-- Руби снасть! -- скомандовал Савоська Бубнову.
Повторять приказания было не нужно. Бубнов на берегу обрубил канат в том месте, где он мертвой петлей был закреплен за вырванное дерево. Освобожденный от тормоза канат был собран в лодку, наскоро была устроена новая петля и благополучно закреплена за матерую ель. Сила движения была так велика, что огниво, несмотря на обливанье водой, загорелось огнем.
-- Крепи снасть намертво! -- скомандовал Савоська.
Канат в последний раз тяжело шлепнулся в воду, потом натянулся, и барка остановилась. Бежавший сзади Лупан схватился за нашу барку.
По правилам чусовского сплава, каждая барка обязана принять снасть на свое огниво со всякой другой барки, даже с чужого каравана. Это нечто вроде международного речного права.
-- Отчего ты не выпустил каната совсем? -- спрашивал я Поршу. -- Тогда косные собрали бы его в лодку и привезли в барку целым, не обрубая конца...
-- А как бы я стал мокрую-то снасть на огниво наматывать? Што ты, барин, Христос с тобой! Первое -- мокрая снасть стоит коробом, не наматывается правильно, а второе -- она от воды скользкая делается, свертывается с огнива... Мне вон как руки-то обожгло, погляди-ко!