Осип Иваныч ринулся вперед, но Савоська уже летел далеко впереди на всех рысях, потеряв свою шляпу.
-- Прямо в кабак, шельмец, задул! -- ругался Осип Иваныч, подбирая Савоськину шляпу.
II
Осип Иваныч служил на пристани приказчиком. Это был русский человек в полном смысле слова: бесхарактерный, добрый, вспыльчивый. Он обладал счастливой способностью с совершенно спокойной совестью ничего не делать по целым месяцам и просто лез на стену, когда наваливалась работа. Во время сплава он собственно был золотой человек, потому что лез из кожи в интересах транспортного общества "Нептун", которое отправляло металлы с Каменки, но, как часто бывает с такими людьми, от его работы выходило довольно мало толку. Осип Иваныч без всякого пути разносил в щепы совершенно невинных людей, также без пути снисходил к отъявленным плутам и завзятым мошенникам и в конце концов был глубоко убежден, что без него на пристани хоть пропадай.
-- Я их всех насквозь вижу, разбойников, -- уверял он, когда мы шли по широкой улице к кабаку. -- Это варначье только меня и боится; у меня разговор короткий: раз-два и к черррту!! Они меня знают! Да вон посмотрите, как зашевелились у кабака: завидели грозу... Ха-ха!
Мы шли сначала по берегу Чусовой, миновали часовню, чей-то высокий деревянный дом с зеленой железной крышей и завернули за угол. Попадавшиеся на пути избы производили хорошее впечатление своими толстыми бревнами, крепкими воротами, крытыми наглухо, по-раскольничьи, дворами и белыми кирпичными трубами; известное довольство сказывалось во всем, начиная с тесовых крепких крыш и кончая стекольчатыми окошками и расписными ставнями. На берегу и около домов -- везде попадались кучки бурлаков, с котомками и без котомок, в рваных полушубках, в заплатанных азямах и просто в лохмотьях, состав которых можно определить только химическим путем, а не при помощи глаза.
-- Ишь молодцы, только что явились на сплав! -- ругался Осип Иваныч, когда попадались бурлаки с котомками. -- Ужо я вам покажу кузькину мать!..
-- А что же вы им сделаете?
-- Я?! У нас, голубчик, все это оформлено: просрочил явку на пристань -- штраф; не явился на спишку барок -- штраф; не пришел на нагрузку -- штраф...
Дорогу нам загородила артель бурлаков с котомками. Палки в руках и грязные лапти свидетельствовали о дальней дороге. Это был какой-то совсем серый народ, с испитыми лицами, понурым взглядом и неуклюжими, тяжелыми движениями. Видно, что пришли издалека, обносились и отощали в дороге. Вперед выделился сгорбленный седой старик и, сняв с головы что-то вроде вороньего гнезда, нерешительно и умоляюще заговорил:
-- Осип Иваныч! Мы уж к твоей милости...
-- Откуда вы?
-- Вятские мы, родимой мой, вятские...
-- Ты не в первый раз на сплав пришел?
-- Нет, не в первой... Раз с двадцать, может, уж сплыл.
-- Ну, так чего тебе от меня нужно?
-- Да вот запоздали мы, Осип Иваныч... Грех такой вышел; непогодье нас захватило, а дорога дальняя.
-- Знать не хочу... Вздор!.. Что у тебя в контракте сказано... а?.. -- заорал Осип Иваныч, выкатывая глаза. -- Я, что ли, буду сталкивать да грузить барки за вас?.. Задатки любите получать?! а?!
-- Да ведь задатки в волость пошли, за подушное... -- как-то равнодушно оправдывался старик, совсем подавленный величием обступивших его нужд. -- Подушное, Осип...
-- А мне плевать на ваше подушное! Знать не хочу!! Просрочил трое суток -- за трое суток и штраф по контракту...
-- Осип Иваныч, родимой! Мы ведь тысячу верст с залишком брели сюды... изморились! А тут ростепель захватила...
-- Вздор!.. Я не бог... понимаешь? Я не бог...
Старик только махнул рукой и пожевал сухими синими губами. Артель стояла как вкопанная; на изветрившихся лицах трудно было прочитать произведенное этой сценой впечатление. Старик, перебирая в руках свое воронье гнездо, что-то хотел еще сказать, но Осип Иваныч уже бежал к кабаку и с непечатной руганью врезался в толпу. Около кабака народ стоял стеной; звуки гармоники и треньканье балалаек перемешивались с пьяным говором, топотом отчаянной пляски и дикой пьяной песней, в которой ничего не разберешь. Эта толпа глухо колыхнулась и загудела, когда Осип Иваныч ворвался в самый центр и с неистовым криком принялся разгонять народ.
-- Аспиды! Разбойники! Мошенники!! -- ревел Осип Иваныч, как сумасшедший, не зная, на кого броситься; по пути он сыпал подзатыльниками и затрещинами.
Савоська выглянул из-за косяка кабацкой двери и быстро спрятался; на его месте показалась согнутая фигура заводского мастерового с запеченным лицом и слезившимися глазами.
-- Осип Иваныч! Ты неправильно нас обиждаешь, -- говорил он, когда Осип Иваныч протолкался сквозь густую толпу до самых дверей. -- Севодни наш день, а завтра -- твой... Мы тебе отробим, все отробим, а ты нас не тронь...
-- Ах ты...
Мастеровой вылетел из кабака от одного удара могучей десницы Осипа Иваныча, а за ним вслед, как вилок капусты, полетел Савоська и растянулся плашмя на земле.
Пока Осип Иваныч совершал свои подвиги, записные пьяницы успели попрятаться за углами ближайших изб, чтобы опять забраться в кабак, когда гроза пронесется. Другие делали вид, что идут к гавани, но, завернув за угол первой улицы, совершали обходное движение, чтобы попасть в кабак с противоположной стороны. В числе последних был и Савоська в компании с ругавшимся и запеченным мастеровым, захватив по пути каких-то самых подозрительных девиц в коротких сарафанах и ярких платках на голове. В этой толпе женские лица попадались только в качестве исключений; домовитые хозяйки были завалены работой по горло, потому что нужно было прокормить чем-нибудь эту трехтысячную голодную толпу. Конечно, бурлацкое брюхо не отличается особенной прихотливостью, но и оно боится пустоты.
После долгого неистовства верного служаки музыка и песни смолкли, и толпа кабацких завсегдатаев медленно начала расходиться, потянувшись длинным хвостом к гавани.
-- Вы посмотрите только, что это за народ! -- кричал Осип Иваныч, выскакивая из кабака уже без шапки. -- Мошенник на мошеннике... И все наши каменские, либо заводские! Уж только и наррродец...
Действительно, большинство бурлаков, собравшихся около кабака, были каменские бурлаки и заводские мастеровые. И тех и других отличишь сразу. Для них весенний сплав -- разливное море, вечный праздник. Каменские славятся по всей Чусовой как лучшие бурлаки, но зато и отчаяннее этих Каменских не найти по всей Чусовой. Даже заводские мастеровые, тоже разбитной народ, не отличающийся особенной скромностью, далеко уступают каменским. Каменского бурлака вы сразу узнаете, хоть будь это распоследний пропойца и забулдыга, у которого весь костюм состоит из одних заплат. Он так умеет надеть на себя свои заплаты и идет по улице с таким самодовольным видом, что сейчас видно птицу по полету. А если он раздобылся красной рубахой, дырявыми сапогами и мало-мальски приличным чекменем, он ходит по пристани гоголем и знать ничего и никого не хочет. Лихорадочная, каторжная работа на сплаву, бесконечная ленивая зима, когда бурлаку решительно нечего делать, затем водка при отвале каравана, водка на каждой хватке, водка на съемке обмелевших барок и самое кромешное, беспросыпное пьянство, когда караван привалит благополучно в Пермь, -- все это взятое вместе создало совершенно особенный тип. Весенний сплав для Каменки -- праздников праздник, и все одеваются в самое лучшее платье и ставят последний грош ребром.
Заводские мастеровые отличаются от каменских своими запеченными в огненной работе лицами, изможденным видом и тем особенным, неуловимым шиком, с каким умеет держать себя только настоящая заводская косточка. И чекмень на нем не так сидит, и шляпа сдвинута на ухо, и ходит черт-чертом. Впрочем, на сплав идут с заводов только самые оголтелые мастеровые, которым больше деваться некуда, а главное -- нечем платить подати.
-- Много у вас заводских? -- спросил я Осипа Иваныча, когда он несколько отдышался после горячей сцены у кабака.
-- Достаточно и этих подлецов... Никуда не годен человек, -- ну и валяй на сплав! У нас все уйдет. Нам ведь с них не воду пить. Нынче по заводам, с печами Сименса да разными машинами, все меньше и меньше народу нужно -- вот и бредут к нам. Все же хоть из-за хлеба на воду заработает.
-- А сколько вы платите бурлакам за сплав?
-- Рублей восемь, десять, смотря по контрактам. У нас ведь круговая порука: артелями нанимаем. Один из артели не явился -- вся артель в ответе.
-- Да ведь таким образом при расчете на руки артели может ничего не достаться.
-- Сплошь и рядом... В другой раз еще с артели следует получать, только взять-то с них нечего. А без артели -- беда! Чуть запоздал сплав -- все расползутся, как тараканы.
III
От кабака мы пошли к караванной конторе.
По пути нам попадались те же кучки бурлаков, которые росли и увеличивались с каждым шагом, пока не перешли в сплошную движущуюся массу. Эти лохмотья, изможденные лица, пасмурные взгляды и усталые движения совсем не гармонировали с ликующим солнечным светом и весенним теплом, которое гнало с гор веселые, говорливые ручьи.
-- Осип Иваныч, ослобони! -- взмолился было давешний седой старик, выступая из толпы.
-- Нет, друг мой, не могу: у меня слово -- закон! -- отрезал неумолимый Осип Иваныч, торопливо шагая к караванной конторе.
Сейчас под угором, где начиналась плотина гавани, стояла пильня. Подавленный визг пил и какой-то особенный, хриплый звук разрезываемого сырого дерева мешался с всплесками и шумом вырывавшейся из-под водяного колеса воды. Пахло смолистым ароматом свежей сосны и елей, которые с хрипением умирающего вылезали из-под станка белыми правильными полосами досок. На плотине бурлаки смешались в сплошную массу, сквозь которую приходилось пробираться с большими усилиями, причем Осип Иваныч обратился опять к помощи самых отборнейших ругательств, выбор которых у него был замечательно разнообразен и приводил в изумление даже бурлаков.
-- С этим народом иначе невозможно, -- объяснял он, когда мы, наконец, продрались в караванную контору, где Осипа Иваныча уже дожидалось много народа. -- Ох, смерть моя! -- стонал он, не зная, кому отвечать. -- У кабака с Каменскими да с мастеровыми горло дери, а здесь мужичье одолевает.